Паспорт предателя

Глава пятая Блондинка из Маспета

Два агента ФСБ сидели и играли в карты в номере Лопеса. Они ждали, что, быть может, на свидание с Лопесом придет кто-нибудь, кому неизвестно о несчастном случае. Учитывая эту возможность, полицейский комиссар Валентин постарался скрыть от репортеров имя потерпевшего, и в печати появилось только коротенькое сообщение: человек, личность которого установить не удалось, был смертельно ранен во время несчастного случая на Таймс-Сквер.

Номер Лопеса находился рядом с лифтами; сыщики прекращали игру и застывали в ожидании всякий раз, как слышали стук открывающейся дверцы лифта. Шел уже пятый час их бдения, и положение казалось столь безнадежным, что они и думать перестали о посетителях, когда послышался легкий стук в дверь. Сыщики переглянулись. Кто бы то ни был, ясно было одно,— стучавший не вышел из лифта. Дверца хлопнула в последний раз за несколько минут до этого. Один из сыщиков поспешно убрал карты, другой направился к двери.

Прежде чем распахнуть ее, он быстрым взглядом окинул номер. Все было на месте. Образчики тканей, положенные так, чтобы они бросились в глаза, должны были произвести впечатление, что обитатели номера — это приезжие коммерсанты.

Дверь распахнулась. На пороге ее стояла совсем молоденькая девушка, лет восемнадцати. У нее были светлые волосы, голубые глаза, кокетливые манеры. Когда она увидела сыщика, глаза ее широко раскрылись. Она взглянула на металлические цифры, прикрепленные к наружной стороне двери.

— О, — сказала девушка, улыбаясь. — я кажется, ошиблась.

— А может быть, и нет! — сказал агент, ухмыляясь.— Вы не от «Консолидейтед Фабрик Компани»?

— Нет! — Девушка глядела мимо этого сыщика и, заметив другого, хлопочущего с деловым видом подле образцов тканей, поспешно повторила:

— Нет, нет! Я ошиблась, я вышла не на том этаже.

— Все в порядке, — сказал сыщик, притворяя за ней дверь.

Когда блондинка подошла к лифту, открылась дверь номера напротив того, который занимали «торговцы мануфактурой». Третий сыщик, посаженный сюда, чтобы следить за каждым, кто постучит в номер Лопеса, тоже вошел в лифт и нажал кнопку спуска. Девушка мельком взглянула на него и больше не обращала внимания. Очевидно, она не опасалась его. Внизу сыщик незаметно указал на девушку четвертому агенту, который ожидал в холле специально на такой случай.

Тем временем агенты просматривали все книги записей приезжающих в отель Тафт с момента, когда Лопес там остановился. Особое внимание обращали на тех, кто выбыл сразу же после несчастья с Лопесом. Таких обычно задерживали. Служащих отеля, особенно коридорных и официантов, допрашивали, чтобы получить побольше сведений о смуглом джентльмене, который давал на чай не больше пяти центов. Но ничего существенного узнать не удалось.

В Вашингтоне оттиски пальцев Лопеса никак не совпадали с дактилоскопическими снимками, имевшимися в картотеке ФСБ. Так же обстояло дело и с фотографией покойного. Но Гуверу черты Лопеса казались явно немецкими, а не испанскими. Испанский паспорт, по всей вероятности, был фальшивым, решил Гувер. Лопес, быть может, даже красил в темный цвет волосы и в смуглый — кожу, чтобы придать себе облик настоящего испанца.

У Брасс-Рейл два официанта узнали Лопеса на фотографии. Человек этот, сказали они, часто занимал столик в глубине зала. Компаньонами его были совсем молодая голубоглазая блондинка, которая как будто записывала все, что он говорил, и человек средних лет с бледным лицом и в больших очках. Очевидно, девушка и человек в очках, как вспоминали официанты, были подчиненными этого смуглого джентльмена, ибо иногда ждали час или больше, покуда он не входил со светлокоричневым портфелем подмышкой. Портфель это с каждым часом начинал играть все большую роль; Лопеса никогда не видели без портфеля.

