Патриот

Глава 11

В нулевые в России были две известные демократические партии: «Яблоко», членом которой я был, и «Союз правых сил». Эти партии постоянно друг с другом ссорились, ругались, но многие люди считали, что вообще-то они должны объединиться, чтобы у нас была одна большая либеральная партия. Я был одним из тех людей, которые выступали за объединение, и в том числе поэтому я общался с членами СПС.

И внезапно они выбрали нового лидера — молодого парня по имени Никита Белых. Он приехал из Перми, где, став депутатом, доказал, что может показывать неплохой результат для своей партии. Мы были почти ровесниками (Никита на год старше меня), оба понимали интернет и оба находились в ситуации, когда политика контролируется людьми, которые по типу, возрасту и подходам — совсем другие. Ну и мы как-то подружились.

В 2007 году состоялись выборы в Государственную думу, и Белых, в том числе, наверное, под моим влиянием и под влиянием либеральной общественности в целом, решил на этих выборах выступить с достаточно радикальных позиций. Антипутинских позиций. Партия была разгромлена немедленно, потому что она всё же была частью системной оппозиции. Будучи системной оппозицией, ты не можешь выступать против Путина, ты должен действовать аккуратно. СПС получил меньше одного процента. Однако на карьере Белых это не отразилось — даже наоборот. Наступил 2008 год, президентом стал Медведев, и Белых сказали: «Мы твою партию разгоним, но тебя мы сделаем, если хочешь, губернатором. Будет у нас либеральный губернатор». В то время Медведеву нравились такие странные эксперименты.

Белых, конечно, согласился. Его идея была очень простой: он сотворит маленькое демократическое чудо в отдельно взятой области России. Свезёт туда молодую прогрессивную команду и покажет, что можно добиться больших успехов даже в депрессивном регионе. Белых отдали Кировскую область, одну из самых бедных. Этот лесной регион, где почти нет никакой промышленности, всегда считался совершенно гиблым местом.

Отправляясь туда губернатором, Белых позвал меня с собой. Я чиновником быть не хотел, но согласился стать помощником на общественных началах. Я был уже довольно известен своей антикоррупционной деятельностью, подумал и сказал: «Я помогу тебе бороться с коррупцией». И мы поехали. Белых — управлять областью, а я — бороться с коррупцией.

Моя семья осталась в Москве. Юлю и детей я видел только по выходным. При этом, помогая Белых, я продолжал заниматься юридической практикой и расследованиями. Бывало, прилетишь в Киров вечером, на следующий день надо домой, но прямых рейсов нет — тогда едешь на машине до Казани, а оттуда уже в Москву. А потом всё по новой. Это было очень утомительно. Промучившись так до лета, мы приняли решение переехать в Киров всей семьёй. Даша пошла там во второй класс. Захару к тому моменту было чуть больше года. Когда он родился, я был самым счастливым человеком в мире. Раньше мне был очень важен пол будущего ребёнка — я хотел сына, но после того как появилась Даша, я понял, что это абсолютная ерунда. Тем не менее, когда родился Захар, я был очень доволен: ура, у меня теперь есть и дочь, и сын! К армии Барби добавится армия машинок!

В общем, мы собирались осесть в Кирове и стать там настоящими местными жителями. Но в результате я прожил там только год. Это был очень странный период, но я рад, что прошёл через него. Такой опыт абсолютно точно необходим каждому, кто хочет заниматься политикой в России.

Регион был страшно коррумпирован, и, как это часто бывает, во главе его раньше стоял бывший прокурор. Почти всегда там, где во главе стоит бывший прокурор или ФСБшник, коррупции в два раза больше. В области было большое количество государственной собственности, всё очень запутанно и непонятно, и передо мной стояла задача разобраться во всех этих схемах и предложить способ всё наладить. Я начал это делать и довольно быстро понял печальную вещь: оказывается, у губернатора нет никакой особой власти. Россия устроена таким образом, что представители Кремля — абсолютно везде. Помимо губернатора, в области есть главный федеральный инспектор, представители различных федеральных министерств. Любое твоё решение запросто отменяет чиновник, который подчиняется Москве. Так я воочию убедился, что в стране, которая целиком управляется из центра, сделать нельзя ничего. Доходило до абсурда. Например, в здании правительства Кировской области не было вай-фая, я предложил его провести. Эта история заслуживает отдельной комедийной главы: чтобы только обсудить мою идею, потребовалось пять больших совещаний с губернатором, и даже после этого вай-фай не провели.

Работа в Кирове была в целом хоть и интересным, но очень разочаровывающим опытом. Я хорошо понял, как всё работает: во-первых, невозможна никакая модернизация в авторитарной стране, а во-вторых, невозможна никакая модернизация в отдельном регионе такой страны. Приезжают такие молодые, активные, амбициозные, хотят всё поправить и наладить, но их затягивает болото этой системы. Стало очевидно, что в коррумпированной среде ты должен сам стать коррумпированным, если хочешь просто помочь людям.

