Песочные часы

На кухне я — личность

— Опять она сидит на кухне! — удивляется мама. — У нее любимое место — это кухня. Иди сюда! Посиди с нами!

Но мне лучше на кухне, свободнее, тут я полноправно принимаю участие в разговоре, могу встать коленками на стул, слизнуть с клеенки упавшую каплю варенья.

На кухне я — личность. Меня слушают, задают вопросы, уточняют, я стараюсь рассказать позанимательнее и вижу в глазах слушательниц искренний интерес.

А там, с папиными и мамиными гостями, я объект какого-то совсем другого внимания, на меня тоже смотрят, но с другим выражением, словно ждут от меня чего-то такого, чего у меня нет.

На лице мамы — недовольство тем, как я сижу за столом, как отвечаю на вопросы, как выгляжу. И от этого я и сижу, и отвечаю, и выгляжу неуклюже, скованно. Под маминым подстегивающим взглядом я еще больше зажимаюсь и мрачнею.

— Она у нас дикая, — шутливо объясняет мама гостям, но за этой шутливостью мне слышатся нотки сожаления, что я не такая, как ей бы хотелось.

А после ухода гостей мама пеняет мне:

— Почему Анечка Горюнова всегда такая веселая, а ты такая мрачная? Почему Наташа всегда такая естественная, а ты… Почему Валя не стесняется разговаривать со взрослыми, а ты…

На кухне спокойно и просто. Никто не дергает. Если Ксения и учит, то простым, понятным, успокоительным вещам: штопать чулок, пришивать белый воротничок к школьной форме, складывать мужскую рубашку, гладить брюки.

— Вот так, милка, вот хорошо, правильно, сначала коленки пропарь через мокрую тряпочку, а теперь стрелку выглаживай, ну, совсем молодец, прямо лучше меня!

Или она чистит картошку, ощипывает курицу, а я ей вслух читаю. Или в который раз рассматриваю альбом с фотографиями, а она — в который раз! — вспоминает случаи из своего детства.

Ксению, как и Шуру, окружает поле доброты, естественности, надежности и уюта, и мне хорошо, спокойно в этом поле. От нее я не жду обиды, я прислоняюсь душой к ее спокойной, справедливой душе.

А Шура, моя Шуринька, вернется в Москву через несколько лет и уже навсегда останется в нашем доме, но не у нас, а в 13-й квартире, у Симоновых. И станет тут доброй хозяйкой, хранительницей семейного очага. На ее руках скончаются Елена Михайловна и Рубен Николаевич, вырастет маленький Рубенчик, а Женька превратится в седовласого Евгения Рубеновича, народного артиста СССР, режиссера и общественного деятеля. Но для нее он останется Женькой, которого она будет гнать мыть руки перед обедом.

Она скончается в семье Симоновых в 1988 году, в возрасте девяноста трех лет, и будет оплакана всеми, кто ее знал и любил. А любили ее все, кто ее знал.