Падший

Глава 4

Что-то будто бы лопнуло в моём мозгу: и без того не яркий мир в мгновение ока посерел, поблёк, стал медленнее и неинтересней. Мне сказали встать - я охотно встал. Сказали следовать - я следовал точно по пятам.

Тело принадлежало мне будто бы не полностью. Зато без следа сгинула горячка, шум в голове тоже пропал, и на их место пришла неподъёмно тяжёлая… не слабость даже. Какая-то всеобъемлющая, абсолютная апатия. Я прекрасно помнил, как дошёл до фургона, как затем устало улёгся на длинное пассажирское сиденье, и даже как сам подставил накрест сложенные кисти, думая что Алина захочет перемотать их скотчем, в чём ошибся. Это всё делал и я, и не я одновременно.

Было ли мне страшно? Совершенно точно. Только страх за собственную жизнь перестал быть чем-то определяюще важным, как бы отойдя на второй, а может и на третий план.

Мы куда-то быстро ехали, и всё это время я лежал на сиденье, не поднимаясь. Алина за рулём то и дело оборачивалась и зачем-то громко спрашивала, как моё имя. Надо же, теперь-то она им заинтересовалась!

— Александр Зорин.

Наверное, ответ чем-то не устраивал девушку, и потому она, спустя какое-то время, спрашивала вновь. А судя по тому, сколько раз вопрос повторялся, ехали мы долго.

Впрочем, скоро мне уже было плевать и на это. Я - увлёкся счётом.

“Двадцать два, двадцать три… двадцать четыре”.

Я считал шаги. Они отчётливо звучали внутри моей головы, и узнать их финальное количество сделалось наиважнейшей, интереснейшей задачей на всём белом свете! Шаги явно приближались, но никогда не меняли темпа, как идеальный, совершенный метроном.

“Тридцать один, тридцать два, тридцать четыре”.

И почему вдруг куда-то запропастился тридцать третий шаг?..

— Назови своё имя! - послышалось нервное из кабины. Фургон тряхнуло, затем ещё раз.

— Александр Зорин.

“Сто двадцать два, сто двадцать три”. Звук шагов постоянно менялся. Иногда это был цокот: то будто бы острых копыт, то каблуков с металлическими набойками, как у чечёточников. Иногда - почти шелест мягкой кошачьей поступи. А порой шаги гремели грязными солдатскими сапогами по белому в прожилинах мрамору взятого штурмом дворца.

Единственное, что я ещё мог делать полностью самостоятельно, так это думать. Во всяком случае, мне так казалось. И я думал: вспоминал заботливо оставленную на кухонном столе, всегда вкусную мамину еду, мысленно обнимал Ксюху. Странно, но я только сейчас понял, что её волосы пахнут хмелем. И всегда пахли. Интересно, а она об этом знала?..

Машину опять здорово тряхнуло.

— Назови своё имя!

— Александр Зорин.

Эта игра начинала утомлять, но поделать с ней я ничего не мог. Усердно считая шаги, я вдруг разглядел огонёк где-то как бы внутри самого себя. Или даже факел. Да, точно, это был факел: высокий, из воронёного металла, острым концом воткнутый в землю. Или скорее в пепел. Факел был совсем слаб и горел посреди бесконечного беззвучного тёплого ничего.

Так разве бывает?

Я даже усмехнулся остававшейся ещё во мне наивности. Когда накануне ты кинжалом убил двух чудовищных оккультистов, когда вдруг узнал, что твоей семьи никогда на самом деле не существовало, но при этом ещё сохраняешь способность удивляться такой мелочи, как горящий внутри сознания факел - это определённо талант!

“Двести восемьдесят семь, двести восемьдесят восемь”. Шаги снова послышались цокотом, и я даже решил было, что всё пошло по кругу. Но нет. Вместо кошачьей мягкости зазвучало еле различимое шуршание чешуек о хорошо прогретую солнцем землю. Странно, но даже оно имело строгий последовательный счёт: “двести девяносто два, двести девяносто три”.

