Письма в пустоту

МЕТАТЬ ЖРЕБИЙ ОБ ОДЕЖДАХ

Рауль шел по коридору монастыря твердой походкой довольного человека. Он был уверен, что справедливость, наконец, восторжествует. Дедал его здорово воодушевил настроем, хотя и оставил отношением к Альентесу осадок тревоги. Но ведь Раулю вроде бы удалось переубедить председателя, а значит, можно было сконцентрировать на главном. С Игнасио скоро будет покончено.

Рауль улыбнулся.

Внезапно за колонной, подпирающей своды коридора, вырисовался черный силуэт монаха. Казалось бы, ничего особенного встретить брата в монастыре, но аура ненависти и жестокости, окутывающая его, заставила Рауля стиснуть зубы.

Перед ним престал его враг, и наставник понял, пройти мимо вряд ли получится. Игнасио усмехнулся едва ли в доброжелательном приветствии.

— Сговор удался? — с вызовом спросил он, скрещивая на груди руки. Его морщинистое лицо растянулось в злобной ухмылке.

— Уйди, я не собираюсь обсуждать с тобой наш с Дедалом разговор, — холодно отчеканил Рауль, стараясь не смотреть в глаза оппоненту.

— Подумаешь. Секрет полишинеля ваш с ним разговор, — подмигнул Игнасио, — Я знаю, новый председатель не питает ко мне любви. Ну, что ж поделать, его воля. Со смертью прежнего вожака неизбежно изменится и политика ордена. Таков закон.

— Только не говори, что тебе безразлично! — выпалил Рауль, сам понимая, что попался на крючок известного провокатора, — От тебя избавятся! Клянусь!

— Как распустил перья, — качнул головой Игнасио. Выглядел он, как будто это его приблизил к себе председатель, и никак не тянул на опального брата.

Тем временем Рауль не преминул ответить:

— Да! Я рад! Рад, что наконец-то от тебя избавятся, и прекратятся твои бесчеловечные эксперименты над душами мальчишек братства. Пришел конец твоим изуверствам! Ты слышишь меня?

— О, ну естественно. Ты так орешь, не дать ни взять, истеричная сука.

— Не смей выражаться в приюте господнем! — Рауль сжал руки в кулаки.

— Подумаешь, литературное слово использовал. И я ведь не согрешил против истины. Ты настоящая баба, посмотри на себя. Бесхребетная, мягкотелая и податливая сука. Разве не Пабло тебя такой сделал?

— Грязный извращенец! — красный от стыда Рауль, нахмурился. Он был на грани.

— Ты о Пабло? — Игнасио надменно приподнял одну бровь, — Не спорю. Я выдрессировал отличного бойца и сильного слугу. Он даже умудрился из мужика сделать телку. Так ведь, Рауль? Вы были любовниками? Ты стонал от его прикосновений, и когда он похабно тебя ласкал между ног, и когда входил сзади? Ты ведь кричал от наслаждения?

— Замолчи! Ты мне сейчас устроил допрос от обиды, что тебя выкинут! Тебя бесит, что дни твои сочтены и пришел конец твоей безграничной свободе! Да, Игнасио, придется ответить за все свои деяния!

Обвиняемый брат ничуть не смутился, он только шире улыбнулся.

— Похотливая сучка, — тихо процедил он, глядя на Рауля, — Ты не достоин даже моих объяснений. Но я не могу не пролить свет на сию проблему, я благодушно выведу тебя из тьмы заблуждений.

— Ты? Да не смеши меня! Ты просто больной маньяк, — молодой наставник презрительно скривился. Его сердце бешено стучало в груди, запущенное в неистовый ритм одним только упоминанием о Пабло.

— Позволь, открыть тебе глаза, — Игнасио потер переносицу указательным пальцем, — Я служу ордену. И, если во благо ордена надо будет исчезнуть, я с превеликим удовольствием сделаю, что от меня требуют. Я испытываю наслаждение, служа розенкрейцерам.

— Нет! Ты испытываешь удовольствие только когда издеваешься над безвинными детьми. Ты жалкий психованный маньяк!

— Я? Издеваюсь? Ты заблуждаешься. Я усмиряю плоть маленьких безбожников. Я выращиваю из них настоящих рабов ордена. И все только ради всеобщего блага. Я выдергиваю из поросли братства грязные стебли, на которых сам сатана поставил свое каиново пятно, и отчищаю их, усмиряя бесов.

— Бред!

— Назови, как угодно. Твое мнение для меня ничего не значит. Ты не выше свиньи, наставник, — Игнасил гадко рассмеялся, — Твоя задача мала, удовлетворять похоти братьев. Скажи, а своих воспитанников ты уже сделал мужчинами?

— Ясно, — Рауль отступил на один шаг назад, — Больная тема. Да у тебя все мысли сконцентрированы исключительно вокруг близких отношений окружающих людей.

— Мои мысли принадлежат святейшим небесам. Но мои глаза подмечают вашу скверну, что поделать, если вы чересчур грязны.

— А сам? Посмотри на себя! Да ты слюной исходился, слушая, как страдал твой воспитанник! Разве нормально?!

— Я радовался, что небесное проведение бичует сатанинское отродье.

— Здесь только одно дитя сатаны и это ты!

Игнасию развел руками.

