Отсчет пошел

ГЛАВА 14

В этот момент Ену потребовалось все его самообладание, помноженное на четыре года обучения у генерала Гриценко, для того, чтобы не подпрыгнуть на стуле до потолка или не усомниться в том, что его уши правильно расслышали обращение аксакала. Ведь никто на всем юге России не знал и не мог знать его настоящей фамилии. Иногда он ловил себя на том, что даже сам начал подзабывать ее, все более приспосабливаясь к кодовой кличке «Ен». Разумеется, в его офицерском удостоверении, тщательно осмотренном специалистами Дениева, значилась совершенно другая фамилия. Мало того, даже немногочисленные люди из руководства УВД, с которыми он мельком виделся в Ставрополе, не имели ни малейшего представления о том, кем же он является на самом деле. И вот теперь, в самом центре Чечни, где он никогда до этого не бывал, в самый разгар проводимой операции какой-то местный старикан, судя по всему, никогда не покидавший родных гор, ни с того ни с сего называет его по имени-фамилии, словно старого закадычного друга! Нет, этого не может быть! Потому что… Да просто потому, что не может быть!

Вероятно, все эти мысли достаточно явно отражались на лице Ена, так что старец с видимым весельем наблюдал за его реакцией и маленькие, выцветшие от возраста и горного ветра глазки просто лучились от неслышного смеха.

Наконец Ен с трудом выдавил из себя:

— Простите, но откуда вы меня знаете?

Он понимал, что отпираться не имеет смысла, и готовился к самому худшему. Однако старик, по-видимому, не собирался причинять ему вреда. Напротив, он пребывал в благодушнейшем настроении.

— Эх, что за молодежь нынче пошла! — усмехнулся он в белоснежную бороду. — Разве тебя не учили в детстве, что нехорошо отвечать вопросом на вопрос, особенно разговаривая со старшими? И при этом вы еще утверждаете, что наш народ менее культурный, чем ваш! К тому же я-то тебя знаю, а вот ты, Евгений Антонов, так и не догадался поздороваться, прежде чем задавать свои вопросы.

— Из-звините, — промямлил вконец растерявшийся Ен. — Так как же вас зовут?

— То-то же, — одобрительно усмехнулся чеченец. — А зовут меня Инал Магомедов, но ты можешь называть меня просто дядя Инал.

Старик говорил по-русски плавно и почти без акцента, голос его был спокойным и добрым, так что Ен неожиданно почувствовал к нему почти абсолютное доверие. Впрочем, что же еще ему оставалось в этой ситуации…

— Хорошо, дядя Инал, — наконец сказал он.

Губы старика раздвинулись в улыбке, обнажив крепкие десны без единого зуба.

— Вот мы и познакомились, Евгений. А теперь, если хочешь, можешь задавать мне свои вопросы. Времени у нас еще достаточно.

Седобородый чеченец откинулся на спинку стула, удобно опершись узловатой рукой на палку.

— И все же, дядя Инал, откуда вы меня знаете? Мы с вами уже где-то встречались? — спросил Ен.

— Это долгая история, — ответил старик. Глаза его подернулись дымкой воспоминаний. — Прежде всего я действительно никогда с тобой не встречался вплоть до этого дня, тут ты прав.

— Так откуда же вы знаете мое имя?

— Не перебивай, когда разговариваешь со старшими! — слегка нахмурился Магомедов. — Да, я не был знаком с тобой, так как в последний раз покидал Ичкерию еще до твоего рождения, но я хорошо знал другого Евгения Антонова. У вас, русских, принято говорить о человеке, которому доверяешь: «Я бы с ним в разведку пошел». Так вот с тем Евгением Антоновым я двадцать три раза ходил за линию фронта.

— Дед! — воскликнул Ен.

— Наконец-то догадался! — усмехнулся чеченец. — А я-то тебя сразу признал — как две капли воды похож. Видать, порода у вас на севере такая сильная. Ему в начале войны как раз было столько же, сколько тебе сейчас. Эх, хорошее было время! Тяжелое, но хорошее. Тогда никто не разбирался, кто чеченец, а кто русский. Были свои — и были немцы. И все. А остальные существовали только для сволочей с Лубянки, ну так они все равно стреляли и тех и других…

Старик задумался и замолчал. Казалось, он окончательно погрузился в воспоминания, потеряв контроль над реальностью. Наконец он, кряхтя, поднялся со своего стула и, наклонившись к Ену, быстро зашептал ему на ухо:

— Не знаю, говорил ли тебе твой дед о том, как тащил меня, раненного, на себе через линию фронта, но я это прекрасно помню, словно все происходило вчера. Он спас меня, а я спасу тебя, понимаешь?