Когда машина вдруг остановилась, я, не дожидаясь вопроса, сам громко произнёс своё имя. Ну всё, мы на месте. Каким бы оно ни было. Скоро весь этот фарс, под названием моя жизнь, закончится.

Странно, но сейчас собственное имя уже не слышалось мне обычным, простецким, каким казалось всю жизнь. Наоборот, в нём появилась некая экзотика, что ли. Необычность и новизна. Я даже прошептал его несколько раз с разной скоростью, как бы пробуя его звучание в различных ситуациях: от восторжено-протяжного “Зо-о-о-ори-и-ин” в бойцовском октагоне до короткого, колкого, как тычок шилом под ребро где-то в тёмной подворотне - “Зорин!”.

“Триста тридцать три”. Этот шаг прогремел каскадным артиллерийским залпом, заставив меня даже вздрогнуть от неожиданности. Интересно, чьи это шаги? Кто так целеустремлённо идёт на этот огонёк посреди плотной серой ваты ничего?

Я знал ответ. Мне уже давно его подсказали, но я по-прежнему не хотел до конца верить.

Боковая дверь фургона отъехала в сторону и я апатично воззрился на шумно дышащую девушку. Одно только маленькое чёрное платье хорошо сидело на Алине, в остальном же девушка выглядела скверно. От былой уверенности и пафоса остался разве что едва уловимый шлейф, как от дорогих, стойких духов. Она знала, что делала, это да. Действовала чётко и, по всей видимости, правильно. Но притом слишком сильно боялась неудачи.

Да-а-а… От неё так и веяло сладким страхом!..

— Назови своё имя! - стащив с переднего сиденья спортивную сумку, опять приказала она.

Я повременил с ответом, всего-то буквально секундочку-две, но этого с лихвой хватило, чтобы Алина вмиг выпрямилась настороженной куницей.

— Александр Зорин моё имя. Я всё ещё здесь…

Наверное, этим я хотел показать свою борьбу, которой на самом деле не было. Понимание, что когда настанет время, моё тело окончательно станет не моим, было незыблемым. Просто пока ещё не пришло время. Он пока ещё не пришёл.

“Четыреста пять, четыреста шесть”.

— А ты сильный… - вроде бы даже с сожалением проговорила Алина, продолжая какие-то приготовления.

— Да, - согласился я, мечтательно глядя в металлический потолок фургона. - А ещё, я отлично танцую. Я бы хотел тебя потанцевать.

Пухлые губы девушки поджались, а руки сделали пару ненужных движений там, в глубине сумки. Огонёк, венчавший чашу факела-посоха, слегка дрогнул.

— Знай: я ничего не имею против тебя лично. Я просто хочу выжить.

— Скажи ещё, что ты меня любишь, - усмехнулся я гортанно.

— Может и сказала бы, живи мы просто среди людей…

“Четыреста сорок два, четыреста сорок три”.

Наверное, когда я мысленно досчитаю до треклятого “шесть-шесть-шесть”, меня окончательно не станет. Моё тело займёт какой-то демон, которому оно, по-видимому, всегда и предназначалось. И это не он тут гость, нет. Гость в этом теле я, как бы горько и противно не было от подобной мысли.

Чёртово спокойствие… Может, если бы я заставил себя банально разозлиться, то сумел бы… смог бы… Что? Заорать? Заплакать? Начать умолять о пощаде? Попробовать вспомнить хоть одну молитву?..

— Назови своё имя, - не поднимая глаз, выпрямилась Алина. Обеими руками она держала перед собою опущенный остриём к земле кинжал. Тот самый, которым я орудовал в мерцании ангара. Именно им я выпил Пламень из двух чересчур жадных оккультистов, решивших не исполнять данный им приказ прямо и внести свои “коррективы”. Он-то, их мизерный Пламень, и горит теперь в жаровне факела-посоха внутри, являясь самым настоящим маяком.