Официанты из Брасс-Рейл понятия не имели, чем занимались эти трое, и никогда не слыхали, чтобы те разговаривали по-немецки. Но они заметили, что у человека с портфелем был испанский акцент, а мужчина в больших очках и девушка говорили с несомненным немецким акцентом.

К концу второго дня расследования фотография белокурой девушки, заходившей в номер к Лопесу, была уже на столе у представителя ФСБ в Нью-Йорке. Снимок сделал сыщик, дежуривший у входа в отель Тафт: он прикинулся уличным фотографом, который моментально снимает прохожих и затем пытается получить заказ на только что сделанную фотокарточку. Блондинка ничего не заподозрила.

Девушку выследили до самого ее дома в Маспете (Лонг-Айленд). Соседи сказали, что то была Люси Бемлер, дочь немцев, приехавших сюда пять лет назад. Насколько удалось установить, мать и отец ее не симпатизировали гитлеровскому режиму. Мать Люси заявила как-то в бакалейной лавке, что они уехали из Германии из-за Гитлера. Однако, если верить соседским сплетням, собранным агентами мистера Гувера с помощью местной полиции, Люси была активным работником в организации немецко-американской молодежи. Деятельность таких организаций тесно связана с «Германо-американским союзом», а нити от этого союза вели в Берлин.

Агенты узнали, что Люси недавно окончила школу в Манхаттане и примерно месяц назад нашла работу. Работала она, как говорили соседи, у одного крупного дельца в Нью-Йорке и должна была каждый день ездить в город. Но она никогда не оставалась в городе долго и, очевидно, большую часть работы делала на дому.

Фотографию Люси доставили в Брасс-Рейл. Здесь снимок опознали: именно она частенько сиживала за столом с обоими мужчинами. Лифтеры в отеле Тафт тоже моментально узнали фотографию. Молодая леди, сказали они, посещала отель ежедневно и всегда выходила на одном и том же этаже. Так было с тех пор, как Лопес остановился здесь. Но выходила она этажом выше, а не там, где жил Лопес.

Видимо, смуглый джентльмен был опытным конспиратором и научил девушку появляться так, чтобы ее визиты не могли быть поставлены в связь с его проживанием в отеле.

На третий день агенты, следившие за мелким чиновником из испанского консульства, проследовали за ним до здания на Баттери-Плейс, № 17. Не было нужды входить вслед за ним: все было ясно — здесь помещалось германское консульство.

Это хорошо вязалось с догадкой Гувера, что Лопес, видимо возглавлявший шпионский центр, членами которого были Люси Бемлер и еще не опознанный человек в больших очках, работал с помощью германского консульства в Нью-Йорке. Гувер добился ордера прокуратуры, дававшего его людям доступ к регистратуре Американской телеграфной и телефонной компании; они смогли проверить все телефонные переговоры, которые велись германским консульством: 18 марта — в день, когда Лопес попал под автомобиль, и 19 марта — в день, когда он умер, Гувер мог убедиться, что число телефонных звонков из консульства в Нью-Йорке в германское посольство в Вашингтоне резко увеличилось, начиная с того самого часа, как Лопес стал жертвой несчастного случая на Таймс-Сквер.

Что именно сообщалось во время переговоров, оставалось неизвестным, но само увеличение вызовов было симптоматично. Ни одно событие в Нью-Йорке не вызывало такой лихорадочной деятельности в недрах германского консульства, как несчастный случай с Лопесом.

Затем агенты ФСБ явились в Американскую радиокорпорацию и предъявили секретный ордер на право ознакомиться со всеми радиограммами, которыми германское посольство в Вашингтоне обменивалось с министерством иностранных дел в Берлине в дни происшествия на Таймс-Сквер. Гувер нисколько не удивился, узнав, что как раз в те дни эфир буквально кишмя кишел шифрованными радиограммами, передаваемыми из Вашингтона в Берлин и в обратном направлении.

