Письма в пустоту

ПЕПЕЛ ЗЕМЛИ

Диего, Диего… С каждым днем ты меня поражаешь все больше. Оказывается, у твоей целеустремленности нет предела. Ты и раньше был безрассудным чудаком, а сейчас вообще лишился остатка мозгов.

Ты чего приперся?

Прости. Не ты, мой милый друг. Я говорю сейчас о Диего-взрослом. Его забота раздражает, твоя же напротив, была желанной. Между вами огромная разница! Кажется, в психиатрии это называется раздвоением личности, но я не уверен, что я могу применить данный термин к суждениям относительно другого человека.

Итак, прошло три дня с момента убийства Штольца. Как раз тогда я лишился глаза. К концу того же злополучного дня я все же убедил себя обратиться к врачу, что-то мне не сильно нравилась моя рана, да и болеть начинала, невзирая на принятые обезболивающие таблетки.

В местной районной поликлинике, где стены пропитаны запахом спирта и мочи, меня направили к хирургу, хотя я настаивал на окулисте или офтальмологе.

Две обстоятельные матроны с лицами десятитонных катков сочувственно качали головами, рассматривая мою рану. Я спросил у той, что была добротнее и прокуреннее, буду ли видеть хотя бы на 10 %. Меня обрадовали, заверив в 20 % зрении. Я успокоился, а бабы не прекращали меня жалеть. Будто мне есть дело до глаза. Наплевать! Меня беспокоит лишь реакция Игнасио… По-моему, он был расстроен, по крайней мере, в телефоне его голос звучал удрученно.

Порез мне удачно заштопали, напоследок обкололи анестезией, и я вернулся домой.

Видимо, все это время я мог двигаться лишь под действием болевого шока и таблеток, ибо вечером, когда и то и другое закончилось, меня конкретно прибило. Похолодели руки и ноги, голова потяжелела, мысли стали похожи на стальные гири. Я ничего не соображал, кроме того, что у меня сильнейший жар. Лихорадка била мелкой дрожью. А самое поганое — усилилась боль. Нет, плохо сказал… Она не усилилась, она стала адской. Глаз болел так, как будто в него вбивали тупой гвоздь, и он, успешно пройдя сквозь мозг, уже стукался о затылочную кость. К ночи гвоздь успешно эволюционировал до отбойного молотка.

Начались глюки.

Я кое-как дополз до постели, но взобраться на кровать так и не сумел. Находясь в бреду, я видел искажающиеся картинки из моего прошлого. Из земли вырастали фигуры пятерых парней, которых постоянно нанимал Игнасио, чтобы издеваться надо мной. Фигуры качались и расплывались, теряя лица, но смех я слышал отчетливее своего дыхания. Парни всегда ржали. Лихорадка добавляла метаморфозы. У них вместо пальцев топорщились бейсбольные биты, которые превращались потом в члены и, наоборот, в общем, символизировали они тот пресловутый любовный кнут из времен моей юности. Пряником же становились прикосновения Учителя, когда он, привлекая меня к себе, обнимал и целовал как бы в награду за то, что я вытерпел с теми парнями.

Ну да, столь хилый пряник мне казался раем. А ведь Игнасио никогда меня не насиловал, он попросту не мог, поэтому подкупал уличных отморозков, готовых за деньги на любую подлость.

Диего… Тебе интересно знать, как это было? Брось! Ты ведь уже в курсе, я столько раз рассказывал. Ну, ладно, снова удовлетворю твое любопытство.

Все случалось, когда нас отпускали на выезды. Диего, ты ведь знаешь, что наставник имеет право вывозить воспитанника в город. Игнасио активно пользовался сей возможностью. Он считал уместным в качестве уроков жизни привлекать к столь познавательным «занятиям» других людей.

Ну да ладно… Тебе явно неинтересны подробности моего взросления, тем более я уже писал тебе об этом. Помнишь мое первое письмо? Меня тогда впервые изнасиловали. Столько слез и соплей я излил на тебя. Я был слишком наивен и все пытался бороться с обстоятельствами, не понимая всю безысходность своего положения.

Но ничего, дела давно минувших дней!

Итак, я бредил.

К утру мне стало лучше и я смог добраться до холодильника, чтобы перекусить. После первого кусочка хлеба меня стошнило. Прости за подробности, милый друг, но без них никак. Я же максимально точно хочу обрисовать окружающую меня действительность, без приукрашиваний и преувеличений. Так вот… Мой организм явно дал тотальный сбой.

Тогда я понял, дела плохи. К тому же возвращалась пульсирующая боль. Стало страшно. Я не хотел сдавать, иначе задание бы без сомнений поручили другому брату, а я расстроил и разочаровал бы Игнасио. Одна только мысль об этом наводит на меня гнетущую тоску.