— Но каким образом? — спросил Ен.

Старик склонился еще ниже, тяжело опираясь на палку, и тихим шепотом изложил ему свой план.

— Но ведь вы можете погибнуть! — воскликнул Ен, внимательно его выслушав.

— Чепуха! — улыбнулся Магомедов. — Ты забываешь, что мы — воспитанный народ, а к своим аксакалам чеченцы относятся с гораздо большим уважением, чем вы к своим пенсионерам. Они не посмеют меня тронуть, а тебя — вместе со мной. К тому же я уже достаточно пожил, а если и погибну, то это будет достойная смерть. Но этого не случится, уверяю тебя. Ты только не волнуйся, Женя, я знаю, что ты справишься. Если бы ты знал, как ты похож на своего деда! Ну как, готов?

Ен ненадолго задумался.

— Надо спешить! — подталкивал его старик. — Ты что, не видишь, что здесь сейчас творится? Я давно знаю Шамиля, еще час назад вы были ему нужны и вам действительно ничего не угрожало, но теперь если ценой ваших жизней можно будет спасти хотя бы одного-единственного чеченца или даже просто автомобиль или пулемет, то Дениев не задумываясь принесет вас в жертву. И эта возможность может представиться ему очень скоро. Так что спеши, не раздумывай!

— Хорошо, — наконец отозвался Ен. — Я согласен. Но нам придется захватить и остальных заложников.

— Не думаю, что это тебе удастся, — покачал головой старик. — Дениев — человек прагматичный, а это слишком высокая цена даже для его уважения к старейшинам. Тебе никогда не удастся вывести отсюда всех пассажиров.

— Ну, всех не всех, а своих сокамерников я не оставлю.

— Делай как знаешь, — вздохнул Магомедов. — Я готов.

Из протокола гипнообследования Ена, архив группы «Д», код 264753-Е

— Что-то странное есть во всей этой шараге.

— Да что странного, бля, нормальное место, много я таких за свою жизнь повидал! Михалыч только, сука, опять пригрозил, что Самому доложит, ну, вроде пью я. А кто не пьет? Кто не пьет, блин, я тебя спрашиваю? Вот ты не пьешь, так тебе по должности нельзя, месилово будет, тебя по асфальту размажут. А мне, бля, при такой работе как не запить?

— Не, ну тут Михалыч не прав. — Я долил еще, себе немного и Андрею до краев стакана.

— Вот я и говорю, падла, сам трахает этих баб, а мне и глянуть нельзя. Сижу, м-мать, как евнух на привязи, у меня от такой работы скоро член на шесть тридцать повиснет, да Михалычу-то насрать, Михалыч-то, понтер херов, сам пристроился, а мне что? С-с-сука!

Обычно озлобленный Андрей был сегодня особенно яростен. Человек, только что узнавший его, мог подумать, что у него лейкемия. Лицо Андрея было мертвенно-бледное, а глаза горели каким-то алым огнем.

— Зато деньги получаешь! Вот друган твой приходил, тот, слесарь, сколько он имеет? А ты сколько? Вот и сравнивай.

— Да еще бы мне эта гнида денег не платила! Да я бы тогда сам, бля, своими руками ему яйца оторвал и в глотку поганую бы ему засунул! Деньги! Деньги — это да. Но я разве один на свете живу? Тебе, Еныч, хорошо, ты свободен. А у меня супруга моя ненаглядная, бля, зарплату всю гребет. Всю! Ничего не оставляет, сука, тварь паршивая, я ее из Мытищ вытащил, гадину, где она работала. Знаешь где? На Мытищинском машиностроительном заводе. Ты вслушайся. Мытищинском машиностроительном заводе. Машины, бля, значит, строила. Меня как последнего мудака загребла в общаге местной и вселилась на квартиру московскую, а теперь и нос воротит, мужика небось какого себе завела, стерва дрянная, а я с этой работой…

Андрей сплюнул, попав себе на ботинок, и затряс головой.