Это резкое увеличение числа передач утвердило Гувера в мысли, что радиограммы относились к смерти Лопеса.

Через день Люси Бемлер привела следивших за ней агентов в шведский ресторан на 52-й Западной улице. Было около часа дня. Люси направилась прямо к прилавку, положила себе еды, затем перешла к столику, в дальнем углу. Агенты заняли соседний столик.

Не прошло и нескольких минут, как один из сыщиков шепнул другому: «Вот, вот, гляди!» У прилавка стоял человек средних лет с бледным лицом и в больших очках. Подмышкой у него был портфель из светлокоричневой кожи.

— Сдается, что это тот самый парень, кого мы ищем,— сказал один из агентов.— И это тот самый портфель, что был у Лопеса.

Человек с портфелем взглянул в ту сторону, где сидела Люси. Она смотрела па него, видимо, ожидая взгляда, но когда глаза их встретились, ни один не подал виду, что они узнали друг друга. Человек с портфелем прошел к столику Люси и уселся.

Люси сейчас же прервала свой завтрак и достала блокнот стенографистки. Мужчина начал что-то диктовать, так понизив голос, что сыщикам ничего не было слышно.

Минут через пятнадцать, когда сыщикам стало ясно, что сегодня в ресторане ничего больше не удастся узнать, они ушли и заняли позицию на противоположной стороне улицы. Полчаса спустя вышла Люси, и один из агентов последовал за ней по направлению к Бродвею. Вслед за ней вышел человек с портфелем и взял такси. Сыщик попытался последовать за ним, но под рукой не оказалось второй машины.

Это была первая неудача, постигшая агентов, но они не очень огорчились. Люси Бемлер наверняка еще не раз встретится с этим человеком.

Что касается Люси, то за ней следили вплоть до Таймс-Сквер, где она подошла к газетному киоску и спросила около дюжины разных провинциальных изданий. Сыщик,— уже другой, а не тот, что сидел в ресторане,— стоял позади и, видимо, ждал своей очереди. Он заметил, что все газеты, которые спрашивала Люси, издавались в районе Атлантического побережья — Бостоне, Бриджпорте, Джерси, Филадельфии, Балтиморе, Вашингтоне, Чарлстоне и многих других городах. То, что она интересовалась только восточными районами США, еще раз напоминало о карте, найденной в номере Лопеса.

Слежка за немецкой девушкой продолжалась до ее дома в Маспете. Люси появилась снова лишь на другое утро. С ней не было ни газет, ни сумки, ни портфеля. Агенты решили, что газеты, видимо, уже использованы, и постарались осмотреть содержимое мусорного ящика перед домом Бемлеров. Может быть, газеты окажутся там.

Люси направилась к киоску на Таймс-Сквер. Здесь она купила технические журналы, которые продавались и во многих других киосках. Она делала свое дело решительно, не таясь и, видимо, считая, что ее поступки не привлеку внимания случайного наблюдателя.

Дальнейшим наблюдением было установлено, что газеты, купленные Люси накануне, мать девушки выбросила в мусорный ящик. Агенты извлекли их оттуда и подвергли тщательному осмотру. В каждой оказались вырезки, так что пришлось доставать дубликаты. После сравнения обнаружилось, что Люси вырезывала заметки о работе оборонных заводов или хронику о солдатах, возвращающихся к семьям из дальних лагерей. Технические журналы, которые купила девушка, содержали ценную информацию относительно продукции и транспортировки сырья по железным дорогам или морем, а также иные сведения, которым в военное время отнюдь не следовало появляться в печати.

Информация газетная и журнальная, вместе взятая, могла бы представить большую ценность для шпиона, способного проанализировать ее и передать в обработанном виде в Германию.

Тем временем Гувер размышлял. Он представил себе, что если смерть лжеиспанца Лопеса вызвала такую лихорадку радиограмм, то, по всей вероятности, Берлин захочет получить об этом событии более подробную почтовую информацию. Дипсвязь германского посольства в Вашингтоне из-за британской блокады действовала не блестяще, и общее мнение было таково, что нацисты попытаются послать сообщение по почте в нейтральные страны — Португалию или Испанию.

