Патриот

Глава 8

Кто бы мог предположить, что эти шестьсот долларов станут лучшей инвестицией в моей жизни! А тогда я был просто в ярости, что придётся их потратить. С ужасом думаю о том, что мог бы отказаться их платить. А такая мысль была — не из-за размера суммы (хотя это была половина моей месячной зарплаты), а из гордости: почему я должен платить, а остальные нет? Это унизительно.

Я — юрист в компании крупного московского девелопера. Ну вы понимаете, что такое девелоперы в лужковской Москве девяностых. Неси деньги Лужкову, его заместителю — легендарному Владимиру Ресину, посадить которого за взятки уже тогда требовал каждый нормальный человек, так откровенно и цинично он действовал (и снова ирония: так много я боролся с Ресиным и расследовал его делишки на всех стадиях своей карьеры, но пишу это в тюрьме, а 85-летний Ресин сидит в Госдуме, он старейший депутат и представляет путинскую «Единую Россию»), — и будешь строить. В наш холдинг входило несколько компаний, сидевших в разных офисах в Москве, но головной находился по адресу: Никитский переулок, дом 4, строение 1. И этот адрес полностью совпадал с адресом Департамента строительства Москвы, возглавляемого тем самым Ресиным. У лужковской жены тоже был там офис, кстати. В общем, тёплая компания бизнесменов, обладающих «уникальными деловыми связями».

Денег у нас много, на дворе конец девяностых, цены на московскую недвижимость ставят рекорды, и девелоперы процветают.

Структура владения нашей фирмой мне пока не очень понятна, хотя разобраться при желании и наличии любопытства несложно, я же юрист. А поскольку я ещё и знаю английский, мой начальник Саша только и мечтает скинуть на меня огромные коробки с документами на кипрские офшоры владельцев. Я пару раз заглядывал туда в поисках паспортных данных — там такой бардак, что я пока предпочитаю держаться подальше от этих тайных знаний. Мне и без офшоров понятно, что в нашей части холдинга главный чувак — тот, кто приезжает ко входу на восхитительном «мерседесе» (S-класс, 140-й кузов, двигатель шесть литров — то был период моего преклонения перед дорогими машинами), с джипом охраны, которая, как в кино, разбегается, зорко смотрит в разные стороны и обеспечивает безопасный и стильный проход в здание. Не уверен, что это давало больше безопасности, но точно означало, что в подъехавший лифт тебя не пустят.

Боссом нашего здания был Александр Чигиринский. Имя как у представителя русской мафии из голливудского блокбастера. У «старшего» здания на Никитской и босс был соответствующий — старший брат Александра, Шалва Чигиринский. Несмотря на их внешнее сходство с мафиози, я за всё время работы не видел ни малейших проявлений криминального характера. Джипы эти с охраной были тогда необходимым антуражем. Сами охранники были в действительности приятными людьми (я всегда и везде был в приятельских отношениях с охранниками — как «личниками», работавшими с моими начальниками, так и с теми, кто выполнял более традиционные функции. Охранники чаще всего бывшие военные или менты и, как я уже говорил, признают во мне своего — не знаю почему).

Наши начальники старались культивировать какой-никакой командный дух, единство в коллективе. То были времена, когда на Русь ещё не пришли тимбилдеры, коучи и специалисты по личностному росту. Никто тогда не знал, как важно для обстановки в офисе периодически нанимать за немыслимые деньги консультанта, который с помощью коллективных игр, флипчартов, презентаций и «оценки 360 градусов» убьёт рабочее время сотрудников в загородном пансионате, чтобы скорее перейти к главной части: вечеринке с аномально высоким количеством алкоголя, сексу (кому повезёт) и сплетням о тех, кому повезло.

Наши Чигиринские глядели вперёд. Ещё в 1998 году они просто вывозили весь офис на майские праздники в Турцию. Бесплатно. Хочешь — едешь, хочешь — нет. Хотели, конечно, все, и получалась тусовка человек на двести, а разговоров о том, как знатно потусили, что пили, что ели и кто был замечен выходящим из чьего номера, хватало аж до следующих майских.

Понятно, что уже в самые первые дни в офисе я знал о такой ежегодной практике и твёрдо решил, что поеду. Во-первых, это отличная социализация: сразу перезнакомлюсь со всеми и перестану быть «новеньким юристом», во-вторых, я люблю море и пляж, и пусть сейчас такое заявление считается моветоном — да, я считаю пляжный отдых лучшим. А в-третьих, вот те стайки милых девушек, работающих в наших многочисленных приёмных, они же тоже едут! Как же могу не поехать я?

