Пасынки Луны. Часть 2

Глава 24

в которой наступает ночь

На миг исполинский дух заполнил собой весь зал, но его тут же, словно пылесосом, затянуло в «мой» круг. Пространство западни заполнилось белесым туманом, я дважды вслепую рубанул кинжалом, но ни малейшего препятствия клинок на своем пути не встретил. А затем мгла резко рассеялась, и я увидел центавруса в шаге от себя. Прежнего пепельного окраса, но ростом уже не столь уж и великого – так, пара аршин в холке.

Я поудобнее перехватил кинжал. Дух вздыбил султан перьев на макушке – из-за таких я сперва принял в Америке его двоюродных собратьев-чудовищ за конных индейцев – приоткрыл острый птичий клюв и грозно вскинул руки-ласты. Вспомнив, как ловко оклахомские центаврусы швырялись шипастыми шариками – Ясухару еще называл те «слезами» – я призвал щит – но для этого мне пришлось выронить на пол книгу. И тут…

«Добрый вечер, сударь», – раздался у меня в голове знакомый голос.

– Ди-Сы?! – ахнул я, не опустив, впрочем, ни щита, ни кинжала.

«К вашим услугам, сударь».

– А эти все в один голос уверяли меня, что совпадение случайно и несущественно! – хмыкнул я, резко выкидывая вперед вооруженную клинком руку – так просто меня было не заболтать!

«У астрала нет случайностей, сударь, – уходя от моей скороспелой атаки, центаврус стремительно съежился, сжавшись до размера… ну, собственно, до былого размера моего Ди-Сы, а тот в зримом обличье не превышал спичечного коробка. – А что касается существенности или несущественности… – невозмутимо продолжил дух, до кучи приняв теперь и форму моего беглого фамильяра – вид лупоглазого паука, хромого на правую переднюю ногу, разве что не черного, а все такого же бледненького. – Полагаю, сударь, тут вас также не ввели в заблуждение. Стань мы с вами добрыми друзьями, сие, возможно, как-то ныне на вас и повлияло бы… Мое упущение: ну что мне стоило держаться полюбезнее?» – вздохнул он.

– Да уж, тут промашка у вас вышла, – буркнул я, примериваясь, как бы достать «паука» кинжалом. По такой мелкой, да и наверняка юркой цели еще дух попадешь!

«Так кто же знал, – развел сразу четырьмя передними лапками, включая калечную, мой собеседник. – Хотите верьте, хотите нет, для самого меня сие нынешнее перерождение стало немалым сюрпризом!»

– Даже так?

«Будь иначе, сударь, уж поверьте, я сумел бы подстраховаться на ваш счет. Тем или иным образом…»

– Не скажу, чтобы вы не пытались!

«Именно что не пытался, сударь».

– А тогда, на Васильевском… – не договорив, я рванулся вперед, целя острием клинка в «паука», но тот проворно ушел в сторону. Я ударил кинжалом еще дважды – и оба раза дух без видимого труда уворачивался. – …острове? – на выдохе закончил все же фразу я, отскочив на шаг.

«Мы же уже, кажется, сие обсуждали – и тему закрыли?» – бесстрастно напомнил мне мой противник.

Нет, так мне его нипочем не достать… А как тогда?

Я покосился на книгу на полу: может, там найдется подсказка? Но фолиант лежал закрытый, а чтобы его поднять, пришлось бы либо свернуть щит, либо ослабить хват на рукояти кинжала – а ни то ни другое не казалось мне сейчас хорошей идеей. Я попытался подцепить обложку носком ботинка, но в этот момент «паук» дернулся в мою сторону – всего на шажок, однако, среагировав на движение, я отвлекся – и по книге ногой промахнулся.

«Сударь, давайте рассуждать как сущности разумные, – снова обратился ко мне между тем дух. – Ни мне, ни вам из сей западни уже не выбраться. Так к чему сие потешное сражение? Что даст вам победа, которую еще, замечу, нужно как-то добыть? Иллюзию успеха? Может, лучше тихо разойдемся по углам и проведем остаток отпущенных нам Ключом часов или даже дней в размышлении о великом?»

– Что-то я не вижу здесь никаких углов! – недобро прищурился я на собеседника. – Мы в кругу!

«Не придирайтесь попусту к словам, сударь. Круг, квадрат, октагон… Места в сей духоловке более чем достаточно, чтобы дожидаться неизбежного, не расточая себя на бессмысленную драку».