Поэтому Гувер предупредил британские власти в Гамильтоне (на Бермудских островах), где теперь останавливались все трансатлантические суда, державшие курс на Испанию или Португалию, что необходимо уделить особое внимание почте из Нью-Йорка, отправленной примерно в дни происшествия на Таймс-Сквер.

Лаборатория британской цензуры в Гамильтоне — лучшая в мире. Ее начальник — доктор Чарльз Энрике Дент, сдержанный человек, прекрасно осведомленный обо всех трюках контрабандной пересылки секретных писем.

Когда Дент получил предупреждение Гувера, он вызвал одну из своих ассистенток, Найду Гарднер.

— Старина Гувер в Вашингтоне утверждает, что нацисты применяют сейчас лекарство от головной боли, мисс Гарднер,— сказал Дент. — Детские игрушки, а? Но вызвал я вас вот зачем — пожалуйста, утюжьте каждое письмо, отправленное из Нью-Йорка после 18 марта в адрес Лиссабона и Мадрида, и покажите мне все, что удастся обнаружить.

На столе мисс Гарднер как раз лежала пачка писем, пришедших из Нью-Йорка. Проутюжить письмо было гораздо проще, чем класть его в раствор кислоты. Это еще успеется, если утюжка окажется безрезультатной.

Через двадцать четыре часа после этого разговора Фоксуорт, нью-йоркский уполномоченный ФСБ, говорил собравшимся вокруг него сотрудникам:

— Я только что получил известие от начальника, — сказал он, — что вчера британские цензоры на Бермудах обнаружили письмо без подписи, написанное симпатическими чернилами, изготовленными из таблеток от головной боли. Это было обыкновенное письмо, напечатанное на машинке, но между строками оказались вписанными невидимыми чернилами другие строки, поистине потрясающие.

Содержание перехваченного письма нельзя здесь привести полностью, но кое-что можно рассказать. В письме сообщалось, что смерть Ульриха фон-дер-Остена — подлинное имя Лопеса — была вызвана «еврейскими кознями», но, к счастью, фон-дер-Остен успел передать основную часть своей информации о Пирл-Харборе незадолго до своей безвременной кончины. Далее говорилось, что фон-дер-Остен по праву гордился своей информацией об американских укреплениях на Гавайях и что «вне всякого сомнения, его информация окажется весьма ценной для наших желтокожих братьев. Все идет по плану, и герр Генрих Гиммлер будет доволен, узнав, что я принял командование и продолжаю борьбу».

— Несомненно, — сказал Фоксуорт, — автор этого письма и человек со светлокоричневым портфелем и в больших очках — одно и то же лицо. Мы должны во что бы то ни стало найти его. Он подписывается «Джо Кесслер» и его обратный адрес — фальшивый.

Письмо было адресовано некоему Фриско в Лиссабоне, очевидно агенту гестапо.

Работники ФСБ решили, что рано или поздно Кесслер покажется в одном из тех мест, за которыми наблюдали круглые сутки. В числе этих мест было испанское консульство. Через несколько дней после рокового случая на Таймс-Сквер агенты Гувера заметили маленького человека лет сорока, выходившего из консульства. Подмышкой у него был светлокоричневый портфель. Острый нос придавал ему сходство с хорьком. Сыщики узнали того, кто называл себя Джо Кесслером и чей след они утеряли в шведском ресторане.

За ним последовали до германского консульства в нижней части Манхаттана. Очевидно, он был желанным гостем, так как оставался там более часа. В конце концов он привел следивших за ним агентов в меблированные комнаты в Бруклине. Здесь удалось выяснить, что настоящее имя этого человека — Курт-Фридрих Людвиг и что это старый активист «Германо-американского союза».