Ну а дальше, как обычно, вечная история облома чего-то гарантированно прекрасного. Начало года, экономический кризис 1998-го разразится только в августе, и пока у нас всё так хорошо, что мы с кем-то там снова объединяемся, сливаемся и всё такое. Как всегда в таких случаях, начальники устраивают совещание и решают начать новую жизнь с повышения эффективности. А именно: «Наверняка есть какие-то расходы, надо их сократить как неэффективные». На то ведь мы и эффективные менеджеры, чтобы за этим огромным полированным столом с умным видом сократить какую-то трёхкопеечную фигню, понять, что это привело к потере трёх рублей, потратить ещё десять рублей, чтоб вернуть всё на место, и так далее. Менеджмент, короче.

Представители новых акционеров, рыскавшие глазами в поисках предмета для сокращения, наверное, остолбенели от счастья, увидев пункт «Оплата поездки всех сотрудников в Турцию». Хищные ноздри затрепетали в предчувствии радости секвестирования. Квадратные очки блеснули, отразив область монитора с графой «Итого».

— Что, всех берёте?

— Да.

— И секретарей, и шофёров?

— Ну да, конечно.

— Ясно.

Это «ясно» важно сказать так, чтоб голос не выдал радостного предвкушения. Никакого торжества. Спокойное, нейтральное «ясно». Но там, в груди, уже разгорается пожар! Найден бриллиант для сокровищницы «обнаруженных в ходе аудита неэффективных расходов». Акционер будет доволен, ведь так дела не делаются: это же безумие какое-то, деньги на ветер!

И по офису поползли слухи, что в этом году поездка отменяется.

Такие суровые лица, твёрдые взгляды и сжатые губы я видел в советских фильмах про революцию и Гражданскую войну.

Все — от начальников отделов до секретарей и водителей — превратились в население оккупированной деревни, где каждый житель — партизан. Да, они вынуждены говорить с начальниками вежливым тоном и из признаков непокорности заметна только необычайно гордо поднятая голова, но ясно: только отвернись, и эти люди начнут пускать под откос поезда.

Недовольство коллектива настолько осязаемо висело в воздухе, что устрашило даже апостолов эффективности. Начался торг.

— Поедут, но не все.

— Нет.

— Все, но немножко доплатив.

— Лучше смерть.

В конце концов ради сохранения лица инициаторов идеи оставили всё как есть. С маленькой приписочкой: правило не распространяется на тех, кто работает в компании меньше года. Таких и была всего пара человек.

Как вы уже поняли, одним из них оказался я.

Когда эту новость огласили официально на совещании юридического отдела, это был один из тех моментов, которые проживал каждый: ты делаешь вид, что тебе максимально всё равно, хотя тебе, конечно, не всё равно. Ну серьёзно?! Все едут бесплатно, а я должен платить?!

Коллеги же явно боролись сразу с двумя феноменами: огромным магнитом, который внезапно появился у стула, на котором я сидел, и силой немыслимой гравитации, заставлявшей их головы повернуться в мою сторону. И такой же мощной, почти сейсмической силой, рождающей в подобные моменты ехидную улыбку на лице. Всё это были хорошие люди, которые, безусловно, считали несправедливым «правило одного года», но так уж мы, человечество, устроены: лёгкое злорадство над ближним на фоне наступившего облегчения за самого себя всегда приятно. За злорадство по важному вопросу приличный человек себя одёрнет и осудит. А по мелочи — можно, конечно. Это всего лишь денежный вопрос — заплатит, куда он денется.

Конечно, никуда я не денусь. И хоть эмоции мои бушевали в стадии торга, разум сразу переместился, минуя все прочие, в стадию принятия. Бесит. И возмутительно. И «эти идиоты».

Но отказаться от весёлой тусы, молниеносной адаптации в коллективе и офисных баек на весь следующий год будет просто глупо.

Спустя четырнадцать лет я довольно случайно оказался в совете директоров «Аэрофлота» — крупнейшей российской авиакомпании. Пробыл я там всего лишь год, но так вышло, что именно на этот год пришлось несколько инцидентов с буйными пассажирами, и на совете гендиректор компании, очень кипятясь, рассказывал о них и заявлял, что «Аэрофлот» будет требовать принятия специального закона, запрещающего авиадебоширам летать. Я всегда голосовал за такие предложения и поддерживал их, вспоминая тот полёт в Турцию.

Самолёт почти полностью был занят сотрудниками нашего офиса. Каждый радовался долгожданным майским праздникам, теплу, отдыху, скорой встрече с морем. И почти каждый разделил эту радость с алкоголем — неразлучным другом человека. И конечно, все были не в силах усидеть на месте, метались по салону, пересаживаясь от компании к компании, перекрикиваясь через весь самолёт и выясняя, кто что наливает.

Бортпроводников все игнорировали, их призывы пристёгиваться, не вставать, не курить в туалетах и так далее тонули жалким писком в мощном гуле улья офисных работников, вырвавшихся на волю.