– Так уж и бессмысленную?

«Сами посудите, сударь».

– По мне, так смысл есть… – я снова скользнул беглым взглядом по книге. В словах «паука» прослеживался резон, но не зря же мне был дан в руки кинжал? Значит, одного лишь заключения в кругу этой западни для Четвертого все же недостаточно?

Но тупо гоняться за вертким духом – так себе вариант: я уже попытался – и совершенно безуспешно. Может быть, попробовать какую-нибудь из атакующих техник? Но в книге было ясно написано: использовать против противника именно клинок. Вдруг моя магическая атака только сделает центавруса-паука сильнее? Все ж таки это не какой-то рядовой бестелесный злыдень – сама Смерть!

Ответ на этот и другие один за одним возникавшие у меня вопросы мог содержаться под черной обложкой у моих ног, но фолиант по-прежнему оставался закрыт. Эх, была не была!

Резко присев, я потянулся к книге рукой с кинжалом, всего на какой-то миг опустил глаза на раскрывшуюся страницу – и в этот момент «паук» прыгнул на меня.

Еще в полете дух превратился в смертоносный шипастый шарик – ту самую «слезу» центавруса. Вот только щита я, конечно же, не убрал, а «слезы» в них вязнут! Замедлилась, проходя заслон, и эта – пусть и не столь существенно, как мне, возможно, хотелось бы – но достаточно, чтобы я успел вскинуть руку с кинжалом. Клинок столкнулся со «слезой» – и легко рассек ту надвое. Одна половина, изменив направление полета, кувалдой ударила меня в правое плечо, заставив выронить верно послужившее мне оружие, другая вовсе ушла в сторону, пробив в мраморном полу дыру в добрых три вершка.

Еще секунда – и оба обломка «слезы» растворились без следа.

Мой заметавшийся в поисках противника взгляд наткнулся на книгу. На автомате я потянулся к ней – левой рукой, своей правой я сейчас не чувствовал вовсе. Все страницы фолианта – кроме последней, а вышло так, что листать я начал именно с нее – были пусты. На оной же красовалась короткая запись: «Дело сделано».

Что, правда? Так быстро?

Я поднял голову и встретился взглядом с Юлькой: из своего куба сияющая мелкая показывала мне выставленный вверх большой палец. Сестренкины губы шевелились, но я не слышал ни звука.

Я сделал движение, будто пиная ногой пустоту, а затем демонстративно развел руками – вернее, одной рукой, правая-то мне отказала – извини, мол, выполнить твою просьбу не вышло.

Девочка кивнула и рассмеялась.

Я медленно обвел взглядом зал. В соседнем с мелкой кубе мне беззвучно аплодировала Воронцова. По другую сторону от моей сестренки Машка рассылала всем воздушные поцелуи. Ясухару отвесил поклон. Светка – получилось так, что до нее очередь дошла позже других – обеспокоенно ткнула пальцем в свое правое плечо, а затем указала на меня, как видно, осведомляясь о полученной ране. Улыбнувшись, я сделал ей успокаивающий жест: все в порядке, мол.

Все и в самом деле было в порядке – в главном: Четвертого Центавруса я одолел. А остальное не имело значения, ибо никак уже не влияло ни на нашу дальнейшую участь, ни на судьбу спасенного нами подлунного мира.

* * *

С момента победы над Смертью минуло около часа, ну, может, чуть больше – трудно сказать точно, внутри круга духоловки ход времени не ощущался вовсе, даже при помощи магии. Я сидел на полу, сжимая ладонью раненое плечо – к пострадавшей руке вернулась чувствительность, принесшая с собой нудную, но в целом терпимую боль.

Остальные наши были заняты кто чем. Юлька, в кармане кителя которой нашлась колода карт, раскладывала какой-то хитрый китайский пасьянс. Машка с Ясухару играли в «камень-ножницы-бумага» на раздевание. «Длинноножка» уже дважды успела проиграться и была весьма близка к третьему подряд разгрому: сейчас на ней оставались лишь один чулок, бюстгальтер, не особо что-то и прикрывавший, и трусики, которые еще нужно было суметь высмотреть, тщательно приглядевшись.

