Патриот

Глава 9

В 1999 году, когда Путин только пришёл к власти, многие были от него в восторге: потому что молодой, потому что не пьёт, как Ельцин, потому что говорит вроде правильные вещи. Это укрепляло надежду, что всё наконец-то будет как надо. Меня эти разговоры очень раздражали. Мне категорически не нравилась концепция «преемника» — я хотел настоящих конкурентных выборов. Если представить, например, что Путин — коммунист, вёл избирательную кампанию и честно победил, я бы хоть и очень расстроился, но согласился бы с результатами. Однако тут ситуация была ещё хуже: это был не просто преемник, а человек, которому вручили страну в подарок за лояльность и готовность обеспечить безопасность бывшему президенту и его семье. Я сразу понял, что не верю ни одному его слову. Назначение Путина вызвало у меня не просто разочарование, а желание ему противостоять. Я не хотел, чтобы такой человек был лидером моей страны.

Теперь я иногда думаю, что моё решение вступить в партию выглядело странно, но тогда я прямо что-то почувствовал. Я хотел зафиксировать себя на противоположной стороне политического поля, как можно дальше от Путина. Чтобы потом, когда я уже буду дедушкой, я мог бы говорить своим внукам: «Я был против с самого начала!»

Оставалось только выбрать, куда вступать.

Коммунисты по-прежнему были крупнейшей организацией и очевидным решением для человека, который хотел заявить о своей оппозиции преемнику Ельцина, но один намёк на советское прошлое действовал на меня как красная тряпка на быка. Даже гипотетический разговор о том, чтобы присоединиться к коммунистам, был невозможен. ЛДПР (Либерально-демократическая партия России) тоже отпадала. Хоть она и была заметна и вроде как тоже в оппозиции, я просто не верил, что её лидер, Владимир Жириновский, намерен в самом деле противостоять действующей власти.

На демократическом фланге были «Союз правых сил» и «Яблоко», но если в СПС входили крупные и вполне состоявшиеся чиновники типа Чубайса и Немцова (как мне тогда казалось — какие-то комсомольцы), то в «Яблоко» скорее милые ботаники. Они на тот момент были единственной по-настоящему демократической партией и открыто выступали против Путина.

Может быть, я колебался бы дольше, но тут пошли первые разговоры о том, что проходной барьер в Думу поднимут с пяти до семи процентов, и возникли сомнения, что демократы смогут этот новый барьер преодолеть. Это мне и помогло определиться. Я хотел ясно обозначить свою позицию — из принципа пойти и вступить. И я отправился в офис «Яблока» на Новом Арбате.

Не так я себе представлял штаб-квартиру парламентской партии! Я ожидал, что окажусь в солидной организации, поэтому даже надел костюм и приехал на машине. Подготовил речь о том, что я юрист, увлекаюсь политикой и хотел бы найти какую-то возможность на волонтёрских началах им помогать. Но в офисе «Яблока» царил страшный бардак, никто явно не знал, что со мной делать. На меня просто посмотрели как на сумасшедшего и отправили в отделение партии по месту жительства.

Там дела обстояли ненамного лучше. На первом этаже жилого дома, в маленькой квартире, переделанной в общественную приёмную, у входа я обнаружил тётеньку, которая мне очень удивилась и, пока мы общались, рассматривала меня недоверчиво. Оказалось, что она по совместительству была то ли старшей по дому, то ли старшей по подъезду и, даже не подумав поначалу, что я пришёл вступать в партию, решила, что я новый сосед, который специально пришёл знакомиться. Она, кстати, потом ушла из «Яблока». Куда бы вы думали — к коммунистам.

Когда я сообщил, что хочу вступить, мне показалось, что местные «яблочники» меня сейчас станут переубеждать. Они глядели на меня с подозрением и всё спрашивали: «Зачем вам это? У вас ведь есть работа? Вы настоящий юрист?» Меня это быстро начало бесить. Невооружённым глазом было видно, что кругом полнейшая дезорганизация, никто ничего не делает. А я как раз очень хотел что-нибудь делать, причём желательно немедленно. Мне говорят: сначала надо отбор пройти. Стать сторонником, потом кандидатом в члены партии, потом собрать рекомендации, год подождать — и вот тогда мы вас примем. Ну что поделать. Я стал ждать.