Мы группой юристов с водкой и примкнувших к нам секретарш с мартини оккупировали кухню — то самое пространство в хвосте самолёта, с которым я теперь так хорошо знаком. Несчастная девушка-бортпроводница долго увещевала нас уйти и не мешать ей работать. Потом, обращаясь ко мне (очевидно, выбрав самого молодого и самого трезвого), воскликнула:

— Если вы немедленно не уйдёте, я приму меры!

— Какие? — спросил я максимально издевательским тоном во внезапно установившейся тишине, «изображая юриста». — Неужели нажалуетесь на нас капитану данного воздушного судна?

Пьяным и весёлым смешна любая глупость, вся тусовка сгибается пополам от смеха, а отсмеявшись, разливает по новой. Бортпроводница чуть не плачет — и она, и мы знаем, что сделать с нами ничего нельзя. Сейчас, к счастью, это не так.

Жизненный урок: мало что в такой степени заслуживает сожжения из огнемёта, как группа пьяных юристов, знающих, что несовершенство законодательства позволяет им безнаказанно умничать и выпендриваться перед обычными людьми, которые закона не знают, но по сути правы.

Отдых после прилёта был менее буйным. Видимо, накопившаяся тяга к угару была не так уж велика, раз вся расплескалась в самолёте. Такое часто приходилось наблюдать: начинается с «Ооох, загуляю!», а продолжается тихим алкоголизмом с пивом на пляже. Я был изрядно разочарован тем, что рассказы о разгульных вечеринках коллег оказались просто байками. Все разбрелись по компаниям, а виделись только у священного места поклонения каждого туриста в Турции — за ужином в формате шведского стола. Некоторые пытались доказать, что турки всё-таки сами себя обманули с этим шведским столом и возможно-таки съесть и, главное, выпить дешёвого красного вина на сумму, существенно превышавшую стоимость ужина. На мой взгляд, это ни у кого не получилось, хотя ряд попыток, безусловно, заслуживал приза за волю к победе.

Можете представить степень моей скуки и разочарования, если мы с моим коллегой-юристом Андреем Белкиным записались на экскурсию. И вы не поверите — в боулинг! В своё оправдание могу сказать, что в 1998 году боулинг в России был экзотикой. Почти никто из моих коллег там не бывал. Я был, в связи с чем планировал изображать усталого и скучающего Чайльд-Гарольда, ненавидящего всё. Хорошо бы ещё, конечно, с ходу страйк выбить. Дело в том, что чуть ли не первый боулинг в Москве открыли рядом с моим университетом в гостинице «Центральный дом туриста» — фактически официальной штаб-квартире знаменитой солнцевской мафии. Это, в общем, никого не смущало. Любая гостиница тогда была штаб-квартирой какой-нибудь мафии.

Так вот, я со своим коллегой Андреем, весёлым бывшим следователем, подавшимся в корпоративные юристы, записался на экскурсию в боулинг.

Экскурсия была устроена стандартным для Турции образом: большой автобус объезжал несколько отелей, собирая туристическую группу, а потом уже вёз всех на место. У каждого отеля он ждал десять-пятнадцать минут, и те, кто сел в него раньше, обычно вылезали, чтобы поглазеть на лобби соседних отелей и сравнить со своим.

Наша гостиница была последней в очереди. «Чёрт, не достанется места у окна», — подумал я, поэтому, когда автобус остановился и открыл двери, я не остался тусить у входа (это часто называется «подышать воздухом», хотя на практике означает «покурим или просто постоим в клубах дыма от тех, кто курит»), а, заметив, что место у окна всё же есть, поскорее зашёл, сел на него и начал всех разглядывать. Постепенно стоявший на улице народ тоже начал возвращаться. Вот ещё одна группка людей идёт ко входу мимо моего удобного наблюдательного пункта. Одна девушка в накинутом на плечи белом свитере (вечерами было ещё прохладно) крутила головой, всё разглядывая. Она смешно задрала руки, вытянув их вертикально вверх — такой очень детский жест, когда ребёнка переполняет ликование и ему немедленно хочется что-то сделать. На лице у неё был написан такой классный, именно детский восторг, — она прямо говорила всем своим видом: «Ну здорово же всё! Посмотрите, как всё хорошо!» — что я не сдержал улыбку, глядя на неё. И в этот момент она посмотрела в мою сторону.

На микросекунду я подумал: «Ой, неудобно. Сижу, уставился на незнакомую, да ещё такую красивую девушку и улыбаюсь, как ненормальный».

Но ещё микросекунду спустя девушка улыбнулась в ответ.

И я подумал: я на ней женюсь.

Мысль: «Я на ней женюсь» — очень избитая, и невозможно поверить, что человек правда так подумал. И если бы я не женился на Юле, я бы её забыл, но я женился — и поэтому точно запомнил, что она действительно пришла мне в голову. Это была необычная и довольно странная мысль, но при этом — совершенно ясная и очевидная.