— Башка болит, мать ее. Опять сегодня ночью не спать, клиентов, чтоб их, ждут.

— Какие могут быть клиенты по ночам?

— А, совсем забыл, ты же только днем тут… Ой, доконала меня эта гребаная работа, мочи нет! Давай споем, что ли?

— Да ты лучше поспи немного, а то потом времени не будет.

— Покемарить — это хорошо. — Андрей снял с вешалки пальтишко и свернул его рулетиком. — Только ты разбуди, если что.

— Хорошо, ты поспи, поспи…

Сентябрь принес мне новые заботы. Еще в конце августа прибежище на Остоженке сгорело. Кто-то из музыкантов, наглотавшись до полусмерти седатиков, отключился, забыв выключить конфорку с варящимися там макаронами. Пожар потушили только тогда, когда дом практически полностью выгорел изнутри.

Надо было как-то зарабатывать. И тут подвернулся удачный случай.

Дело в том, что за пару дней до этого я сидел в своей любимой забегаловке «Обсервер», что на Кадашевской набережной, и во время очередного, ставшего к тому времени обыденным, вечернего воспивания кружечки пива на стул рядом приземлился дебильного вида детина, чьи плечи были раза в полтора шире, чем у меня, а интеллект раз в пятьдесят пониже. Было видно, что парень уже немного набрался и ему явно хочется подраться. Видно, оценивая внешний вид соседа, он тупым взглядом скользил по мне, пытаясь найти хоть что-нибудь, к чему можно придраться. Я сидел и спокойно пил пиво, делая вид, что не замечаю взглядов питекантропа. Наконец в какой-то момент запотевшая, а потому влажная кружка слегка скользнула в моей руке, и я был вынужден ее перехватить. Незнакомец, видимо, счел это достаточным поводом для начала дружеского разговора.

— Что, миленыш, дрожишь? Боишься? Не трусь, дядя Суксь детей не обижает… — хрипло произнес громила и заржал. — Слышь, пацан, как тебя вообще пустили сюда, кутяшка?

Я и сам был не в духе. Почему-то вспомнилось, как полковник Кулагин рассказывал мне, какая туфта эти все восточные единоборства, что полной херью являются попытки учить боевым искусствам только для самообороны. «Бей первым, — говаривал он. — Бей первым и насмерть, а не то удар противника может быть последним, что ты увидишь в своей жизни». Поэтому, когда новый знакомый протянул руку к моему подбородку с целью, видимо, потрепать его, я ударил этого урода в остающийся открытым кадык. Не замахиваясь, но изо всех сил, чтобы как минимум на несколько секунд лишить противника движения. Второй мой удар, уже в полразмаха, был направлен прямо в переносицу громиле. Когда я был маленький, то жутко боялся драться, в том числе и из-за того, что противнику при этом будет больно. В десятилетнем возрасте физически отвечать на нападки других мне приходилось, но я ни в коем случае не бил по лицу, боясь сломать нос обидчику. Только потом я понял, что такой удар редко когда способен нанести столь серьезный вред, но в данный момент тычок был рассчитан не на это. Такой удар сбил бы противника со стула, и он, может быть, хотя бы чуть-чуть отрезвился, одумался. Будь мы на улице, я бы разнес громилу даже не в два, а в полтора счета, несмотря на его телесный перевес, но сейчас приходилось все-таки соблюдать хотя бы видимость приличия. Как это ни странно, охрану бара не особенно взволновало произошедшее, а противник уже поднимался, явно намереваясь ответить мне добрым десятком ударов на причиненную боль. Что же, парень сам этого хотел. Я взялся за локоть руки, которой поднимавшийся громила, выпятив вперед плечо, будто бы специально облокотился на стол, и слегка повернул его руку против часовой стрелки. Бедняга опять упал, но сейчас, когда его рука была в надежном захвате, он явно находился в проигрышном положении. Тем не менее послышались глухие матерные ругательства и попытки разъяснить мне, что он, дядя Суксь, собирается проделать с таким ублюдочным сосунком.

