Первый миг свободы

Предисловие

События мая 1945 года — последних дней гитлеровского рейха, времени победного завершения второй мировой войны в Европе — описаны бесчисленное количество раз. Существует огромная мемуарная литература, воспоминания военачальников, свидетельства узников концлагерей; в стихах и рассказах, романах и пьесах литература снова и снова возвращается к этому решающему для судеб мира времени. Причем у современного читателя есть возможность увидеть те исторические дни не только глазами советских людей, участников и очевидцев беспримерной Победы; немецкая литература, художественная и документальная, позволяет нам понять, как воспринимались те дни «по ту сторону фронта», жителями поверженной гитлеровской Германии.

Книга «Первый миг свободы» представляет с этой точки зрения особый интерес. Мы встречаемся в ней с известными писателями Германской Демократической Республики, большинство которых едва ли надо представлять советскому читателю, хорошо знающему их книги. Каждый из них рассказывает — уже в наше время, много лет спустя — о том, как он узнал о конце гитлеровского рейха, как пришло к нему сознание свободы, физической и духовной. На события 8 мая 1945 года — этот день празднуется в Германской Демократической Республике как День Освобождения от фашизма — они смотрят из сегодняшнего «далека» и видят его в перспективе десятилетий социалистического строительства. Это придает их автобиографическим свидетельствам широту взгляда и историческую глубину.

Бросается в глаза, как по-разному прошили они этот теперь уже далекий день.

Фриц Зельбман, ветеран коммунистического движения, бывший еще в 1932 году депутатом рейхстага и проведший более двенадцати лет в гитлеровских тюрьмах и концлагерях, вообще его не заметил. Ему удалось бежать из колонны заключенных, которых перегоняли из одного концлагеря в другой, и он много суток пешком пробирался в Лейпциг. «День освобождения шагал по сцене мировой истории, а я, самый заинтересованный в нем современник, ничего об этом не знал; он прошел мимо меня, и я, буквально выражаясь, не был свидетелем этого исторического момента. Газет не было, радио молчало, а если и были какие-то передачи, то чем бы я смог принимать их?» Но это еще не было освобождением. В своем родном Лейпциге, занятом тогда американскими войсками, Фрицу Зельбману снова пришлось уйти в подполье. И только с приходом советских войск он смог сказать, что это было «наступление свободы, настоящей свободы для меня и моей страны».

Отто Готше, профессиональный революционер, один из руководителей антигитлеровского подполья, в майские дни 1945 года организовывал новую власть в Эйслебене — это тот самый город Средней Германии, рабочие которого сумели спрятать от гитлеровцев бронзовый памятник Ленину, привезенный фашистами на переплавку, а потом сумели спрятать его от американских оккупационных властей.

Вольфганг Йохо, коммунист со времен Веймарской республики, встретил этот день на острове Родосе, где он находился в штрафном батальоне 999, и услышал от своего товарища, тоже коммуниста: «Победу еще нужно завоевать..»

На западе Германии 1945 год часто определяют как «нулевой год», то есть как некую исходную точку нового развития, начавшегося на пустом месте. Эта броская журналистская формула встречает справедливое возражение у писателей Германской Демократической Республики. На деле все обстояло гораздо сложнее. Если говорить о сознании народа, то после двенадцати лет гитлеровского господства оно находилось не просто на «нулевом», а на «отрицательном» уровне, было поражено отчаянием, страхом, неверием. Если те говорить об исходных точках нового развития, то они начиналось не на пустом месте, а опиралось на давние традиции, прежде всего на традиции немецкого революционного антифашистского движения. Читая рассказы Анны Зегерс, Фрица Зельбмана, Отто Готше, Вольфганга Йохо, Генрика Кайша, помещенные в сборнике, мы еще раз убеждаемся в этом.

