Песочные часы

Наш театр

Вновь было отстроено — на месте разрушенного бомбой — здание Вахтанговского театра. Каким роскошным кажется оно нам со своими толстыми, рифлеными, подсвеченными по вечерам колоннами, серовато-белое, с утаенными подъездами!

Театр начинается для меня с того момента, когда говорят: «Есть контрамарка на субботу». Ожидание субботы — уже театр. Его предвкушение. А потом — волшебно подсвеченные колонны, дубовые, торжественно-тяжелые двери шестого подъезда — «для своих», гардероб с его деловито-праздничной суетой, очередью за номерком, тревожным разглядыванием себя в зеркале как бы со стороны. Мы тут свои — нас знают все капельдинерши еще по Омску и, встречая, обязательно говорят: «Выросли-то как!»

Запах мандаринов, шелест шоколадной фольги, страх потерять билет, номерок, бинокль. Предвкушение — сесть в обитое бархатом кресло и разглядывать в бинокль публику, постепенно заполняющую зал, ложи, балконы, и наблюдать, как, усевшись, люди тоже принимаются разглядывать друг друга или разворачивают и внимательно изучают программку, обмениваясь мнениями. Угадывать в особом, «театральном» выражении их лиц такое же предвкушение, что и у тебя, и растворяться в этой общности чувств.

Потом начинается таинство медленного угасания люстры. Занавес — роскошный, бордовый, с золотой бахромой и кистями — вдруг освещается снизу таинственным светом и раздвигается.

Мы смотрим — и не по одному разу — «Кому подчиняется время» про советских разведчиков в тылу врага, «Олеко Дундич», где роль славного революционера-террориста играл молодой Николай Гриценко.

«Молодая гвардия» — этот спектакль по роману Фадеева не стал столь знаменитым, как фильм Герасимова, но это был очень хороший спектакль, и, ревниво сравнивая его с фильмом, мы находим, что Юрий Любимов в роли Олега Кошевого гораздо лучше исполнителя этой роли в кино, и Лёка Коровина в роли Ульяны Громовой ближе к той, что описана в книге, чем никому не известная, худая и, как нам тогда казалось, некрасивая Нона Мордюкова, и Слава Дугин играет Сергея Тюленина ничуть не хуже, чем сразу прославившийся Сергей Гурзо.

И вообще наш спектакль лучше хотя бы потому, что поставлен в нашем театре.

И еще каждый раз событие — спектакль в спектакле — подойти в антракте к скромной двери, открыть ее и проскользнуть за кулисы, где артисты, которые только что играли на сцене, прохаживаются по коридору, разговаривают друг с другом, курят.

Или войти с Аней Горюновой в гримуборную ее папы, Анатолия Осиповича, который вот только что, пять минут назад, был на сцене трусливым полицаем в пьесе про войну «Последний день», а теперь, отклеив усы и сняв парик, снова превращается в Анькиного папу, хлопает тебя по спине, чтобы не горбилась.

С окончанием спектакля театр не кончается. Я ложусь спать, и увиденное оживает в моем воображении, и завтра, и послезавтра, и еще много дней я буду жить увиденным, не в силах сосредоточиться ни на чем другом и уж, во всяком случае, на школьных уроках.