Восторженно-романтически настроенный человек (а это точно не я) ещё может подумать что-то вроде: «Я влюбился с первого взгляда». А меня как-то перебросило через эту мысль сразу к «женюсь». Вспоминаю об этом сейчас и думаю о том, как странно это мгновенное ощущение, что вот он, правильный человек, только он тебе и нужен, и никто другой. Как будто в тебе все эти годы был какой-то встроенный радар, о котором ты не знал, и внезапно он ожил и объявил, что всё — миссия выполнена, а ты ни о какой миссии даже не знал.

Пришедшее понимание, что правильный человек обнаружен, хоть и было таким полным, что даже смутило меня своей очевидной бредовостью, осложнялось мыслью: блин, а дальше-то чё? Как познакомиться-то с ней? Допустим, это моя будущая жена. И что я должен ей сказать? «Иди сюда, крошка, ты будешь моей», с плотоядной улыбкой? Я очень хотел тогда так уметь, но, к сожалению, не умел ни капельки и очень завидовал тем, кто без проблем подходит и знакомится с женщинами.

На помощь пришёл коллега Андрей.

В боулинге наши с девушкой игровые дорожки оказались в разных концах зала. Каждую секунду я пялился на её компанию, а девушка, мне казалось, тоже поглядывала в ответ. Какое-то полное было ощущение, что наш зрительный контакт и улыбка через стекло автобуса сделали нас немножко знакомыми. Однако дальше дело не двигалось. Дурацкий боулинг уже закончился, девушка теперь разглядывала какие-то игровые автоматы.

И вот, пока я издалека бросал на неё многозначительные взгляды (вдруг она всё поймёт и подойдёт сама!), Андрей решительно направился в её сторону. Я понял, что это мой шанс, и увязался следом.

Подойдя к девушке, Андрей по необъяснимой причине представился так:

— Привет. Меня зовут Андрюша.

А она рассмеялась и сказала:

— Ну а меня тогда — Юляша.

И я сразу понял, что всё будет хорошо. Она не была холодной и отстранённой. Мы познакомились, и я стал немедленно шутить, а она стала смеяться. А потом шутить в ответ. Всё время до конца экскурсии мы провели вместе, а через пару дней поехали на такую же экскурсию, но уже в аквапарк. Можно сказать, что это было наше первое свидание.

В нашей семье принято считать, что я сразу был от Юли без ума (я с этим не спорю). Тем не менее я очень хорошо помню, как я вернулся из Турции: я только зашёл в квартиру и не успел даже сумку на пол поставить — а она мне уже позвонила.

Через полгода мы стали жить вместе, через два поженились. Ещё год спустя родился наш первый ребёнок, дочка Даша, а ещё через шесть лет — наш сын Захар.

Это очень распространённое клише — разговоры про «химию» между людьми, но я, если честно, думаю, что эта самая «химия» и правда существует. И «любовь с первого взгляда» существует — я тому живой пример. Сейчас, когда я пишу это, мы с Юлей вместе уже двадцать четыре года. И иногда люди помоложе или журналисты, которым хочется задать какой-нибудь «оригинальный» вопрос на интервью, спрашивают меня: мол, в чём секрет успешного брака? А я понятия не имею. Огромная доля успеха просто в везении. Мне повезло встретить Юлю. Если бы я её не встретил, то, возможно, сейчас был бы другим человеком, трижды разведённым, одиноким, и по-прежнему искал бы кого-то.

Так что если и есть какой-то секрет, то он в везении и таком феномене, как «родственная душа». Я уверен, что у каждого она есть. Когда ты встречаешь свою родственную душу, ты просто сразу понимаешь: это она.

Конечно, брак — это работа (ещё одно клише, но в него я тоже верю). Постоянно приходится идти на множество компромиссов. Мы с Юлей — обычные люди, мы спорим и ругаемся, но всё равно где-то внутри всегда есть чувство, что это твой самый близкий человек на земле. Ты любишь её, а она любит тебя. Ты поддерживаешь её, а она поддерживает тебя. Все твои лучшие моменты — с ней.

В России, если ты занимаешься политикой, да ещё и не поддерживаешь власть, тебя в любой момент могут арестовать. В твоём доме будут проводить обыски, твои вещи будут конфисковывать. Заберут телефоны у твоих детей и ноутбук у твоей жены. Однажды у нас на обыске чуть было не изъяли телевизор. Но я ни разу не слышал от Юли ни одного упрёка. Мало того, из нас двоих она придерживается даже более радикальных взглядов. Юля всегда была очень погружена в политику, и она ненавидит людей, захвативших власть в нашей стране, наверное, даже сильнее, чем я. И я думаю, что она никогда не жаловалась не потому, что держала всё в себе, а потому что думает так же, как я. И это мотивирует меня делать то, что я делаю.