Я никогда особо не любил подобные заявления, поэтому резко повернул локоть этого огромного засранца еще дальше, пока не почувствовал, что рука противника вывалилась в области плеча из суставной сумки. Большего не требовалось. Громила привалился к стойке и стал тихо постанывать. Заплатив за пиво, я встал и пошел по направлению к выходу. Поскольку в мои планы явно не входило составлять себе в этом заведении имидж гуманиста, перед тем как отдалиться от стола, я один раз двинул ногой куда-то по направлению лица противника, к сожалению, практически не видного в полумраке питейного заведения.

Около выхода ко мне подошел субтильного вида человек лет тридцати. Судя по всему, он явно не собирался причинять мне какое-либо зло. Человек протянул руку и произнес:

— Здравствуйте, меня зовут Владислав, мне хотелось бы поговорить с вами о возможности вашей работы на мою фирму. Кстати, хочу сделать вам комплимент — немного грубовато, но весьма точный и аккуратный бой.

— Да разве это бой? Так, немного утихомирил хулигана. В некотором роде добровольная помощь представителям охраны правопорядка.

— Верно, — ухмыльнулся Владислав. — Со сломанной рукой порядок особо не понарушаешь.

— Она не сломана, просто вывернута немного. Если быстро вправят, через недельку все вернется в норму.

— О, еще больше восхищен. Мы ценим профессионализм.

— Ну хорошо, а что за работа-то?

— Давайте уйдем отсюда, а то тут сильно накурено. Да и потом ваш противник, если будет слишком настырным, может опять попытаться причинить себе вред.

Мы вышли из забегаловки и перешли к реке, на другую сторону улицы.

— Видите ли, мы занимаемся организацией работы для красивых девушек за рубежом.

— Был бы я красивой девушкой, давным-давно нашел бы себе работу. Ну или по крайней мере в ней бы не нуждался.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь. Но вы не поняли. Наше предприятие — филиал испанской фирмы «Arribo», и мы занимаемся обустройством русских девушек в лучших фотоагентствах, домах моды и даже киностудиях во всем мире.

— То есть торгуете женщинами из русских селений?

— Ну нет, зачем так грубо, мы делаем самое лучшее, что могут делать люди, мы — творцы мечты. Мы исполняем самые заветные желания юных девушек, которые понятия не имеют о том, на каком поприще они хотят работать, но мечтают быть знаменитыми, богатыми и, конечно же, вечно красивыми. К нам они приходят отчаявшимися посредственностями, а через месяц, после всех формальностей, становятся предметом зависти богатых женихов всего мира.

— Звучит завораживающе. Когда в следующей жизни появлюсь на свет отчаявшейся посредственностью, обязательно обращусь к вам за помощью. Но все-таки в чем будет заключаться работа, которую вы мне предлагаете?

— Дело в том, что многие из девиц, о которых я вам рассказываю, идут к нам совершенно самостоятельно, не посоветовавшись с родителями, с женихами. А потом, после того как тайное становится явным, к нам в офис приходят разъяренные родственники и кричат, что их дочерей обманом продают за рубеж, безо всякой на то воли родителей и прочее, и прочее. Эти люди шумят, скандалят, иногда пытаются наброситься с кулаками на сотрудников фирмы. Вот пару месяцев назад отец одной из таких девушек, кстати, сейчас она у Кардена работает, денег в месяц зарабатывает больше, чем ее родители за всю жизнь видели, так вот, отец этой несчастной ворвался к нам во время съемок пробной видеокассеты, ну, нам нужны пробы, фотоагентства не будут же кота в мешке покупать, так вот, ворвался он, значит, выдернул из своих штанов ремень, сгреб дочку в охапку, задрал ей вечернее платье и выпорол.

— Прямо при всех выпорол?

— Выпорол, представляете? Так вот, нам нужен человек, который прекрасно разбирается в искусстве — а ведь это искусство, вы со мной согласны? — аккуратной драки. Дело в том, что мы наняли в охранники одного бугая, так тот очередного вопящего что-то жениха просто чуть зрения не лишил. Так о стену звезданул, что у того сотрясение мозга было и временная слепота наступила. Ну сами понимаете, куда это годится? И вот поэтому нам нужен охранник, который спокойно, профессионально, но все же жестко будет оберегать нас от взбесившихся родственников. Вы меня понимаете?

— Думаю, да.

— Вот и отлично. Я вам сейчас оставлю свой телефон, звоните, договоримся. У нас очень приличные условия, зарплата высокая, питание за наш счет.

— Хорошо, я вам обязательно на днях перезвоню.