Например, помню, мы просили деньги у министра природных ресурсов. Их никто не собирался украсть — это были деньги не для нас, это были деньги для области. А министр природных ресурсов говорит Белых: «Знаешь, там у вас моего человека обидели с лесом, помогите ему, пожалуйста». И Белых говорит мне: «Помоги ему, пожалуйста». Это означает, что я должен придумать какую-то странную схему, по которой человеку министра нужно дать больше леса, а взамен министр тогда даст государственных денег на Кировскую область. Я сказал, что не буду этим заниматься.

Потом я увидел, что так решается любой вопрос. Каждый раз, когда ты хочешь сделать что-то хорошее, ты должен (может, и не для себя, а для кого-то ещё) сделать что-то нечестное. И довольно быстро оказывается, что ты с утра до вечера занимаешься коррупцией, плохими вещами, вроде как во благо всех людей. Но раз ты всё равно занимаешься коррупцией для кого-то другого — наверное, можно немножко и для себя. Система очень быстро тебя поглощает.

Во время одного из первых совещаний я получил огромную кипу папок — в каждой были документы об отдельном регионообразующем предприятии. Мне надо было все их изучить и оценить эффективность.

На одной из папок было написано: «Кировлес». Через несколько лет это название будет известно всей стране — эту компанию используют, чтобы возбудить против меня уголовное дело и показательно меня осудить.

«Кировлес» был госпредприятием, которое занималось лесозаготовкой. Там работало четыре тысячи человек, и его положение было катастрофическим: чудовищные долги, постоянные задержки зарплат. Поначалу я поверил, что это связано с низкими продажами, и предлагал или централизовать сбыт, или и вовсе открыть в Кировской области лесную биржу. Но чем больше я погружался в отчётность, тем яснее видел, что настоящая проблема — в ужасающем управлении. Директор «Кировлеса» Вячеслав Опалев был обыкновенным жуликом, который стремился просто нажиться на предприятии. В какой бы район ни приехал Белых, бизнесмены начинали ему жаловаться на «Кировлес». В итоге я добился, чтобы Опалева уволили и провели полный аудит предприятия силами одной из компаний «большой четвёрки», а чтобы ни у кого не было сомнений в достоверности аудита, компанию выбрали по конкурсу.

Я уже и думать об этом забыл, когда спустя несколько месяцев вдруг узнал, что Опалева незаметно в должности восстановили, а аудит отменили, проигнорировав решения, принятые на всех уровнях кировской власти.

Это произвело на меня большое впечатление, и я окончательно понял, что оттуда нужно уезжать. Я подал заявку в Йельский университет на программу Yale World Fellows.

Никита Белых остался в Кирове. Он окончательно освоился в должности, стал типичным российским губернатором и говорил, что очень полезен на своём месте. Если ты российский чиновник, ты вынужден подчиняться любым приказам, даже незаконным, и с каждым годом тебе это кажется всё более естественным. Когда против меня возбудили «дело „Кировлеса“», Белых, прекрасно знавший, что оно сфабриковано, просто промолчал. В том числе и поэтому дело дошло до суда.

Однако суть путинской власти в том, что правила могут поменяться и в любой момент обернуться против тебя. Семь лет спустя я был с семьёй в отпуске в Карелии. Включил телевизор и обомлел: в новостях показывали, как Никиту Белых задерживают в московском ресторане при получении взятки. Ему дали восемь лет строгого режима, и сейчас, когда я это пишу, он по-прежнему находится в тюрьме.

Поступить на программу в Йель было непросто. На пятнадцать мест претендовала примерно тысяча человек. Однако мне повезло: после нескольких этапов отбора меня взяли.

Для меня это было важно. Во-первых, к тому моменту я начал понимать, что мне не хватает знаний. Российские жулики воровали в России, а тратили наворованное на Западе. Чтобы преследовать их за границей, мне нужно было понять, как использовать законодательство США и Европы в борьбе с отмыванием денег. Во-вторых, мне было интересно посмотреть мир. Как всё работает в Америке? Как устроена система образования? После года в далёкой Кировской области хотелось новых впечатлений.

Идея программы Yale World Fellows в том, что каждый год Йельский университет отбирает пятнадцать человек со всего земного шара и предоставляет им все возможности для обучения. Например, я интересовался корпоративным управлением и правом и мог выбрать любой курс на юридическом факультете. Если этого мне было мало, то и курс на любом другом факультете. Кроме того, я мог написать любому профессору и встретиться с ним — все были готовы мне помочь. Отдельным бонусом было и то, что не существовало никаких экзаменов и тестов. А ещё в Йель можно было поехать всей семьёй: университет платил участникам программы приличную стипендию и предоставлял жильё.