Большинство людей вступало в «Яблоко» из личной симпатии к Григорию Явлинскому. Я всей глубины этого чувства не разделял, но если во время моего прежнего увлечения Ельциным я Явлинского терпеть не мог и считал «спойлером», который отбирает у него голоса, то теперь моё отношение выровнялось и я начал испытывать к нему уважение. Я считал Явлинского порядочным и честным политиком. Бывшая номенклатура, незаметно перекочевавшая из советских кабинетов в российские, всё разворовала, а у него была система ценностей, была идеология, которую он отстаивал, и в целом «Яблоко» действовало последовательно. Да, они явно побаивались делать какие-то решительные шаги и больше хотели заседать и вести умные разговоры, но они действительно верили в то, что говорили.

Постепенно я стал замечать, что единодушная симпатия к Явлинскому была так сильна, что порой перерастала в «вождизм». Мнение руководства партии и лично Григория Алексеевича было непререкаемо, и партийная иерархия строго соблюдалась. По этой причине к новеньким и относились с опаской: вдруг придёт кто-то дерзкий и попытается захватить нашу партию! На меня же смотрели особенно косо ещё и потому, что на политического активиста в их представлении я не был похож. По утрам я принимал душ, у меня была работа. Это и дальше меня всё время сопровождало в «Яблоке»: я сто раз слышал, что денег совсем нет или почти нет — почему я остаюсь с ними, почему не займусь чем-нибудь нормальным? Меня до сих пор это преследует: люди вечно ищут какой-то подвох. Ведь у тебя есть хорошее образование и хорошая работа — зачем ты борешься с Путиным? Зачем делаешь расследования? А может, их тебе сливают конкурирующие башни Кремля? Или ты сам — кремлёвский проект? Или ты проект Запада? Всю мою жизнь про меня выдумывают конспирологические теории, чтобы как-то объяснить мой интерес к политике.

Но если сейчас это меня скорее забавляет, то в «Яблоке» очень раздражало. Это их недоумение на мой счёт означало, что сами они в свои силы не верят.

Я же шёл в политику для того, чтобы бороться с людьми, которые, как я считал и считаю, вредят моей стране, неспособны улучшить нашу жизнь и действуют только в своих личных интересах, и я хотел победить.

Меня интересовали избирательные кампании. Начав ими заниматься и поработав наблюдателем на выборах, я сразу понял две вещи: во-первых, мой юридический опыт тут очень пригодится, а во-вторых, я разбираюсь в них гораздо лучше среднего партийного юриста. А главное — это и была настоящая юридическая работа, как в кино. Когда я только шёл учиться, я так себе и представлял: зал суда, строгий судья призывает всех к порядку, ты отстаиваешь свою позицию, размахиваешь бумажками, споришь, доказываешь и в этот момент особенно остро осознаёшь, что по-настоящему борешься с плохими парнями. Звучит банально, но это правда: я хотел своей работой делать мир лучше. Ничем подобным в фирме, занимавшейся строительством офисов в Москве, и не пахло. В то время как в партии мне советовали заняться чем-нибудь «нормальным», я содрогался от мысли, что вся моя жизнь пройдёт, пока я буду ходить в офис и помогать каким-то людям заработать лишнюю пару миллионов долларов. И так постепенно, шаг за шагом я стал отходить от корпоративной работы. Я не мог бросить её сразу: даже когда меня приняли в «Яблоко», я долго оставался волонтёром и никакой зарплаты не получал, а потом хоть и получал, но триста долларов, да и то с перебоями. Нам в офис даже факса не выдали, и я принёс собственный из дома. А мне ещё надо было содержать семью, поэтому я продолжал работать юристом (правда, теперь уже в частном порядке).

Семья у меня к этому моменту как раз образовалась. В Новый 2000-й год, который мы с Юлей отмечали вдвоём, я сделал ей предложение. Когда решил, что пора, встал на одно колено, произнёс целую речь и протянул ей кольцо. Судя по выражению лица моей предполагаемой будущей невесты, она ничего такого не ожидала, но сразу сказала «да». Потом, правда, она, смеясь, признавалась мне, что, конечно, прокручивала в голове эту сцену много раз и думала, как отреагировать. Заранее решила: когда я сделаю предложение, она не скажет ничего сразу, а помучает меня парочку недель, но я так ошарашил её своими словами, что она немедленно передумала меня мучить.