И перезвонил ведь. Вот и служу в этой конторе.

Я сплюнул и достал вторую сигарету. Щелкнул зажигалкой, она горела неравномерно — то нормально, то почти затухала. Бензин кончался. Надо будет заправить, что ли…

К двери, возле которой я курил, подошла девушка и постучалась.

— Закрыто уже, завтра приходите.

— Ну, может, вы хоть расскажете, что конкретно нужно, чтобы устроиться? И где будет работа? Вот тут, — она вынула из сумочки вырванное из какого-то новомодного журнала объявление, — вот тут говорится, что за рубежом. А где поконкретнее?

Я вдруг понял, что почти ничего не знаю о фирме, в которой работаю. Нет, то есть имею представление, что сюда приходят девушки, их снимают на пробные видеокассеты, эти кассеты рассылаются по разным странам, а иногда и покупатели — представители от фирм приходят (почему-то вспомнилась странная фраза Андрея о ночных клиентах), потом девушек провожают за границу, и они там работают. Но как, где, сколько, как потом возвращаются назад, понятно не было. Просто не интересовался я такими вещами, в конце концов, не в фотомодели же меня пригласили?

— Ой, придите лучше завтра, обо всем и расспросите.

— Хорошо, а может, какие-нибудь данные принести? Ну, характеристику, там, или анкету какую заполнить? Я ведь языков не знаю. Это, наверное, важно? Но ничего, я быстро учусь!

— Ничего не могу сказать, я вообще-то охранник.

— Охранник? В таком костюме?

Девушка засмеялась и почему-то покраснела.

— Ну я тогда лучше завтра приду…

Поздним вечером, уже почти ночью, меня поднял с постели телефонный звонок.

— Алло, Ен, это Сну говорит. Еле-еле твой телефон нашла. Ты же где-то в Электроуглях жил?

— В Электростали, — хмуро пробурчал я.

— А, нет разницы. Слушай, у тебя переночевать можно? А то я только что вернулась, а матери с отцом дома нет, на дачу, что ли, уехали, остановиться негде.

— Да приезжай, конечно, жалко, что ли? Адрес хоть запомнишь? Федеративный проезд, дом 38. Да, это в Но-вргиреево. Квартира 6. Нет, кода нет, то есть есть, но домофон. Ты сейчас где? На Курском? Ну, через сорок минут будешь. Хотя подожди, лучше на электричку… А, не ходят уже. Ну приезжай, приезжай.

Вид, который имела приехавшая Сну, передать весьма трудно. Лицо ее узнавалось с большим трудом, копоть и несколько комариных укусов почти обезобразили его. Одежда насквозь была пропитана грязью. Земля, пыль, сажа, мазут и черт знает что еще сливались в единый плотный слой так, что разобрать происхождение каждого фрагмента было практически невозможно. Вдобавок от Сну несло невообразимой смесью ароматов всех видов, начиная от запаха дыма и кончая едкой аммиачной вонью, смрадом тройного одеколона и мерзким алкогольным дурманом. Огромные мешки под глазами и сбившиеся в комья волосы являлись своеобразным последним штришком, заканчивающим этот портрет. Полезшая было целоваться Сну вызвала во мне такую волну непроизвольного отвращения, что я даже отшатнулся.

— Так, — сказал я. — Все нежности только после того, как ты себя постираешь. Ишь, театралка-гимназистка, тоже мне, второстепенный персонаж пьесы «На дне». Мыться, я сказал!

Примерно через полчаса дверь ванной распахнулась. Вот теперь другое дело! Передо мной в моей же собственной рубашке на голое тело стояла девушка, в которую я, черт возьми, был все еще влюблен.

— Ну теперь можно и нежности, — сказал я и потянулся к розовой и весьма соблазнительной девичьей плоти.

Пока одной рукой я пытался расстегнуть себе верхнюю пуговицу на рубашке (она единственная почему-то застряла), мне постоянно вспоминалась фраза, произнесенная однажды библиотекаршей, которая работала в моей школе, сорокалетней женщиной, считающей себя при этом старой и мудрой: «Эти молодые, они ничего не умеют, даже любить не умеют, просто трахают друг друга без разбора, все равно что кролики весной». Впрочем, мысль эта мелькнула и исчезла, а вместе с ней исчез и окружающий мир…

Неудивительно, что поговорить удалось только на следующее утро. Проснувшись и согрев чай, Сну забралась под одеяло, прижалась ко мне и начала рассказывать…

— А чего же ты из лагеря уехала?

