Песочные часы

На катке

Девочек, которые умеют кататься на коньках и ходят по воскресеньям в Парк культуры, окружает поле загадочности. Какие-то у них тайны, связанные с катком. Они что-то жгуче обсуждают шепотом на переменах. Доносится: «Тот на норвегах», «тот в свитере».

Учителя говорят, что в седьмом «А» — «нездоровые настроения».

Не знаю, как у других, а у меня — точно, нездоровые: я мечтаю, чтобы и у меня, как у Ёлки, запутался шнурок на ботинке и чтобы мальчик, похожий на… Неважно, на кого, просто мальчик… Чтобы он положил мою ногу на свое колено, а потом…

Но я не умею кататься, у меня и коньков-то — одна старая «снегурка», чем-то похожая на маленькие санки с загибающимся кверху полозом. С помощью веревочки и палочки я прикрепляла ее к валенку и, отталкиваясь другой ногой, каталась по кое-как залитой из шланга ледяной дорожке на заднем дворе. Но это куриное ковыляние не назовешь катанием на коньках, к тому же та «снегурка» уже давно пылится на антресолях, а где другая — вообще не известно.

К зимним каникулам мне купили коньки — настоящие «гаги», привинченные к низким черным ботинкам. Я счастлива. Надеваю их и хожу по квартире. Имитирую движения конькобежцев. Ксения ворчит — остаются полосы на паркете. Скорее бы конец четверти! Еще пять дней до каникул! Еще три дня!

Они наступили, наконец, и я иду в Парк культуры. Одна. Потому что если с Ёлкой — есть опасность, что шнурок на ботинке снова запутается у нее, а не у меня. Одна — я вне конкуренции.

Из репродуктора льются вальсы, польки, падеграсы, поет Клавдия Шульженко: «О любви не говори, о ней всё сказано, сердце верное в груди молчать обязано…» По ледяным дорожкам, сильно наклонив корпус вперед и заложив руки за спину, широким, плывущим шагом проносятся мальчишки на длинных и острых, как отточенные ножи, «норвегах». Тут запросто могут сбить с ног, и из девочек катаются по дорожкам только очень уверенные в себе. О них у нас в классе с уважением говорят: «Она по дорожкам катается!»

Недосягаемо прекрасны фигуристки — они, как лебеди, плывут по овальному ледяному озеру, обнесенному мелкосетчатым забором. Не верится, что эти стройные девушки в высоких шнурованных ботинках, в коротких юбочках поверх туго натянутых рейтуз тоже пишут диктанты, отвечают у доски, получают двойки и тройки с минусом. Нет, они, наверное, все круглые отличницы, и вообще, они из какого-то другого мира, из другого круга, потому что невозможно себе представить, чтобы вон та, в каракулевой шапочке, надвинутой на одну бровь, или вон та, элегантно вытирающая носик чистым белым платочком, который она вынимает из меховой муфты на шнурке, прячутся от гостей, завязывают узелок на галстуке, когда учитель ищет в журнале, кого бы вызвать к доске, и с горестным чувством рассматривают в зеркале свой нос.

Мое место на катке для начинающих. Это довольно большая территория, тоже обнесенная высоким мелкосетчатым забором с калиткой, возле которой служительница в тулупе проверяет билеты. Билеты покупаются при входе в парк, в боковых крыльях ворот, где много окошек-касс.

В гардеробе я сажусь на скамейку, разуваюсь, надеваю и туго шнурую ботинки с коньками. Потом, держась за спинки скамеек, подхожу к окошку, сдаю пальто и обувь, прячу в варежку номерок и ковыляю к выходу на каток. Тут многие ковыляют, и я не чувствую себя униженной своим неумением.

На катке устроены длинные двойные перила для тех, кто не может держаться без подпорок. Хватаясь за них и отталкиваясь, цепочкой катаются самые неумелые, и я присоединяюсь к ним.

Гораздо привлекательнее кресла на полозьях. Можно кататься, держась за спинку кресла, это позволяет двигаться по всему катку, как бы переводит с костылей на инвалидную коляску. Кресел меньше, чем желающих завладеть ими. Нужно подловить момент, когда кто-то бросит кресло, а другой еще не успеет его подхватить. Для этого мне приходится оторваться от спасительных перил и выйти на ледяное поле. Ноги в щиколотках подламываются, тело перекашивается в поисках равновесия, руки хватают воздух, но я тут в своем праве, такая же «начинающая», как и все те, кто так же сосредоточенно пытаются наладить контакт с собственными ногами. Есть и такие, кто уже научился держать равновесие, разбежавшись, чуть-чуть проехаться на прямых, сведенных вместе ногах, победоносно глядя по сторонам. Некоторые катаются почти хорошо, перенося тяжесть тела то на одну, то на другую ногу, плавно поворачивая, и только осторожность, с какой они двигаются, выдает в них тех же начинающих, только на более высоком этапе развития.

Иногда в эту тихую заводь врывается с дорожки настоящий конькобежец и, прочертив смелыми, стремительными бросками два-три круга, словно подразнив, снова вырывается на волю, а все смотрят ему вслед, как смотрят домашние утки вслед дикой залетной птице.

Крепкий мороз с ветром леденит лицо, коченеют руки в намокших от частых падений варежках. Ну, хватит, не могу больше — стонет во мне ленивое, привыкшее к комнатному комфорту, вялое естество. Но уже проснулось во мне другое, жаркое и упрямое, и оно требует: ну еще один круг! Ну еще!

— Не могу! — ноет старое.

— Могу! — отвечает новое.

На следующий день зверски болят руки, шея, бедра, плечи, растянутые связки щиколоток.

— Не пойду! — визжит и цепляется за интересную книжку, за уютное кресло старое, вялое.

— Пойду! — сказало упрямое.

Снова очередь за билетами, вальсы, Клавдия Шульженко поет: «Дядя Ваня, хороший и пригожий, дядя Ваня, всех юношей моложе…», бивуачное тепло гардероба, мягкий морозец, густой снег — а я катаюсь! Пусть неуверенно, на вихляющихся щиколотках, но катаюсь! Коньки как будто сами везут меня по кругу, сами поворачивают, я стараюсь поспеть за ними, не споткнуться на выбоине, но это уже не сравнить со вчерашним. А главное — я преодолела себя! Если бы я осталась дома в кресле, то не узнала бы, какое это сильное и счастливое чувство — преодоление.

…Как блаженно отходят, оттаивают, ноют намятые ступни, когда, сидя на скамейке в гардеробе, я расшнуровываю и снимаю ботинки с коньками и надеваю старые, разношенные! Такое чувство, будто вынули прежние, вялые мышцы и вставили новенькие, тугие. Какое наслаждение — идти по заснеженному Крымскому мосту, подставляя лицо медленно падающим снежинкам, и каждым движением ощущать эти новенькие, приятно болезненные мышцы. И думать, что впереди еще восемь дней каникул и я еще успею научиться кататься так, что смогу выйти на ледяную дорожку, где катаются настоящие конькобежцы.

И может быть, там я познакомлюсь с мальчишкой на «норвегах» (о, постыдное, «нездоровое» желание!), и мы будем кататься, взявшись за руки крест-накрест. И он спросит номер моего телефона. И однажды мама позовет меня особым голосом:

— Тебя к телефону! — и заговорщицким шепотом: — Какой-то мальчик.

А может быть, я встречу на катке Сережу Скворцова и сама, первая, его окликну. Во мне тает угрюмая скованность, пусть она еще не раз будет брать верх надо мной, но сейчас я скинула ее с себя, победила и счастлива.