Мы решили не торопиться и пожениться в августе. Подать документы в ЗАГС надо было за два месяца до свадьбы. Лето — горячая пора, все хотят расписаться летом. Если вы решили пожениться, например, 26 августа, то надо прийти к ЗАГСу 26 июня, причём заранее, ночью, и занять очередь. Накануне Юля отравилась. Ей было так плохо, что она никуда не могла идти, тем более стоять в какой-то очереди в четыре часа утра. Я осторожно предложил подать документы в другой день. Бледная Юля сказала твёрдое «нет»: раз уж решили — поехали, и мы отправились к ЗАГСу в ночи, как и запланировали. К счастью, ей к тому моменту магическим образом полегчало. Видимо, мечты о будущей свадьбе обладают целительными свойствами.

В 2001 году родилась наша дочка Даша. Рождение ребёнка стало менять мою жизнь неожиданным образом. Мы с Юлей хотели детей, и я очень обрадовался, когда стал отцом, но произошло кое-что ещё. Как и многие люди, выросшие в Советском Союзе, я никогда не верил в Бога, но теперь, глядя на Дашу, на то, как она развивается, просто не мог принять мысль, что дело только в биологии. Это не отменяло того, что я был и остаюсь большим фанатом науки, но тогда я твёрдо решил, что одной эволюции недостаточно. Должно быть что-то ещё. Так из закоренелого атеиста я постепенно стал религиозным человеком.

Но вернёмся к моей политической карьере в «Яблоке».

Первые крупные выборы, на которых я работал, были думские, в 2003 году. На них я возглавил московский штаб и начал организовывать разные мероприятия совместно с молодёжным крылом «Яблока», которым руководил Илья Яшин (с тех пор прошло почти двадцать лет, и мы по-прежнему остаёмся товарищами). Раньше считалось, что политические акции нужно проводить только под конкретные события, но мы решили, что акции сами по себе могут быть полноценными событиями, на которые обратит внимание пресса. В рамках предвыборной кампании мы стали устраивать митинги и одиночные пикеты. На них меня задерживали несколько десятков раз — правда, тогда ещё быстро отпускали.

Явлинский не верил в уличную политику. Он считал: чтобы тебя допустили до выборов, нужно действовать по старинке — пойти в кремлёвский кабинет, встретиться с кем-то из большого начальства и договориться. Больше этого он надеялся только на свою харизму. Что, в общем-то, было справедливо: люди голосовали за «Яблоко» не столько из-за действий партии, сколько из-за конкретного Явлинского, который отлично выступал по телевидению.

Несмотря на разговоры, пропускной барьер в Думу пока не изменился — пять процентов. И, хотя я скептически относился ко многому в «Яблоке», я не сомневался, что мы его пройдём. Мы просто не могли получить меньше.

И вот наступил день выборов. Вечером, когда избирательные участки закрылись и начался подсчёт голосов, мы сидели в офисе и следили за результатами. Количество голосов дошло до 4,3 %, но больше не увеличивалось. Оставалось совсем немного, а впереди были ещё Питер и Москва, где «Яблоко» традиционно пользовалось популярностью. Я ложился спать с твёрдой уверенностью, что пятипроцентный барьер будет пройден, но утром ничего не изменилось — у нас по-прежнему было 4,3 %.

Меня это ужасно разозлило. Я-то знал, что наш штаб работал хорошо. Москва тогда оказалась единственным регионом, где результат «Яблока» увеличился по сравнению с предыдущими выборами. Пока я боялся провести плохую кампанию и соревновался с другими, со мной никто не соревновался. Везде просто палец о палец не ударили. А проигрыш поспешили объяснить чем угодно, но не истинной причиной: позорно проваленной избирательной кампанией.

