Падение Парижа

Часть третья
1

Люсьен шел по затемненному городу. Походка была необычной: он как будто ощупывал враждебную землю. Моросил дождик. Синие лампочки таинственно просвечивали среди черной листвы платанов. Люсьен злился. Еще позавчера он думал, что войны не будет: просто отец подготовляет очередной министерский кризис. И вот вам, сюрприз!.. Рассказывают, что на линии Мажино уже стреляют. Завтра вечером Люсьен должен явиться на призывной пункт. За что он будет сражаться? За Бека? За «человеческое достоинство», как сказал папаша? Могут убить… Но страшнее другое: окопы, ругань капрала, переходы по сорок километров. Скучно!

И Люсьен громко зевнул. Его окликнула женщина:

– Хочешь бай-бай?

Он засмеялся: эти не теряют времени! – на углу стояли проститутки с противогазами. Люсьен сказал:

– Значит, на боевом посту?..

Одна из женщин выругалась.

Люсьен увидал за шторами свет; зашел в бар. Там было людно; пили, кричали. Заплаканная хозяйка чокалась с посетителями.

– Ваш?..

– Сегодня уехал.

Владелец зеленной пил ром и бушевал:

– Нет, вы мне скажите, кому она нужна, эта война? Наплевать мне на поляков!

Люсьен не вмешивался в разговор; молча пил и злился. Потом пошел к Дженни – простится и заодно возьмет несколько тысяч. Завтра он будет весь день пить. Да и с собой нужно прихватить тысчонку – не сидеть же на солдатской баланде!..

Дженни его встретила грустная, но восторженная. Все ей казалось необычайным: Люсьен будет защищать свободу, а Париж разрушат, погибнет Лувр… Она обнимала его и говорила:

– Весь мир должен выступить… Я купила тебе теплые вещи…

Увидев меховой жилет, Люсьен фыркнул:

– Это, милая моя, для офицера, а я солдат второго ранга. И потом, теперь сентябрь, до зимы все кончится.

– Люсьен, у тебя есть противогаз? Они, наверно, сегодня прилетят… Я ходила за противогазом, но иностранцам не дают. В аптеке мне продали какую-то жидкость, сказали, когда пустят газы, смочить этим носовой платок. Видишь?

– Бутылочка очаровательная. Чем не духи «Молине»? Вообще, да здравствует изящная жизнь! Я надеюсь, что и вши в окопах будут элегантными.

Он фальшиво запел «Париж остается Парижем». Дженни зажала уши. Потом она стала серьезной.

– Люсьен, скажи, тебе страшно?

– Нет, противно.

– Но ведь правда на нашей стороне?

Он недаром опрокинул в баре четыре рюмки – как он смеялся! Его неизменно белое лицо зарумянилось.

– Правда?.. Погоди, сейчас я тебе все объясню.

Он сорвал с постели кружевное покрывало, накинул его на плечи, на голову надел шляпу Дженни, сложил руки и забормотал:

– Дети мои, святой дух снизошел на Бонне и Тесса. Мы придем на помощь великомученику Беку. Этот бессребреник сподобился узреть богоматерь в чешском городе Тешене. А в Беловежской пуще он постился вместе со святым Себастьяном, в миру именуемым маршалом Герингом. А теперь Вельзевул хочет отнять у Бека Данциг. Трепещите, нечестивцы! Поль Тесса идет освобождать гроб господень. Аминь!

Дженни растерялась. О каком Беке говорил Люсьен? И где этот Тешен?.. Она не читала газет, не разбиралась в политике. Но за гаерством Люсьена она почувстовала тоску. Молча они выпили кофе. Наконец Дженни робко спросила:

– Значит, неправда, что война за свободу?

– За какую свободу?

– Не знаю… За свободу вообще… Ну, писать в газетах что хочешь…

Он зевнул.

– Жолио вчера был красным, сегодня он белоснежка, завтра станет густо-фиолетовым. Скучно!

Она задумалась; потом наивно сказала:

– Тогда нужно устроить революцию.

Люсьен рассердился: сколько он терзался над этим словом! Дом культуры, статьи, книги, ссоры с отцом… И вот какая-то американочка ему подносит: «устроить революцию!»

– Устраивайте у себя. Мы четыре раза устраивали. С меня хватит! Ладно, раздевайся, я хочу спать.

Его разбудил крик сирены. Дженни тряслась; ее руки не попадали в широкие рукава пеньюара. А он повернулся на другой бок: к черту! Напрасно Дженни умоляла его спуститься в подвал. Наконец постучали в дверь.

– Сходите!

– К черту!

– Я – начальник противовоздушной обороны.

Пришлось сойти. В погребе было жарко, тесно; мужчины в полосатых пижамах; растрепанные, полуголые женщины. Небритый субъект, называвший себя «начальником», покрикивал: «соблюдать тишину» и «приготовить противогазы». По его команде старенькая консьержка стала зачем-то поливать стены водой. Женщина, прижав к себе детей, всхлипывала. Говорили, будто бомба упала на соседнюю улицу. Дженни держала флакон с таинственной жидкостью и кружевной платочек. У одной женщины были красивые плечи; Люсьен загляделся, растолкав других, стал с ней рядом. Красавица отодвинулась. Люсьен злобно пробурчал:

– Теперь, сударыня, время военное…

Глаза Дженни были мокрыми – от ревности, от страха, от предстоящей разлуки. А Люсьен все зевал и зевал.

Так ему и не удалось выспаться. Утром он вышел сонный, злой. В подъезде скандалила женщина: у нее магазин вина, а погреб хотят отобрать под какое-то бомбоубежище!..

– Я пойду к министру! Они все время кричат, что Франция должна быть сильной. Зачем же бить по коммерции? Я не очищу погреба. Вы меня слышите? Вы перейдете через мой труп!

Люсьен приподнял измятую шляпу:

– Великолепно!.. Вы достойны лучших героинь Расина. «К оружью, граждане!..» Ну и балаган!..