Совсем по-другому встречали этот день писатели более молодого поколения, те воспитанники гитлеровских школ и гитлеровских казарм, которые служили в фашистской армии и были участниками захватнических походов. Для них речь шла ее о победе и не об освобождении, не о прозрении даже, которое было еще впереди. Для них май 1945 года был временем рушащегося миропорядка, хаоса, в котором надо было искать новую жизненную опору. О непостижимом крахе всего привычного и устоявшегося рассказывают и Герман Кант, и Гюнтер де Бройн, и Франц Фюман — самый, может быть, беспощадный к себе и своему прошлому среди всех своих товарищей по судьбе. Им, говоря словами Макса Вальтера Шульца, предстояло еще «перешагнуть через много порогов и закрыть за собой много дверей», прежде чем перед ними откроется путь к подлинному духовному освобождению. Вспоминая себя в то время, они говорят не столько о мыслях, сколько о чувствах, не столько о сознательных поступках, сколько о неясных ощущениях. «Ощущения» — так и назвал свой рассказ Юрий Брезан; самым стойким и сильным «ощущением», решившим его судьбу, оказалась музыка Баха; именно немецкая классическая музыка, прозвучавшая в холоде и голоде первых послевоенных дней в исполнении оркестра, организованного советскими оккупационными властями, заставила его выбрать подлинную свободу — остаться в будущей Германской Демократической Республике.

Те, кто был еще моложе и встретил весну 1945 года подростком, легче пережили крутой поворот своей судьбы. Для них знаками рушащегося старого миропорядка часто были не страшные картины пожарищ и массовых смертей, а «домашние», бытовые детали. Эгон Рихтер, например, вспоминает, что был потрясен, увидев, как мать спарывала знаки различия с его форменной курточки в то время, когда по радио передавались призывы ко всем немцам «пасть смертью храбрых в мундире фюрера». Криста Вольф пишет, что в известии о смерти фюрера ее поразил не столько самый факт, сколько равнодушный тон, каким об этом было сказано, будто речь шла о погоде.

Какие несхожие судьбы, как по-разному начиналась у этих людей — пользуясь выражением Германа Канта — «вторая часть жизнеописания»!

Но вот что характерно: для всех писателей ГДР всех поколений, как бы по-разному ни встретили они освобождение от гитлеризма, сегодня это освобождение вспоминается не как короткий счастливый миг, а как длительный процесс. «Свобода пришла не сразу» — так называет свой рассказ Вольфганг Йохо. «Вероятно, — пишет он, — много было таких первых часов на пути к освобождению, которое мы сами должны были завершить, а 8 мая 1945 года было, правда, его непременным условием, но в то же время только первым его рубежом». Гюнтер Дайке, в войну офицер гитлеровского флота, после долгих колебаний принимает решение идти домой. Именно так: путь только начинался, «дом» еще был далеко впереди. Эгон Рихтер пишет: «Существовал ли для меня в тот день некий достопамятный миг?.. В тот голубой майский день подобного мига для меня не существовало, ни даже часа определенного, а только нанизанные в ряд часы и мгновения самой различной значимости».

Время меняет приметы, многое сдвигает в памяти. Все авторы рассказов могут, должно быть, сказать вместе с Йо Шульцем: «Во всяком случае, сегодня мне кажется, что я испытывал именно это ощущение». Но дело, конечно, не просто в «сдвигах» памяти, а в «сдвигах» истории. Глава о штурме Зимнего в поэме Маяковского «Хорошо!» начинается и заканчивается словами об «обычной» осенней погоде и об «обычных» трамвайных рельсах; но если до взятия Зимнего «дул, как всегда, октябрь ветрами, как дуют при капитализме», то после взятия — «гонку свою продолжали трамы, уже — при социализме». В таком поэтически заостренном образе заключена глубокая диалектика истории. Конечно, в то мгновение, когда было низложено Временное правительство, за стенами Зимнего дворца еще ничего не изменилось; и в то же время изменилось все, ибо решающее событие дало уже начало новому развитию и точку для нового отсчета.

События становятся историческими датами только в том случае, если дальнейший ход времени подтверждает их высокий смысл. В свете сегодняшних достижений новой, социалистической Германии во всех областях жизни мы ясно видим, как много было заложено в дне 8 мая 1945 года, — когда, после краха преступного режима, открылись возможности для глубоких социальных преобразований.

Тридцать лет прошло с тех пор. Литература ГДР в книгах писателей разных поколений рассказала нам о том, как трудно и не просто, но неуклонно шел в эти годы процесс воспитания социалистического сознания в массах ее населения — подлинное «немецкое чудо» наших дней. Вспоминая далекое время «трудного начала», писатели еще раз по-новому заставляют нас увидеть высокий смысл перемен, совершившихся на древней немецкой земле.

П. Топер