— Да, понимаешь, ребята прикатили из Петрозаводска. Тоже из наших. Экологи, их душу. Ну мы и отправились.

— Куда?

— А ты не слышал? Под Выборг. Там местный лесничий совсем обнаглел, участки леса продает под дачи и прочую муть. Ну мы решили немножко его… того… припугнуть.

— Как?

— Да думали, приедем, дом его подпалим слегка. Потом намекнем: мол, не хочешь неприятностей с природой — не торгуй ею…

— Идиотская идея.

— Да знаю уже. Все-то еще круче получилось. Приехали, все нормально, устроились поблизости, небольшой лагерь разбили. Просто чтобы понаблюдать, присмотреться. Ну, день следили, два следили, хотели уже на следующий день за дело приниматься, а тут машина подъезжает, оттуда крутой такой чувак вылезает, весь в золоте, голова бритая. Ну явно покупать приехал. А Кузька и говорит, мол, у меня фотоаппарат есть, сейчас мы эту гниду с поличным поймаем. Подкрался к дому, смотрит, фотоаппарат достал, приготовился. А минут через десять бледнеет и нас зовет. Мы подбегаем и видим — этот лысый вовсе не покупает-продает, а с лесником сношается. Не, понимаешь прикол? Наяривает его за милую душу, будто тот баба какая могучая. Ядреный русский мужик, бля. Ну, Кузьке-то что, он это дело сфоткал, а мы продолжаем дальше смотреть, чем закончится. Ну, закончили они, значится. Сполз этот новорус с лесника, оделся и деньги ему протягивает. Платит, блин. Простились они, лесник его на прощание в щечку поцеловал. Просто абзац! Тут я и не выдержала, дернула через кусты, через дыру в заборе наружу, и выворачивает меня. Полчаса, наверное, кишки наружу давила, еле успокоилась. Послала ребят своих в задницу и домой решила рвануть. Денег, правда, ни копейки, так Кузька мне на дорогу дал, а сами они остались, решили с того бритоголового за молчание потребовать.

— Ну-ну! — Я хмыкнул, прикидывая, сколько времени прошло с момента расчленения славного эколога Кузьмы глупым голубым бритоголовым. Видать, много уже. Охо-хонюшки! Велика Россия, а жрать нечего…

— Так вот, послала я это дело, и домой. А в электричке Джюси встретила с друзьями, так они меня в Евпаторию позвали, сказали, там вино, солнце и все такое. Ну что, поехала. Ой, как обратно добирались… без мата не вспомнишь, впрочем, ты же видел, какая я была симпатичная. Короче, достали меня все эти экологи, дубье дубьем, несколько патриотических слов и граната в заднице.

— А как же клуб, Брат Ветер? — ехидно поинтересовался я.

— Так ты и это не слышал? Посадили Братца нашего. То есть не посадили еще, но пока в Бутырке сидит, суда ждет. Его на улице остановили, а у него в рюкзаке несколько гранат было. Настоящих. Они же хотели взорвать какое-то очередное строительство.

— Круто. Ну и чем теперь заняться думаешь?

— Да не знаю. Летом еще место было, газетами торговать на Охотном. Может быть, все еще свободно.

— Чтобы такое место да пустовало? Заняли небось.

— Ну ничего, что-нибудь придумаем.

— А я вот тут на фирме работаю. — Мне жутко не хотелось говорить это, но я общался с людьми, знал, что в Москве приличной работы нет, а помочь Сну хотелось. — Они девушек за границу работать устраивают.

— Да кому я нужна за границей-то? Не-а, это не по мне. А что за работа?

— Фотомодели, кинопробы… Да я не знаю точно.

— В фотомодели? — Сну расхохоталась. — А знаешь, какой-то панк в этом есть. Но к сожалению, бред сивой кобылы. Не потяну я на фотомодель. Сегодня лучше похожу, посмотрю, может, газеты стоят, меня дожидаются.

— Да ничего ему говорить такого особого не надо. Скажешь, мол, по объявлению пришла. В журнале прочитала, работу дают. Человек-то он гнилой, может, приставать начнет… Но чего я тебе все это объясняю, чай, не сегодня родилась, пара дней тебе вроде есть.