На следующий день слежка за Людвигом продолжалась. Он покинул меблированные комнаты и приехал в одну частную квартиру в Маспете. Он попрежнему не расставался со светлокоричневым портфелем. С помощью сильных биноклей агенты смогли наблюдать, что происходило в доме. Людвиг сидел за обеденным столом рядом с молодой блондинкой. На столе были разбросаны бумаги, вынутые из портфеля. Девушка просматривала бумаги, а иногда Людвиг как будто диктовал ей. Блондинка эта была, конечно, Люси Бемлер.

Еще через день Людвиг опять приехал к Люси на дом, но оставался там всего несколько минут. Агенты почувствовали: здесь что-то готовится! На это раз за ним последовали до Манхаттана и меблированных комнат на Айшем-стрит, подле моста Джорджа Вашингтона. Здесь он зашел к жильцу, по имени Пауль Борхардт,— человеку, по словам квартирохозяйки, загадочному.

Не успел Людвиг закончить беседу с Борхардтом, как Гувер уже получил сведения о Борхардте из так называемой «перекрестной картотеки» в Главном управлении ФСБ. Этот «загадочный человек» был майором германской армии в прошлую войну. В Америке он появился недавно и начал с попытки поступить на службу в разведорганы армии США.

В своем заявлении на этот предмет он сообщал, что был ранее в очень близких отношениях с Адольфом Гитлером, однако чем-то не угодил «фюреру» и попал в концлагерь, откуда ему удалось бежать. В разведке американской армии ему хотелось бы служить потому, что он-де «мог бы сделать ценные разоблачения» о происходящем в Третьей империи.

Заявлению Борхардта не поверили, но все же заинтересовались им настолько, что военные власти предприняли небольшое расследование собственными силами. Они узнали, что Борхардт действительно был в концлагере и бежал оттуда. Но оставалось подозрение, что все дело Борхардта было тщательно инсценировано гестапо — чтобы.создать ему подходящую биографию для поступления в разведку армии США.

Доктор, или профессор, как иногда называли Борхардта (он некогда преподавал в военной академии в Германии), после того как ФСБ отказалось от его услуг, исчез из поля зрения. Теперь он снова всплыл, и Гувер был рад этому. С тех пор как на сцену выступил Борхардт, агенты ФСБ знали, что они должны быть на-чеку: в лысом черепе Борхардта помещался один из самых искушенных шпионских умов Германии. Он был специалистом как раз по анализу, систематизации, использованию всех и всяческих фактов и данных, какие только могли пригодиться для целей шпионажа. Теперь было ясно, что Борхардт — тот самый человек, который способен использовать газетные вырезки и статьи в технических журналах, собранные Люси Бемлер.

Очевидно, он и Людвиг были ведущими фигурами второго шпионского центра, и ФСБ подозревало, что их связи обширны. Как и при расследовании дела Дюкена, нащупывание пути будет длительным, трудным и опасным.

Людвиг, как показало наблюдение, всегда посылал письма с центрального нью-йоркского почтамта на углу 8-й авеню и 32-й стрит. Он, видимо, знал график отправления судов, так как с большой точностью появлялся на почтамте как раз во-время, чтобы захватить ближайший пароход на Лиссабон через Бермуды. Агенты ФСБ выучились распознавать интересующие их письма еще прежде, чем почта уходила из Нью-Йорка; это позволяло обнаруживать их сразу же по прибытии на Бермуды.

Через две недели после того, как за Людвигом впервые установили наблюдение, цензоры окунули пачку его писем, написанных невидимыми чернилами, в различные реактивы. Да, шпионы Людвига умели добывать сведения! Здесь были подробные сообщения об отплытии норвежских, французских, голландских и британских пароходов из Нью-Йорка и Бруклина. Цифры продукции некоторых авиационных заводов приводились с исчерпывающей точностью. Обычно Людвиг употреблял для обозначения предприятий женские имена. «Грейс» означало завод самолетов-истребителей Груммана, «Бесси» — авиационный завод Брустер, «Сара» — «Сперри Жироскоп Компани».