Милана раз за разом заплетала и снова распускала свою знаменитую косу – вручную, без магии. В конце каждого цикла Воронцова это увлекательное занятие прерывала и испытывала на стенах своего стеклянного склепа ту или иную боевую технику. Одним из первых молодая графиня испробовала файербол, который, отскочив, сжег ей рукав кителя – саму руку, насколько я мог судить, девушка сумела уберечь.

Через этот этап – остервенело биться магией о стены – прошли все пятеро «живых свечек». С одинаковым нулевым – или даже отрицательным, если считать полученные травмы – результатом. Но если Юлька, Машка и Ясухару на какой-то стадии успокоились, то Милана своих попыток не оставляла – просто не частила теперь с оными.

Что касается Светки, то она, похоже, растратила на потуги расколоть стекло куба всю доступную ей ману и теперь с закрытыми глазами лежала на полу на спине, дожидаясь, пока запасы хоть как-то восстановятся.

Полюбовавшись ею пару минут, я снова перевел взгляд на Муравьеву – та уже сподобилась проиграть в третий раз и теперь неторопливо одевалась, а делать это «длинноножка» умела не менее красиво, чем оголяться, волей-неволей засмотришься – как вдруг краем глаза уловил в стороне какое-то движение. Сперва решил, что это Воронцова опять применила что-нибудь ядреное, но нет: пальцы Миланы находились ровно на середине полурасплетенной косы. Но еще прежде, чем увидел это, я уже разглядел… сразу даже не понял, что именно. Но это красновато-серое с аршин ростом невесть что выбиралось в зал аккурат из фрески с Вороным Центаврусом, через которую когда-то вошли сюда и мы!

Подорвавшись с пола, я вскочил на ноги. Один за другим засуетились и остальные наши, даже Светка, что-то, должно быть, почувствовав, открыла глаза и приподнялась на локтях, недоуменно озираясь.

А нежданный гость тем временем ковылял – другого слова и не подберешь – прямиком к духоловке. Передвигался он на двух… ну, скажем так, ногах, одна из которых была заметно короче другой. Еще у существа имелись напоминавшие обрубки руки и сильно приплюснутая голова – с какими-никакими глазами и длинной узкой щелью рта.

«Голем! – сообразил тут я. – Это же голем!»

«Инна Змаевич! – логично последовала за первой мыслью вторая. – Она прислала нам помощь!»

Вот только как? Князь же, вроде, говорил, что Раздор покинет подлунный мир лишь вслед за Голодом, через несколько часов или даже дней после поражения Смерти! Хотя Тао-Фан нам много чего наговорил – и сам признавал, что всего не знает…

Но если голема прислала Инна – почему тот столь уродлив? Японские работы Змаевич, что она привела из Осаки в Первопрестольную на битву с китайцами, все были на загляденье! Этого она слепила второпях, что называется, «на коленке»? Похоже на то…

Вот только что он сумеет, этот кривоногий малыш?

А малыш тем временем кое-как добрел до ближайшего – Юлькиного – стеклянного куба и стукнул рукой-обрубком в его стену. Та дерзкого наскока голема даже и не заметила. Уродец ударил еще раз – вроде бы, сильнее, затем – снова… И добился лишь того, что расколотил в мелкую глиняную крошку культю, которой бил.

Мелкая по ту сторону стекла разочарованно всплеснула руками.

Между тем, отступив от ее склепа, голем зачем-то направился к соседнему – тому, что занимала Милана. Дохромав, примерился, будто бы собираясь пнуть стекло ногой, но делать этого не стал. Вместо этого уродец обошел куб и принялся старательно тереть стопой контур звезды на полу.

Отличная идея, кстати – нарушить целостность рисунка! Конечно, если бы она удалась…

Ноги голема сравнялись в размере – та, что была длиннее, сточилась о пол – но линия пентаграммы по-прежнему оставалась нерушима. А несчастный уродец, словно выбившись из сил, вдруг покачнулся и, разом лишая нас дарованной было надежды, плашмя завалился на пол. А затем… Голова истукана рассыпалась пылью, то же самое сделалось и с ногами, а откуда-то из-под туловища лениво вытекла густая красноватая жидкость. Край образовавшейся лужицы коснулся линии рисунка – и словно ластиком стер ее фрагмент с мраморной плиты пола!

Еще до конца не веря в случившееся, я поднял здоровую руку – и без труда вынес пальцы за пределы круга!