— Оно не изменилось, красавица - криво усмехнулся я и медленно сел, упершись локтями в колени. Мне становилось неуловимо весело от происходящего. И жутко забавлял тот факт, что мы всё больше менялись местами. С каждой минутой, с каждым шагом, отсчитываемым мною голове, я понимал в происходящем больше и больше, в то время как Алина из таинственной роковой девушки, так маняще старше тебя-восемнадцатилетнего, становилась просто дрожащей пигалицей, запомнившей лишь азы ритуального призыва.

“Пятьсот тридцать один, пятьсот тридцать два”.

Помимо сладкого страха, я чуял от неё полноценный запах нашей крови. Рискуя собственной жизнью, она напала на культистов, чтобы не дать им меня убить. Зачем? Явно не из человеколюбия. Такие, как она, лишаются человеколюбия чисто из прагматичных соображений ещё во чреве матери. Для чего любить пожираемый тобою скот?

Она хотела защиты. Предала свою Семью, и теперь искала покровительства - вот зачем она отвлекла культистов на себя. По этой же причине она стреляла в них из человеческого оружия. Видимо, Семья лишила заблудшее дитя всех Имён, отчего даже ничтожнейшие стали представлять для неё серьёзную угрозу. Глупый шаг с её стороны. Наверное, мать плохо постаралась, когда носила её.

“Пятьсот девяносто девять. Шестьсот”.

— Тебе назвать моё имя? - вставая, спросил я с улыбкой. Пламя воткнутого в пепел факела задрожало, словно бы в страхе.

Алина вздрогнула, но потом опомнилась, отступила на шаг, давая мне место, и пала ниц. Она двигалась достаточно грациозно, что не могло не радовать глаз. И делала всё правильно. Пока.

Касаясь земли коленями и одной рукой, вторую руку, что была с кинжалом, девушка выбросила строго над собой. Длинные чёрные волосы распались и скрыли её лицо, зато обнажили затылок с большим родимым пятном и тонкую шею с едва заходящим на неё чёрным пунктиром защитной татуировки. Она как могла старалась медленно дышать и унять дрожь, так хорошо заметную на лезвии тяжёлого кинжала.

“Шестьсот тридцать два. Шестьсот тридцать три”.

Двумя пальцами я взял девушку за подбородок и поднял к себе её лицо. Красивое и выразительное, с живыми раскосыми глазами с хитрецой и аккуратными, правильно выделенными губами. Ничего лишнего. Хорошая работа. Внешность её родителям, в отличие от лояльности, удалась очень даже достойно. Алина шумно сглотнула, стараясь не моргать.

“Шестьсот сорок девять”.

Рука её уже вовсю дрожала от тяжести кинжала. Непривыкшие к такому мышцы девушки болезненно сокращались, но изменить положение тела она не смела. Ритуал от неё уже не зависел. Всецело, от этой самой минуты и до самой последней, он зависел только от меня. А я торопиться не желал.

“Шестьсот пятьдесят три”.

Огонь в жаровне посоха-факела был уже близко, я уже видел его, тянул к нему руку. Моё забвение заканчивалось, я возвращался, готовый жрать, совращать, убивать и лгать. Ещё чуть-чуть, совсем немного, всего несколько единиц счёта, и новое тело моё! Я вернусь, чтобы уже никогда не быть уничтоженным! Я - покараю всех, кто ранее вставал у меня на пути! Все семь Семей покорятся моей воле, а затем и сам Князь!

— Тебе назвать моё имя? - прорычал я с напором.

Вместо ответа девушка, не опуская руки с трясущимся кинжалом, стянула с одного плеча чёрное платье, оголив половину груди. Покорная. Готовая служить.

Вещь.

“Шестьсот пятьдесят девять”.

Я запустил руку под ткань её платья и рванул. Оказавшись полностью нагой, девушка устояла и даже не сменила положения. Достойно похвалы. Юная луна, что вставала на быстро темнеющем небе, высеребрила прерывистые линии по изящной спине. Я хотел, очень хотел, но из-за них пока не мог дотронуться до этой кожи.