В 2016 году, когда «Яблоко» в очередной раз избиралось в Думу, вышла реклама с Явлинским. В ней он сидел на стуле в тёмной комнате с белыми плакатами в руках. На них были написаны фразы, и в течение минуты он под заунывную музыку менял эти плакаты, как бы складывая длинную фразу по кусочкам. В какой-то момент у Явлинского в руках оказалась табличка с надписью: «Можно ВООБЩЕ ничего не делать». Этот кадр стал мемом. Именно это правило партия «Яблоко» и он сам свято блюли долгие годы. Результат был предсказуем: тогда, в 2016 году, на выборах в Думу партия «Яблоко» набрала 1,99 %.

Можно себе представить, что где-то в параллельной вселенной все худшие опасения «яблочного» руководства сбылись и в начале нулевых я стал лидером их партии. «Яблоко» тогда бы превратилось совсем в другую организацию. Она по-прежнему состояла бы из милых ботаников, только ещё и из очень храбрых, потому что я глубоко убеждён, что все лучшие вещи на земле были созданы храбрыми ботаниками. (У меня в кабинете висит фотография Сольвеевского конгресса физиков. Если меня спросят: «Кто твои настоящие герои?» — я скажу: вот эти храбрые ботаники, которые совершили революцию и обеспечили прогресс всего человечества. Они так меня вдохновляют, что я каждому из своих детей повесил в комнату их фотографию.)

Но ботаники из партии «Яблоко» были немного трусоваты. Они боялись экспериментировать. Мир менялся, а они стояли на месте. Когда-то у «Яблока» была фракция в Государственной думе, и в партии не представляли, что может быть по-другому. Потом они перестали проходить пятипроцентный барьер и начали жаловаться на произвол и фальсификации. Результаты выборов и правда уже тогда вовсю фабриковались, но всё-таки и само «Яблоко» не делало ничего, чтобы бороться за голоса избирателей. Они возмущались, что у них украли победу и на самом деле они набрали намного больше, но это было не так. Постепенно они окончательно смирились с мыслью, что им никогда не победить. Они поверили, что они маленькие, а перед ними — огромная враждебная Россия, где ботаников недолюбливают. Они стали побаиваться собственных избирателей, а страх этот маскировали подчёркнутой элитарностью, в первую очередь интеллектуальной. Конечно, это никому не нравилось, и они теряли последнюю поддержку.

Это абсолютно не сочеталось с моими представлениями о том, как нужно вести политическую деятельность. Я считал, что общий язык нужно находить со всеми. Я чувствую себя комфортно и со своими бывшими одноклассниками (почти все — военные или полицейские), и с хулиганами и наркоманами всех мастей в спецприёмнике. Что далеко ходить: сейчас я в тюрьме, а один такой бедолага сидит на соседних нарах. Рассказывает, как сломал себе жизнь и что его ВИЧ-препараты очень дорогие и не работают. И мы с ним обсуждаем вопросы метадоновой терапии.

Я уверен, что люди в России хорошие, а руководство в России ужасное. Поэтому, когда я понял, что «Яблоко» намеренно отталкивает от себя сторонников, мне разонравилось быть политическим меньшинством. Я не сомневался, что как минимум тридцать процентов населения страны разделяет демократические взгляды, а значит, у нас есть все шансы со временем стать политическим большинством.

Из партии «Яблоко» меня в итоге исключили. Предлогом стал мой «национализм».

Слово «национализм» вообще звучит устрашающе. Для всех иностранных журналистов это любимая тема, потому что стоит только его произнести, как воображение большинства западных зрителей рисует каких-то агрессивных скинхедов. Но никакими скинхедами эти люди в большинстве своём не были. Сами они называли себя «европейскими националистами»; их, точно так же как и либералов, выдавили из политической системы страны, лишили всякого представительства в парламенте, да и шанса его получить, не допуская к выборам. А я был уверен, что для борьбы с Путиным нужна широкая коалиция.

В то время они раз в год проводили в Москве митинги, которые назывались «Русскими маршами». Эти акции, как правило, разрешали проводить только на окраине города, и даже там на них собиралось несколько тысяч человек. Их нещадно разгоняла полиция, и вообще, первые массовые задержания происходили именно там, а не на акциях либералов или демократов, как можно было бы предположить. И я решил, что раз я со своими демократическими ценностями поддерживаю принцип свободы собраний, то надо проявить последовательность. Я начал им помогать организовывать эти митинги и из солидарности несколько раз сходил на них сам, поэтому теперь в интернете можно найти фотографии меня на фоне чёрно-бело-жёлтого флага, которыми часто украшают мои интервью с вопросом: «Националист ли вы?»