Повинуясь какому-то наитию, я торопливо подобрал с пола кинжал, подбежал к Светкиному кубу и с размаху ударил клинком по стеклу. Стена рассыпалась мелкими осколками. Каратова бросилась мне навстречу, повисла на шее – ответить подруге объятиями я, правда, не сумел: одна моя рука все еще не работала, вторую, с оружием, я предусмотрительно отвел подальше в сторону, чтобы невзначай не поранить девушку.

А Светку тем временем затрясло – она вдруг разрыдалась. Вот уж чего я сейчас никак не ждал! Даже растерялся…

В любом случае, тупо стоять, прижавшись к заливавшейся слезами девушке, пока остальные наши так и томились внутри своих прозрачных склепов, было неловко. Но и начать вырываться из объятий бьющейся в истерике Каратовой я тоже как-то не решался…

Однако тут моя подруга сама расцепила руки.

– Иди… выпусти других… – выговорила она сквозь плач.

Что я и не замедлил сделать, последовательно освободив из стеклянного плена Милану, Юльку, Машку и, наконец, Ясухару.

Вожделенную свободу все встретили по-разному. Воронцова просто кивнула мне на следующий куб: продолжай, мол, в том же духе. Мелкая попыталась отбить пять, но моя правая рука навстречу ее не поднялась, и сестренка, на ходу поменяв план, пнула меня кулачком в грудь. Муравьева – кстати, успевшая одеться – лукаво мне подмигнув, поспешила успокаивать Каратову. А вот Тоётоми метнулся прямиком к фреске с вороным Центаврусом – едва не сметя меня по пути и лишь чудом не напоровшись на клинок моего кинжала.

– Ты куда? Стой! – крикнул я Ясухару, уже представляя себе, как он с разбегу впечатывается в стену, но тот даже не обернулся. И уж тем более не замедлил шага. Впрочем, никуда и не врезался – исчез за фреской, словно за японским занавесом из тонких бамбуковых палочек.

– К Инне своей побежал, – прокомментировала поступок Тоётоми Юлька.

– К Инне?.. – я повернулся к останкам голема на полу и вдруг ощутил весьма нехорошее предчувствие.

* * *

Смеркалось. Я, Светка, Юлька, Машка и Милана снова стояли возле «улья» Тао-Фана – за спиной у Ясухару. Японец сидел на сухой земле, возле бледного, как Четвертый Центаврус, бездыханного тела хрупкой девушки в ярком кимоно. Голова Инны покоилась у Тоётоми на коленях. Глаза нашей спасительницы были закрыты, и безумно хотелось представить, что она просто спит. Однако пребывала ныне Змаевич уже не с нами – в Пустоте, заплатив за победу над Смертью своей жизнью – вместо шести наших.

«Инна приступила к работе, как только поняла, что не может войти в дом, – печальным голосом поведала нам Оши. – Сказала, что голему нипочем многие преграды, способные остановить мага или даже духа…»

– Ну да, – пробормотал я. – «Ни дух, ни человек не переступят сего порога»… Про голема – не сказано!

– Но разве Раздор уже ушел? – уточнила Милана.

«Еще нет. Пока отступил только Голод», – откликнулась Оши.

– А как же тогда…

«Голем создается из астральной пыльцы, глины и крови. Глину Инна накопала на берегу оврага, астральную пыльцу заменила на лунный порошок, извергнув оный из себя – признаться, я до конца не поняла как… А кровь… Кровь она использовала свою».

– Это я подала ей такую идею, – виновато проговорила Машка. – Еще в Москве, мы говорили об Оши. О том, что она – часть меня, и поэтому наши узы сохранились, вопреки Раздору… И я тогда пошутила: мол, напитай голема собственной кровью – глядишь, и будет тебя слушаться…

«Так Инна и поступила. Но крови нужно было много… Она отдала всю, что сумела. На остатках послала голема к вам – и сама продержалась еще почти семеро суток…»

– Что? – вскинул голову я. – Какие еще семеро суток?

«Те, что вас не было».

– Но там, внутри, для нас прошло не более пары часов!

«Я это уже поняла. Здесь минуло семь полных дней».

Я поежился – где-то далеко, за частоколом, за рекой, за травянистой гладью саванны, должно быть, как раз закатилось за горизонт жаркое африканское солнце, и возле «улья» стремительно стемнело и похолодало.