“Шестьсот шестьдесят”.

Я коснулся факела. Вырвал его из пепла и поднял перед собою. Мало! Как же мало в нём горит заветного Пламени!.. Нужно больше! Во стократ больше, в тысячу, в сотни тысяч!!!

Я забрал у девушки кинжал и провёл им по дрожащему плечу, затем по полновесной юной груди, избегая защитного пунктира. Я никогда не дам ей полную волю, о нет. Вещь должна служить.

“Шестьсот шестьдесят три”…

— Тебе назвать моё Имя? - в предвкушении свободы я запрокинул голову.

— А ну-ка, лучше мне его назови, чёртов ублюдок!

И что-то тяжёлое с громким хрустом пробило мою грудь.

Неодолимая сила швырнула меня обратно в серую тёплую вату ничего - смяла, сжала, оглушила и…

— А-а-а-а! - завопил я, тупо уставившись на торчащий из груди штырь с оперением. - Мама! Мамочка…

В глаза врезал ослепительно-яркий свет, со всех сторон заорали и забегали люди. Я же сползал спиной по фургону, держа дрожащие руки над арбалетным болтом так, будто бы надумал его от всего этого оградить. В одну-единственную секунду ко мне вернулось всё: и память, и страх, и чёртово желание жить. Я снова был самим собой...

Алину сшибли с колен жестоким пинком в спину. Вообще не церемонясь, на неё навалились две громадные фигуры, сплошь увешанные оружием и разнообразной амуницией. Девушка пронзительно закричала, когда ей с хрустом завернули за спину руки, но крик быстро оборвался - одновременно со смачным тычком головы о землю.

Я хрипел странным людям с оружием, что я здесь, что меня похитили, и что я ранен, но всё без толку. Дыхание быстро стало прерывистым, по животу потекли струйки липкой крови, во рту тоже появилась кровь. Я умирал, исходил жизнью прямо у них под ногами, но до меня никому не было дела!

— Машину убрать! - вдруг послышался хорошо поставленный командный голос. Женский голос. - Оцепление снять. Осталось две минуты на всё! Живо-живо-живо!

— Как быть с телом? - остановился один боец. Алину уже куда-то уволокли.

Надо мною вдруг кто-то склонился. Я не мог разглядеть лица, не позволял слепящий свет прожектора, но запах… Командир отряда вооружённых людей злоупотребляла очень сильными духами…

— По… помогите…

— Хорошее попадание. Молодец, Сурок.

Когда я понял, что эти люди говорят обо мне, по внутренностям растёкся жуткий холод. Они не собирались помогать! Да ведь это они ранили меня, они меня убили!

— Снаряд забрать, тело оставить здесь, - продолжала сыпать распоряжениями командир. - Сообщить в органы завтра к обеду, как только закончится дождь. А ну, быстрей, быстрей! Сурок, сколько осталось?..

— Ещё минута двадцать две… минута двадцать одна… - голос из потока света звучал забитый, измученный какой-то - я расслышал это даже сам находясь на грани жизни.

— Ясно, - прервала его командир. - Гаджет должен остаться при нём, как и вещи. Так, платье. Пусть тоже останется тут. Ложный след не помешает.

— Его заберут… - опять подал едва живой голос невидимый Сурок.

— Они?

— Да.

— Уверен?

— Не… нет…

— Тогда оставим, как я сказала. По машинам!

Я перестал просить ещё полминуты назад. Да уже и не мог. Но когда из груди потянули пробивший лёгкое болт, заорал остатками голоса и взмолился, тщетно пытаясь защититься вялыми руками. Боль была страшной, ненастоящей какой-то и необычной, мне никогда не было так больно, но сознание не спешило покидать меня.

Ничуть не заботясь обо мне, фургон вскоре юзом рванул с места, забросав меня землёй. Пропал слепящий свет и, спустя два моих прерывистых вздоха, я окончательно остался наедине с ночным, полным звёзд, небом. Мыслей не оставалось. Ну что могло быть в голове в такой момент? Звать на помощь? Ползти?