— Фи, приличным девушкам об их возрасте не намекают, — рассмеялась Сну, взмахнула волосами и еще раз меня чмокнула. — Ладно, я пошла, а ты смотри, сторожи хорошенько. Можешь меня пока поругать, чтобы все хорошо получилось.

Она поднялась по лестнице, а я вздохнул и сел читать платоновский «Чевенгур», в очередной раз восхищаясь умением писателя в свое время предсказать тяжелую ситуацию, сложившуюся сейчас в стране. Минут через тридцать на лестнице послышались шаги Сну.

— Ну как?

— А ты зря, весьма милый этот ваш Павел Михайлович. И почти не приставал. Минут десять рассказывал, какой он замечательный бизнесмен и вообще человек, еще десять посвятил долгому описанию, какая у него хорошая фирма, оставшееся время расписывал мои радужные перспективы, если я соглашусь с ним сотрудничать. Послезавтра пробы.

Следующая неделя просвистела для меня как в приятном сне. Пробы у Сну прошли без эксцессов, фирма послала какие-то запросы, я плескался в спокойной жизни. Надо сказать, что я и не ожидал, что наличие женщины в доме настолько увеличивает комфорт. Например, такая мелочь, как вещи, которые сами собой оказываются выстиранными, экономила тьму времени. Получив очередную месячную плату, хозяйка квартиры, семидесятипятилетняя старушка, даже похвалила меня как образцового квартиросъемщика за то, что дом содержится в таком порядке, и в связи с этим увеличила квартплату «всего на сорок процентов, сами понимаете, два человека — это не один человек, хотя место вы и занимаете одно». Короче, дни шли приятно и спокойно. И наконец через две с половиной недели Павел Михайлович соизволили позвонить и сообщить, что прибыл заказ, нужно оформлять билеты и лететь…

Прощания не получилось. Меня, как к тому времени случалось неоднократно, задержала работа. Андрей все чаще и чаще уходил в запой и пропускал службу. По какой причине его до сих пор не выгнали, я не представлял, но вынужденное продление рабочего дня на смену потихоньку доставало, хотя сверхурочные платили по полной программе. С такими темпами через полгода я смог бы купить себе машину, да причем не самую хреновую.

Не то чтобы работа была особо пыльная, хотя как-то исполнять свои прямые обязанности, а именно охранять Михалыча от нежеланных гостей, было нужно раз в два-три дня, не чаще, ну еще несколько раз в день приходилось объяснять непонятливым дамочкам, где находится офис. Остальное время я лежал на диване и смотрел телевизор, а после того как начальство расщедрилось на видеосистему с камерами наблюдения, появилась возможность даже смотреть кассеты, благо пункт проката их был рядом. Но тем не менее мне не очень нравилась эта служба. Я скучал и от этого тупел.

Сну улетела. Да, она обещала «поработать годик и вернуться, чего беспокоиться, не навсегда же». Но вот уже неделю я по вечерам напрасно ждал ее звонка и искренне хотел бы узнать, как же она устроилась, на каких подиумах мира можно теперь увидеть ее ножки.

Как-то раз я обедал в местной забегаловке и мне удалось завязать «невзначай» разговор с Михалычем на тему возможности связи родителей с отправленными вдаль от дома девушками. На это Михалыч ответил мне, что «девушки постоянно в разъездах, связаться с ними невозможно, Европа большая, так что ждите, пока сами позвонят». Этот ответ настолько совпадал с той фразой, которую охранников заставляли учить для ответов надоедливым родителям, что я даже обиделся. В конце концов, можно же выяснить, какая именно компания взяла на работу ту или иную девушку, позвонить туда, благо связь ныне дешевая, и все узнать. Разве это сложно? В ответ на подобное замечание Павел Михайлович замялся, начал говорить что-то о том, что это целая сеть фирм, что неизвестно, в какой из филиалов конкретно кто попадает, что… и вообще мое, Еново, дело охранять, а не лезть в дела фирмы.

Михалыч оставил недопитым кофе и удалился, сильно меня озадачив. Чего это он так взбеленился? Скрывает что-то… Ладно, 8 конце концов, будет жива — позвонит сама, а уж в живучести Сну я был уверен…

Конец записи 264753-Е