Само собой, на «Русских маршах» присутствовали и малоприятные, и вовсе отталкивающие личности, но восемьдесят процентов участников были обычными людьми с консервативными, иногда немного экзотическими и порой узкими взглядами. Тем не менее они были совершенно нормальными. Однако человеческая психика устроена так, что, видя группу обычных людей, ты концентрируешься на самых радикальных из них, потому что они самые интересные. И медиа отлично улавливают эту человеческую особенность, поэтому после каждого «Русского марша» обязательно появлялась пара фотографий с фашистами или просто хулиганами, которые мне очень любят показывать журналисты, спрашивая с хитренькой улыбкой, не против ли я был участвовать с ними в одних акциях.

Я объяснял это так много раз, что, мне кажется, можно разбудить меня посреди ночи, и я с ходу выдам ответ, но раз люди продолжают спрашивать — значит, я должен продолжать разъяснять.

Суть моей политической стратегии в том, что я не боюсь людей и открыт к диалогу с каждым. Я могу разговаривать с правыми, и они готовы меня выслушать. Могу разговаривать с левыми, и они тоже готовы меня выслушать. Я могу разговаривать с демократами, потому что я сам один из них. Настоящий политический лидер не может просто взять и отказаться от огромной части своих сограждан, потому что лично ему не симпатичны их взгляды. Поэтому нужно сначала добиться, чтобы любой человек — и правый, и левый — мог на равных условиях участвовать в выборах и чтобы эти выборы были честными, а потом уже конкурировать между собой.

В нормальной развитой политической системе я бы вряд ли оказался в одной партии с националистами. Но при этом попытки дискредитировать националистическое движение я считаю глупыми и бесперспективными. Без сомнения, людей, которые устраивают погромы, нужно привлекать к ответственности, но остальным нужно дать возможность действовать легально и высказывать свое мнение, даже если оно вам не нравится. Эти люди уже существуют, как и их сторонники, и никуда не денутся, даже если вы будете их игнорировать. Их ослабление в конечном счёте приведёт только к усилению Путина. Что в итоге и произошло. Пока мы были заняты мелкими разборками и решали, кого к какому лагерю приписать и с кем нам корректно находиться на одной фотографии, мы оказались в стране, где людей сажают в тюрьмы ни за что или даже убивают.

В авторитарной стране политика устроена очень примитивно: либо ты за власть, либо против. Это единственный критерий системы «свой — чужой», который доступен российскому обществу, — все прочие политические координаты начисто сбиты. Я постоянно сталкиваюсь с непониманием западной аудитории в ответ на мои рассуждения о российских партиях. Они привыкли иметь дело с очень чётким политическим спектром: правые, левые, социал-демократы, либералы. Но к России это всё не относится. Наши коммунисты — это не «левые» в классическом понимании, они не поддерживают меньшинства и не особо агитируют за повышение минимальной зарплаты. Российские коммунисты гораздо консервативнее даже американских правых. В нашей стране совершенно другой политический ландшафт. Легализация оружия, запрет абортов (темы, которые в западном мире вызывают ожесточённые споры) российских избирателей трогают гораздо меньше. Нам бы для начала сделать так, чтобы у нас была свобода слова, честные выборы и соблюдались права человека.

Но если мне даже спустя столько лет приходится объяснять, почему я решил вести диалог с националистами (впрочем, справедливости ради, сейчас — гораздо реже), то в середине нулевых это и вовсе был скандал. В «Яблоке» этим быстро воспользовались и в 2006-м решили исключить меня из партии под предлогом участия в «Русском марше», хотя всем уже тогда было очевидно: настоящая причина в том, что я слишком уж злостно критиковал Явлинского и ответственность за неудачи «Яблока» публично возлагал именно на него. Если бы я его хвалил, всё бы наверняка сложилось иначе. В Красноярске у нас был председатель отделения партии по фамилии Абросимов (я хорошо её запомнил, потому что девичья фамилии Юли такая же), который на своё здание повесил большую растяжку с надписью: «Россия для русских!» В «Яблоке» все схватились за сердце, но изгонять его тогда не стали, потому что он-то как раз Явлинского очень хвалил.