Я провёл в Америке полгода, и это было прекрасное время. Единственное, что меня немного беспокоило, — повышенное дружелюбие американцев. Отвечая по сто раз в день на вопросы вроде «Как ваши дела?», «Как провели выходные?», мне, угрюмому русскому, приходилось так много улыбаться, что по вечерам у меня болели щёки. Но если говорить серьёзно (как и полагается угрюмому русскому), то всё время моей учёбы в Йеле меня окружали необыкновенно умные люди, и я гордился тем, что нахожусь рядом с ними. Такие мысли сопровождали меня там постоянно: что все вокруг умнее меня и как мне повезло. Это было очень круто.

В России я занимался борьбой с коррупцией в госкорпорациях. И вдруг я сижу рядом с женщиной из Южной Африки, которая борется со СПИДом и ВИЧ. Её зовут Темби Ксулу. Она так интересно рассказывает о своей работе, что ты понимаешь: это, может быть, важнее того, что делаешь ты.

А ещё был парень, руководитель молодёжной мусульманской организации из Индонезии. Однажды я спросил у него: «Сколько членов у вас в организации?» Я ожидал ответа типа: «Двести человек». А он ответил: «Ну, у нас не самая большая молодёжная организация — около двенадцати миллионов».

Участник программы из Туниса всё время жаловался мне, что быть оппозицией в Тунисе ужасно сложно. У вас в России, — говорил он, — есть и ютуб, и фейсбук, и твиттер, а у нас в Тунисе всё заблокировано. Работать из Франции было для него единственной возможностью продолжать свою политическую деятельность.

Мы говорили об этом в последние дни 2010 года, а в течение месяца наступила «арабская весна», и диктаторский режим в Тунисе пал. Да, это был опыт тунисского народа, но мне было очень важно и полезно узнать о нём.

Однако я не только слушал чужие истории — я продолжал заниматься своей антикоррупционной работой. В те месяцы я опубликовал своё следующее большое расследование — «Как пилят в „Транснефти“».

«Транснефть» — это крупнейшая в мире трубопроводная компания, занимающаяся транспортировкой нефти по всей России. Конечно, государственная. В середине двухтысячных у них был грандиозный проект — строительство нефтепровода из Восточной Сибири до Тихого Океана. Любая стройка такого масштаба в путинской России означает в первую очередь, что украдут на ней очень много. Даже если построят, то не в срок, плохо, с нарушениями и растащат при этом большую часть бюджета. Так было и с этим мегапроектом. Это было очевидно всем, включая правительство, и в 2008 году «Транснефть» даже проверяла Счётная палата — специальное ведомство государственных аудиторов. Проверять-то проверяла, но вот результаты этой проверки самым возмутительным образом засекретила по запросу самой «Транснефти». Я, конечно же, пытался этот секретный отчёт найти, искал и расспрашивал, и в итоге мне его прислали. Я всё прочитал, проверил и ужаснулся: украли буквально всё. На ста пятидесяти страницах доклада сухим языком, с цифрами и выкладками, было объяснено, что воровали где могли: цены на стройку были завышены в разы, подрядчиками выбирали фирмы-однодневки, зарегистрированные на офшорах, конкурсы и торги проходили с немыслимыми нарушениями, а документы о них уничтожались почти мгновенно, чтобы замести следы. По любым меркам — абсолютно вопиющий случай. И это не какие-то теоретические рассуждения экспертов или посты блогера, это официальный отчёт Счётной палаты с печатями и подписями. Украдено на этом трубопроводе было около четырёх миллиардов долларов — по тысяче сто рублей у каждого совершеннолетнего жителя России, как я написал тогда в ЖЖ.

Скандал был огромный. Главой госкорпорации был тогда и по сегодняшний день остаётся Николай Токарев — бывший сотрудник КГБ, ближайший друг Путина, с которым они сидели в одном кабинете в советской резидентуре в Дрездене. Токарев, будучи человеком крайне непубличным, в результате всё-таки высказался и обвинил меня в том, что я проходимец и что меня «облизывает Национальный демократический институт Мадлен Олбрайт». Которая, по его словам, неистово ненавидит Россию. Я тогда очень смеялся над их представлениями о мире, не изменившимися ни чуточки со времён их молодости и холодной войны.

Почти сразу после публикации моего расследования в Кировской области началась проверка по «делу „Кировлеса”» (на самом деле уже вторая. Первая состоялась, когда я ещё работал помощником Белых, но ничего противозаконного полиция не нашла, и тот эпизод быстро забылся). Видимо, так меня пытались заставить не возвращаться в Россию. Я, однако, никогда для себя такого варианта не рассматривал. За несколько месяцев я так соскучился по дому, что мне уже снилось, как я ем щавелевый борщ. Мы собрались (на четырёх человек у нас вышло восемь чемоданов) и полетели в Москву. С того момента начался новый этап моей жизни, когда каждый раз, возвращаясь в Россию, я думал: арестуют меня на границе или нет? Наступал 2011 год — год, когда всё опять изменилось.