Я радовался, что работа откладывается и мне пока ничего не сообщают. Благодаря промедлению у меня появлялось время собраться с силами и прийти в норму.

На второй день стало еще хуже. Я точно знаю, что орал в голос от боли. Причем делал это так громко, что даже соседи стали гневно стучать по батарее, требуя законной тишины.

Утром опять отпустило. И я на себя здорово разозлился. Я посмел допустить свое ничтожество, моя невнимательность повлекла за собой возможность срыва задания. Я наказал себя, как и учил наставник Игнасио.

Плеть рассекала кожу. С физической болью приходило успокоение, стало легче дышать. Кровь выпустила негодование на волю, унося его прочь. Я ненавижу себя, и с помощью кнута излил все эмоции.

Я заслужил. Полегчало…

А потом явился ты со своей идиотской улыбочкой.

Спрашивается зачем? С какой такой целью ты проделал столь длинный путь, споря с правилами нашего сообщества?

Для чего?

Диего… Как же я разозлился! Что ты ко мне прицепился? Альентеса, которого ты знал давно уже нет. Глупо заискивающе строить мне наивные глазки и широко улыбаться, я не понимаю твоих попыток со мной сблизиться. Излишне!

Я видел, как ты радовался, когда слышал свое имя, сорванное с моих губ в пылу бреда. Но Диего, позволь, я звал не тебя взрослого… Мужчина с волнистыми волосами медового цвета не мой Диего, он вовсе на него не похож.

Да, мне стало лучше. Твои руки хранят дар врачевать, а может, просто пришло время выздоравливать. Боль была не такая сильная, под утро я даже смог спокойно поспать. Но самое противное — осознавать тот факт, что мне становится лучше, когда ты рядом.

Диего!

Ты оскорбил меня своей жалостью. Где ты был, когда мне действительно нужна была твоя помощь?! Рауль полностью заменил тебе наше общение, а еще чертов Данте нарисовался! Ты был занят и забыл про меня! Наша дружба не была столь сильной и безупречной, как мы клялись друг другу. Хм, все кончилось с обретением наставников.

Кончено! Разве не ясно?!

Я так долго отвыкал от тебя, Диего, от уверенности, что ты всегда меня защитишь и не оставишь в беде. Каких трудов мне это стоило!!! А теперь, когда я свободен от зависимости, ты опять заявляешься в мою жизнь со своей навязчивой заботой и хочешь вновь приучить к себе. Глупо! В одну реку не войти дважды, всем известный факт.

Но по своему обыкновению ты не сдаешься, невзирая на очевидность и законы судьбы. Ты даже выстирал мою окровавленную сутану. Оскорбительно!

Ты носился со мной всю ночь, не смея даже прикоснуться или вздохнуть в мою сторону. Для чего?

Я не тот Альентес. Не заблуждайся! Ты должен был все понять, когда я тебя схватил за горло. Неужели ты не узрел в моих глазах необратимых изменений?

Ты хотел знать, какой я?

Так вот… Диего, я показал тебе. Я действительно стал другим.

Так почему ты еще здесь?

Диего, продолжаешь относиться ко мне как и прежде? Да. Ты с настойчивостью душевнобольного показываешь и доказываешь, что для тебя ничего не изменилось. Невыносимо осознавать это!

Нет сил.

Больно, мучительно больно, ощущать на себе твое давно забытое нежное участие. Ты бередишь мне душу, напоминая о том, каким я был и что однажды потерял. К чему… Ты вернулся, и стало тяжело. Прошлого не вернуть, я хочу забыть его, но ты мучаешь меня призраками ушедших дней. Прекрати! Диего…

Но постой. Я заговорился…

Ведь есть еще миссия, и она не терпит отлагательств.

Ты привез мне послание от братства, а значит, мое бесцельное времяпрепровождение обречено окончиться. Надо было срочно приступать к заданию, начинать выслеживать Гленорвана, чертового ферзя из Акведука.

Диего, ты снова влез не в свое дело, предлагая руку помощи. Ты порывался отправиться в отель, и разузнать в каком номере остановился наш враг и насколько он планирует задержаться. Ты объяснил свой порыв тем, что одноглазый монах с броской черной повязкой на лице, подозрительно интересующийся постояльцами гостиницы, обязательно вызовет массу ненужных вопросов.

Я был вне себя от ярости, но… Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что ты все же прав и доля истины сопутствует твоим незрелым размышлениям. Я согласился.

Мы договорились, что ты выведаешь всю информацию и передашь ее мне, а потом незамедлительно сгинешь с поля зрения.

Так и порешили.

Мы шли по улице в окружении толпы. Ты впереди, а я чуть поодаль, не привлекая к себе внимания. Ты переоделся, как я говорю, в гражданское — черный костюм с белой рубашкой, красные кеды и черная кожаная куртка по последней моде. Да, братья розенкрейцеры поистине любят хорошо одеться. Монахи в обход законов ордена вырывают из мирской жизни тот скудный максимум, что могут себе позволить.