Иронично, что моё исключение длилось целый год — столько же, сколько я ждал, чтобы вступить в «Яблоко». Мне говорили: «Уходи сам», а я говорил: «Не уйду, вам надо — вы и исключайте». Но они, видимо, не хотели привлекать внимания, и наше противостояние тянулось месяцами, постепенно приобретая всё более фантастические формы. Его апогеем стал «Оруэлл в „Яблоке“», как окрестил ситуацию Яшин.

С последним выпуском партийной газеты, выходившей, между прочим, тиражом в миллион сто одиннадцать тысяч экземпляров, произошла удивительная вещь. На первой странице была фотография: «яблочная» первомайская демонстрация, люди под белыми флагами. Если приглядеться, можно было обнаружить, что один флаг плывёт по воздуху вопреки всем законам физики. Древко у него есть, а руки, которая бы его держала, — нет. Секрет был в том, что рука, как и все остальные части тела, была моей — это я шёл и нёс тот флаг. Как рассказали Яшину, Явлинский лично позвонил дизайнеру и велел меня заретушировать.

После этого я уже принципиально наотрез отказался уходить из партии сам. Наоборот, я написал пост, в котором обратился к Явлинскому и потребовал от него уйти в отставку. Потом этот пост, как и другие с критикой «яблочного» руководства, распечатали на нескольких листах и раздали на заседании политбюро партии, чтобы обосновать моё исключение. Про национализм там не было ни слова.

На это заседание меня пригласили телеграммой (напомню, что мы все сидели в одном офисе). Когда я пришёл на заседание, внутрь меня не пустила охрана. Мне сказали, что я могу присутствовать только на обсуждении «своего вопроса». Из всех, кто был тогда в зале, против моего исключения проголосовал один Яшин. Явлинский предусмотрительно вообще не пришёл.

Напоследок я произнёс пылкую речь, и на этом с моей работой в «Яблоке» было покончено.

Как оказалось, это была судьбоносная перемена в моей жизни. До этого я был просто политическим активистом, работал на кого-то и вообще-то был этому даже рад: мне хотелось работать именно с кем-то и добиваться всего вместе с дружной командой единомышленников. В «Яблоке», несмотря на все минусы, была партийная структура, были люди, с которыми можно было делить ответственность. Теперь же я остался один, и впереди была неопределённость. Я понимал, что отныне всё придётся делать самому и отвечать за всё самому. Любая неудача будет не общей, а моей.

Однако о годах, проведённых в партии «Яблоко», я не жалею. Я познакомился там с разными хорошими людьми — например, с Петром Офицеровым, с которым нам придётся многое пройти вместе, но тогда мы об этом не подозревали. Я многому там научился. Я и Григорию Явлинскому благодарен за какие-то жизненные уроки. Но я не мог смириться с тем, что «Яблоко» добровольно загоняет себя в гетто общественной жизни. Я грезил «политическим большинством». Я хотел, чтобы появился такой политик, который будет делать всякие правильные и интересные проекты, будет работать с людьми напрямую. Если бы такой человек пришёл, я бы тут же начал всё делать вместе с ним. Но он всё не шёл и не шёл, и я вдруг понял, что сам могу быть этим человеком.

Речь на заседании бюро партии «Яблоко», 14 декабря 2007 года

Добрый день!

Я рад, что имею возможность выступить при рассмотрении вопроса о моём исключении из партии «Яблоко».

Я также благодарю руководство РДП «Яблоко», поставившее вопрос о моём исключении на первом же заседании после весьма драматического провала на думских выборах, начала операции «Преемник», первых реальных сигналов к тому, что Путин останется руководить страной в должности премьер-министра. Это говорит о том, что вопрос моего исключения рассматривается как ключевой политический вопрос и важнейший этап выхода «Яблока» из кризиса. Я немного смущён таким вниманием, но всё равно — спасибо.