Но совсем скоро я с удивлением и ужасом понял, что снова не один. Совершенно неосмысленно свернувшись в позу эмбриона, я вдруг уткнулся лицом в чей-то громадный ботинок.

— Опоздали, - без малейшего намёка на досаду “посетовал” его обладатель.

— Да, на минуту примерно… - второй голос звучал с акцентом. - Как они это делают?

— Не знаю. Но работают в последнее время хорошо. Слишком хорошо…

Каким-то дремучим чувством я ощущал, что просить о помощи этих равносильно попытке уговорить медведя не жрать тебя. Я лежал смирно, слушая своё хрипение и их отрывистый диалог, зачем-то стараясь запомнить как можно больше из услышанного. Надеялся выжить?..

— Платье, - сухо констатировал тот, что с акцентом.

— Вижу. Тут была она. Выходит, об Алине можно забыть?

— Очень похоже на то. Ты знаешь, кому предназначалось это тело? - ботинок ткнул меня в щёку.

— Бельзааб.

— Оу… И хорошо, что Орден нас опередил. Отвратительный тип.

— Додумайся ещё Антону так же сказать, - ехидно усмехнулся заговоривший первым. - Ладно. Двигаем.

Я не слышал ни звука мотора, ни хлопка дверей. Даже шагов толком не звучало. Просто в какой-то момент стало тихо, словно бы эти двое вдруг растворились в воздухе. Мне было больно и страшно, я не понимал, что делать, но твёрдо знал одно:

Я очень хотел жить.

Нужно было просто дождаться помощи. Помощь придёт, обязательно. Меня найдут. Найдут!

Понятия не имею, сколько прошло времени, прежде чем я осознал обратное. Сил не оставалось ни на что, их приходилось тратить даже чтобы просто не перестать дышать. Меня бешено колотило, но холода я уже давно не чувствовал. Время тянулось садистски беспощадно, отмеряя смертельно раненому пацану под открытым небом лишь жалкие крохи.

И вдруг я почувствовал странное, слабое, но упрямое тепло, которое, как бы ночь и время ни старались, никак не покидало меня. А потом я увидел огонь. Тот самый посох-факел всё ещё горел внутри меня! Не имея ни малейшего представления, что это такое, и чем может помочь, я тем не менее “бросился” к факелу как к последней надежде. И в следующую же секунду осознал себя рядом с ним, во плоти.

Воронёный ребристый металл был холодным, даже обжигающе ледяным, но мне хватило самообладания не отдёрнуть руки. Я вырвал его из пепла под ногами, поднял и… огонь в навершии стал затухать. Мне оставалось только смотреть, как медленно, на моих глазах, тает этот завораживающий Пламень, чем бы он ни был. Странно, но вместе с тем проходила и боль. Более того, в тело возвращалось тепло!..

Я сел рывком, с сиплым глубоким вдохом. Ощупал себя и обнаружил, что вместо раны на груди пульсировал горячий бугристый рубец. Жадно дыша, радуясь каждому удару своего сердца, я поднялся на ноги и подробнее осмотрел себя. Так и есть! Рана полностью затянулась, хоть и оставила после себя уродливый шрам!

Нагорный парк - вот где они решили меня бросить. Подо мною гасил последние фонари и окна просыпающийся город. Тысячи и тысячи людей собирались на учёбу или работу, кто-то только сейчас вваливался после вечеринки домой, одни жадно любили друг друга под тёплым ото сна одеялом, а другие громко, на всю квартиру желали родным доброго утра. Кому-то мама готовила завтрак. И кому-то, возможно, как мне, в последний раз.

“Назови своё имя” - эхом ещё звучало в голове.

Я разлепил потрескавшиеся губы, глядя на то, как на востоке восходу сопротивлялась одинокая утренняя звезда. И произнёс:

— Моё имя Александр Зорин.