— Слова презренной ординарности. Знаешь, Рауль, мне было забавно наблюдать за тобой все эти годы. Ты так ревностно и верно ждал Пабло, человека от которого уже давно не осталось и следа, ни кусочка, ни былинки. Мне, конечно, хотелось прекратить твои жалкие потуги сравниться с верными женами, и рассказать о смерти твоего возлюбленного. Но я воздержался. Ты так смешно страдал. Что ты там всегда лопотал себе под нос? «Только живи», да? Такие слова?

— Не твое дело! Я благодарю и славлю небо, за то, что твои грехи наконец-то замечены. Тебе не на что надеяться! Можешь оскорблять меня как угодно, я расцениваю твой цирк, не иначе как мщение перед неизбежным финалом. Мне жаль тебя!

— Пожалей лучше себя, Рауль. Я-то в отличие от тебя доволен жизнью, и, не стенаю понапрасну о потерянной любви. Я с гордостью приму любую кару или решение Лиги, я выполню все ради будущего Розенкрейцеров. Но тебе не понять, ты слишком грешен.

— Я? — Рауль злился все сильнее и сильнее, — Игнасио, ты не заслуживаешь сутаны! Ты издевался над Альентесом! Страшно подумать через какие муки он прошел по твоей вине. Да тебя убить мало за то, что ты сотворил с его душой. А Пабло! Я никогда не прощу тебе его смерти! Никогда не забуду о той боли, что ты ему причинил!

— Пабло был слишком самолюбивым и не признавал авторитетов. Его сила нуждалась в хозяине, который покорил бы его неукротимую дьявольскую энергию. Ведь послушник должен быть послушным.

— Ты сломал его! Черт побери! Тьфу! Святые угодники!

— Видишь, скверна пропитала тебя, и вырывается вон, оседлав язык. Так и прет, — с наигранным укором произнес Игнасио, — Да, я сломал твоего ненаглядного Пабло. Он глупый гордец, так противился моему методу воспитания, так кричал проклятия в мой адрес, когда его насиловал нанятый мной бездомный. Для такого самовлюбленного человека самое страшное получать язвы на гордости. Хе-хе, я предоставил ему полный спектр подобных услуг.

— Мразь, — в ужасе прошептал Рауль. Внутри у него все бурлило, и он уже не сдерживался.

— Я думаю, Пабло не вынес позора. Неужели не понятно, Рауль, что ты ему нужен был лишь, как отыгрыш за оскорбление, нанесенное самолюбию. Он использовал тебя для самоутверждения.

— Он любил меня! Любил! Ты ничего не понимаешь, больной извращенец!!! — взбунтовался Рауль и кинулся с кулаками на Игнасио.

Но сделать ничего не успел, его враг среагировал раньше. Он нанес сокрушительный удар коленом в живот молодого наставника. Боль согнула Рауля пополам, и он упал на колени, держась руками на ушиб.

— Истеричка, — торжествующе изрек Игнасио, — Я позволил тебе хлестать меня по щекам только потому, что мне было приятно наблюдать за твоим исступлением. Неужели ты подумал, что я разрешу тебе снова прикоснуться к себе?!

Рауль сплюнул горькую слюну и откашлялся.

— Импотент! Ты мстишь людям за свою ущербность, — сдавленным голосом проговорил молодой наставник.

Игнасио залился хохотом.

— Да, я импотент, и тебе не обидеть меня напоминанием об этом, — он взял Рауля за волосы и запрокинул его голову назад, чтобы посмотреть в глаза противнику.

Рауль вздрогнул. В черных глазах врага ничего не было кроме всепожирающей и поглощающей пустоты. Монах понял, что имеет дело с существом, лишенным сердца, а, значит, все попытки воззвать к человечности или адекватности, были бесполезны. Рауль заведомо проиграл, вступив на хлипкий мост словесного поединка в рамках общепринятых норм и ценностей. Игнасио жил в другом мире, мире, где он прав и где властвуют совершенно иные боги.

Брат Игнасио удостоверился в произведенном на врага эффекте и продолжал:

— Да будет тебе известно, Рауль, я горжусь своим недугом. Небеса видят людей насквозь, и пока вы страдаете от смертного греха похоти, я лишен ее чар. Бог избавил меня от соблазнов, он дал понять, что мои деяния наполнены святым и благословенным смыслом. Поэтому не тебе, развратная гнида, состязаться с избранником небес.

— Много на себя берешь! — только и смог выдавить из себя поверженный Рауль.

Игнасио откинул противника.

— Наслаждайся, брат. Все еще думаешь, что победил меня? — проговорил он, с презрением наблюдая за попытками Рауля подняться.

Молодой наставник не ответил.

— Вот то-то и оно, — заключил Игнасио, наклоняя голову набок, — Ты слабак. Тебе не под силу переиграть меня, ни в политики, ни в божьем благословении, ни в бою. Ты ведь даже драться толком не умеешь, наставник. Поэтому и не начинай радоваться раньше времени, словно итог известен. Со мной еще не покончено.

Рауль по-прежнему молчал.

Игнасио с полным пренебрежением хмыкнул и, переступив через противника, удалился восвояси.

— Бедные Альентес и Пабло, — прошептал Рауль, хватаясь за голову, когда его враг удалился, — Что же пришлось им пережить… Я не выстоял и пяти минут против губительной силы личности Игнасио… Диего… Не отступай! Не повторяй моих ошибок. Пабло! Прости меня… Прости! Я должен был тебя спасти!!!! Ну, почему ты умер, Пабло?!

Из глаз наставника хлынули слезы, и он зарыдал, не стесняясь монументальных сводов монастыря, отзывающихся всезнающим и вездесущим эхо.