В ходе подготовки к этому заседанию и сейчас прозвучало немало оценок моей политической позиции и результатов работы в «Яблоке». Кульминацией обсуждения, несомненно, стало сегодняшнее заявление одного из заместителей председателя партии о том, что я агент Кремля, проводящий линию Суркова и Чурова.

Поэтому я не могу не сказать пару слов о моей работе и о том, как она повлияла на «Яблоко».

Несмотря на то, что многое мне не удалось сделать, я могу заявить, что я горжусь той работой, которую проделал вместе с моими товарищами. Я утверждаю, что с 2002 года, с момента, когда я фактически начал работать в партии на профессиональной основе, в «Яблоке» не было ни одного успешного проекта, над которым не работали я и мои коллеги — члены моей команды.

Именно благодаря нашей команде в демократической политике возник жанр уличных акций. Благодаря нам — и в формате коротких акций, проводимых «Молодёжным Яблоком», и в формате массовых шествий — «Яблоко» в течение нескольких лет фактически монополизировало уличную политику. И всё, что происходило потом и происходит сейчас, во многом — развитие темы, которую начали мы.

Я и мои коллеги были основателями фактически главной и самой успешной правозащитной организации Москвы — «Комитета защиты москвичей».

При моём непосредственном участии московское «Яблоко» и «Молодёжное Яблоко» стали единственными значимыми политическими составляющими, на которых держалась наша партия в сложный период с 2003 по 2005 год.

Мы в московском «Яблоке» первыми организовали систему сбора пожертвований, которую переняло потом федеральное «Яблоко».

Во время выборов в Московскую городскую думу я один самостоятельно привлёк достаточно большое финансирование в свой округ, причём не в одномандатную кампанию, а в списочную. И несмотря на то, что штаб полностью игнорировал этот округ, он дал максимальный прирост голосов по сравнению с предыдущими выборами.

Пресс-служба московского «Яблока» стала вообще самой эффективной частью всего партийного аппарата. Именно она выводила нас из пресловутой информационной блокады, работая на всю партию, когда федеральная пресс-служба демонстрировала только свою беспомощность.

И многое другое. Вне всякого сомнения, вся эта работа была возможна благодаря потрясающей энергии Сергея Митрохина. Но факт остаётся фактом: энергия по-прежнему есть, но каких-то новых прорывов мы не видим. Хотя определённая работа ведётся.

Поэтому я знаю цену своей работе, и мои товарищи знают ей цену.

Но, достаточно успешно работая в «Яблоке», я всегда сталкивался с проблемой. Лучше всего, точно и кратко обозначил её один из представителей таинственной команды председателя партии, которую он всегда привлекает на выборы и которая потом так же таинственно исчезает.

«Алексей, — сказал он, — твоя проблема в том, что ты не любишь Григория Алексеевича искренне».

Да. Есть такое дело. Уважаю его за некоторые его прежние заслуги, но совсем, ни капельки не люблю.

Предлагаемая причина моего исключения: публичная пропаганда националистических идей.

Да, действительно, я утверждаю, что только отказ от тупиковой, узколобой леволиберальной идеологии и переход к созданию национально-демократического движения может стать путём возрождения демократического движения. Это доказывает опыт многих сопредельных стран.

И только это может быть эффективно противопоставлено пещерному и действительно опасному разжиганию межнациональной розни. Пример — недавний опыт Югославии, где дикий, безумный, тоталитарный национализм Милошевича был сокрушён не жалкой либеральной оппозицией, а национально-демократическим движением Коштуницы, получившим массовую поддержку избирателей.

Утверждаю, что бесконечные знаки равенства между национализмом и фашизмом ставятся просто от примитивности мышления и политической безграмотности.

По-прежнему утверждаю, что и в Манифесте движения «Народ», и в последнем докладе, опубликованном нами, нет ни одной фразы, которая противоречила бы Уставу и Программе партии «Яблоко».

Я предлагал устроить широкую внутрипартийную дискуссию на эту тему, но, видимо, наша демократическая партия не готова к этому.

Так или иначе, я никогда не приму ни одного упрёка относительно создания мною движения «Народ» от этих вот товарищей из президиума. И вот почему.