Но ты и, правда, был прекрасен. Лучи заходящего солнца поджигали волнистые волосы, расплавляя оттенки меди по твоей голове.

Ты улыбался закату. Должно быть, улыбался… Мне так кажется, но я не уверен, ты ведь шел на шаг впереди меня. Люди, пораженные твоим очарованием, оборачивались вслед. И женщины и мужчины одинаково оказывались потрясены тобой. Мужчины оценивали безупречный вкус и с завистью цокали языками, отводя взгляд. Женщины краснели и заинтересованно улыбались. Я уверен, твой образ надолго западет им в сердце.

Диего, в моей душе тоже вспыхнула маленькая искорка, рожденная тобой. Признаюсь! Только увидев тебя в мирском облачении, я понял, насколько ты обворожителен. Я, как и люди вокруг, невольно залюбовался. Твой свет коснулся и меня, отразившись улыбками от лиц прохожих. На меня они и не смотрели, ведь я полностью потерялся на твоем фоне. Лучик солнца, пронесшийся по серой земле, вот кем ты стал для людей сегодня. Странно, когда ты в сутане ты наводишь на меня тоску, и я совсем не замечаю столь зыбкого, но в тоже время сильного очарования.

В отеле я притаился за колонной, изображая интерес к стойке с журналами.

Диего, а ты в этот момент любезничал с девушкой на ресепшине. Конечно, информация о постояльцах тем более такого дорогого отеля была закрытой. Но разве могла устоять молодая девушка перед твоей ослепительной улыбкой? Она раскраснелась и учтиво отвечала на все вопросы, как будто ее вежливость была гарантом твоего внимания. Диего, ты хоть сам понимаешь, какое впечатление производишь на людей?

Твоя красота обезоруживает. Страшный дар!

Находясь под впечатлением от столь проникновенной картины, я даже не заметил, как ты покинул девушку и, поравнявшись со мной, шепнул три слова:

— 405, три месяца.

А потом ты исчез за стеклянными дверями в нескончаемом потоке улицы. Я так и остался стоять заинтригованным, растерянным и немного сбитым с толку.

Неожиданно мимо меня пронесся яркий дух с красными крыльями. Аура мужественности и ослепительности вытесняла солнечные блики энергетики Диего, твоей, мой милый друг, энергетики.

Я встрепенулся.

Огляделся.

Девушка за стойкой казалась возбужденной и почти доведенной до экстаза. Мимо нее с надменной и снисходительной улыбкой прошел блистательный мужчина в дорогом костюме приятного бежевого цвета. Незнакомца нельзя было не заметить, он приковывал к себе взгляды даже такой искушенной публики, как постояльцы элитного отеля. Мужчина выглядел настоящим светским львом. Его глаза, отражая лазурные воды величайшего из океанов, поблескивали превосходством и осознанием своей безграничной власти над окружающими. Волосы цвета солнца лежали в аккуратной прическе, и даже их волнистость не выбивалась из цельного образа. Вся фигура незнакомца выражала собой эталон стиля и мужской привлекательности, блистая благосостоянием и лоском.

Бутон красной розы, красующийся на лацкане пиджака, напоминал оголенное сердце. Цветок и был тем самым ярким пятном, которое я сначала принял за краснокрылого духа.

Мужчина как бы невзначай скользнул по мне своим равнодушным, но в тоже время цепким взглядом, и безмолвно прошел мимо.

Я резко очнулся от мгновенного укола этих глаз, скинув пелену очарованности твоим, Диего, неожиданным преобразованием.

И тут меня осенило, незнакомец, столь лихо крадущий женские сердца, и был Джордж Гленорван. Никаких сомнений! Это он! Я хорошо запоминаю лица, мужчина на фото в конверте и постоялец отеля — один человек.

Черт…

Мне было от чего впадать в уныние. Гленорван видел меня, мы стояли в шаге друг от друга. Никаких сомнений враг узнал во мне бойца ордена розенкрейцеров, так же как и я узнал в нем Акведук. Да, на это и ума-то много не надо! Хоть на мне не было креста розенкрейцеров и руки не сжимали Реновацио, но сутана и повязка на глазу не могли не выдавать. Должно быть, Джордж сразу понял, что я пришел за ним.

Плохо!

Это конец…

Я должен был стать его тенью, находиться постоянно начеку, готовым к незамедлительному исполнению любой команды ордена, а я по глупой невнимательности выдал себя. Но отступить сейчас я не мог, слишком много было поставлено на карту. Игнасио… Его разочарование убьет меня, я никогда не прощу себе его печали. Поэтому я не имею права бросить начатого. Оставалось лишь понадеяться на счастливый случай — невнимательность Гленорвана, и продолжать задание.

Я выдохнул и двинулся следом за вверенным мне объектом.