Вчера в городе Серпухове был похоронен нацбол Червочкин, убитый сотрудниками УБОПа, которые выполняли приказ о «прессовании нацболов». Этот приказ был отдан той самой администрацией, возможностью вести переговоры с которой так кичится руководство партии. На последнем съезде было просто с обструкцией отвергнуто предложение о запрете любых контактов с администрацией президента. «Ведь в этом же и состоит политика», — было заявлено нашими лидерами.

Так вот: люди, которые сидят в этих приёмных, согласовывают графики финансирования и вообще ведут переговоры с теми, кто отдаёт приказы о политических убийствах, избиениях, провокациях, с теми, кто фальсифицирует выборы, узурпирует власть, — эти люди не имеют вообще ни малейшего права высказывать какие-то политические претензии кому-либо.

Потому что они сидят за одним столом с людьми, по сравнению с которыми любое ДПНИ[9] — просто гёрл-скауты.

Реальная причина моего исключения в том, что я открыто заявляю: «Яблоко» полностью провалилось на этих выборах.

И меня не устраивает сладкий сиропчик о том, что «у нас украли победу». Мы, мол, набрали семь процентов. Некоторые даже говорят — пятнадцать. В доказательство этого придумываются какие-то экзитполы.

Никаких экзитполов наша партия не проводила. Все, кто наблюдал за кампанией, это отлично знали.

И распространение этой, мягко говоря, неправды унизительно для партии и для всех нас.

Мы уже проходили это в 2003 году. Когда было заявлено, что наш параллельный пересчёт показал, что мы преодолели пять процентов. И все здесь присутствующие знали, что пересчёт этот, которые вели сотрудники аппарата, ничего такого не показал. Это была ложь.

То же самое было на выборах в Московскую городскую думу. Когда мы получили честные одиннадцать процентов, но было зачем-то заявлено, что у нас двадцать. Хотя у нас были протоколы почти со всех избирательных участков, и наш пересчёт официально не выявил расхождений с официальными данными.

Да, конечно. Дело не в подсчёте. Выборы нечестны и несправедливы. Но в условиях честных выборов мы получили бы ещё меньше. Потому что честные выборы — это не только прямой эфир для Григория Алексеевича.

Это и допуск к участию всех, кто этого желает. Это означает, что в этом же прямом эфире были бы и более популярные Каспаров и Рыжков. Это означает, что в выборах принял бы участие Касьянов с финансовыми ресурсами. Это означает, что вопросы объединения демократов решались бы не в администрации президента, а в открытом диалоге. Не уверен, что руководство партии готово к такому диалогу.

Я утверждаю, что главная причина нынешнего краха в том, что «Яблоко» превратилось в засушенную замкнутую секту. Мы требуем от всех быть демократами, но сами ими быть не хотим. Мы требуем от власти ответственности и отставок — но не видим, что власть-то уже сменилась трижды, зато в «Яблоке» всё как в 96-м году. И чем хуже результаты, тем крепче позиции руководства. Тем теснее мы должны сомкнуть свои ряды вокруг него.

Поскольку это, возможно, моё последнее выступление как члена «Яблока», я обращаюсь с призывом прекратить самообман на тему наших высоких результатов, на тему возможной кражи голосов. Прекратить врать на эту тему. Делать выводы и принимать решения. И первое решение, которого я требую как член Федерального Совета партии, избранный Московской организацией, — немедленная отставка председателя партии и всех его заместителей. Это требование я выдвигаю от себя и от имени всех своих товарищей.

Я также призываю съезд партии отправить в отставку и переизбрать не менее семидесяти процентов Бюро, которое своей молчаливой покорностью покрывает некомпетентное руководство.

В заключение я хочу сказать, что не питаю иллюзий относительно сегодняшнего решения. Партийный способ существования оппозиции себя исчерпал, и любые включения и исключения просто смешны.

Поэтому я благодарю всех членов партии «Яблоко» и сотрудников аппарата, с которыми сталкивался в своей работе, которые помогали мне, и даже тех, с кем я подчас конфликтовал. Работа в «Яблоке» была для меня бесценным опытом, который я постараюсь использовать в деле создания новой, реальной оппозиции.

А членам Бюро, которым предстоит сейчас голосование, я хочу сказать, что сила в правде. И правда всё равно победит. Слава России!