По следам басмачей

30 лет спустя

В один из жарких июльских дней я, секретарь райкома и директор МТС возвращались на «ГАЗ–69» в Кулундунскую долину на юге Киргизии. Машина шла на небольшой скорости.

Местность была живописной. Дорога серпантином вилась по склонам гор. Внизу расстилалась плодородная долина, орошаемая бурной горной рекой Ходжа-Бакырган. Куда ни кинешь взгляд — фруктовые сады, хлопковые поля и виноградники. Сквозь густую зелень светились зреющие яблоки. Налитые гроздья винограда клонили к земле гибкие лозы. Глинобитные домики дехкан были едва видны за зелеными валами пирамидальных тополей и огромных, в несколько обхватов, талов.

Внизу роскошная долина, а над головой громоздятся отвесные скалы, отполированные горячими ветрами. Ни единого кустика! От раскаленных солнцем скал так и веет зноем…

И вдруг я вспомнил это место, хотя долина изменилась за тридцать лет до неузнаваемости. Вот они, эти гигантские глыбы на вершинах гор, за которыми укрывались басмачи…

У деревянного моста на правом берегу реки, у подножья гор, я заметил овечий загон-ташкоро. Я сразу узнал его, и сердце мое забилось. Тридцать лет назад. здесь разыгрался жаркий бой с басмаческой бандой, И если бы не эти полутораметровой высоты стены загона, нам пришлось бы туго.

Я тронул за плечо водителя. Машина остановилась.

Секретарь райкома с недоумением смотрел на меня, — Есть у тебя лопата? — спросил я шофера. Он вытащил из багажника небольшую лопату и отдал мне. Я зашел в ташкоро и молча стал копать каменную землю.

— Что вы ищете? — спросил подошедший секретарь. — Клад…

Шофер и секретарь переглянулись. Видимо, подумали, что я, возможно, помешался; вчера только читал лекцию в колхозе о международном положении, а сейчас усердно копает землю в заброшенном овечьем загоне.

Я обливался потом. Но вот лопата звякнула о металл; показались позеленевшие от времени гильзы. Я поднял одну из них. Мои спутники подошли ближе, наперебой стали задавать вопросы и в конце концов упросили рассказать обо всем подробней.

Усевшись поудобней на горячем плоском камне, я начал свой рассказ:

— Это было более тридцати лет назад… Гильза пролежала в земле с 1929 года. Их тут много, только надо копать. В те времена в Ферганской долине, в верховьях Чирчика, действовали банды Каипа Пансата, Джаныбека-Казы, Джармата Максума и других курбаши. Всех и не вспомнишь…

В сентябре и октябре курсантами Ленинской школы города Ташкента ликвидированы басмачи в Хожегентском районе в ущелье реки Чирчик. Это было всего в 90 километрах от Ташкента. Их насчитывалось более 300 человек, а нас — всего 60 курсантов-кавалеристов. После этих боев мы снова разместились в казармах и взялись за учебу. Но вот однажды глубокой ночью кто-то осторожно разбудил меня. Я открыл глаза и увидел курсового командира и командира эскадрона.

Приказ был ясным и коротким. Оделись потеплее, так как приближались ноябрьские холода.

В то время я был пулеметчиком. Со своим помощником — подносчиком патронов мы навьючили на коней диски с патронами. В полной боевой готовности 24 курсанта выехали в Ходжентский округ. Курсовой командир Смайлов уже в пути объяснил нашу задачу. Проделав 150 километровый переход, мы прибыли в окружной центр — город Ходжент.

Боевая разведка басмачей — до 30 вооруженных всадников — постоянно действовала в окрестностях Ходжента. Мы встретились с ними, вступили в бой и погнали в Кулундунские степи. О местопребывании основных сил басмачей ничего еще не знали.

Мы упорно преследовали бандитов, хотели заставить их принять активный бой, отрезать от гор и ликвидировать в долине. Противник, поняв наш замысел, поспешно стал уходить к глубокому ущелью у реки Ходжа-Бакырган. В Кулундунской степи наши кони окончательно пристали, и нам пришлось сделать небольшой привал.

Безводна и уныла Кулундунская степь. Жалкая растительность еще в мае выгорает на корню. Курсанты изнывали от жажды, но воды близко не было. Курсовой командир бранил нас:

— Что вы, к теще в гости ехали? Почему не берегли воду? Все фляги опустошили…

Курсанты виновато опускали головы.

На привале бойцы, окидывая хозяйским глазом расстилавшуюся равнину, говорили между собой:

— Сколько хорошей земли пропадает напрасно. Дать бы сюда воду!..

Курсовой командир, старый большевик, участник гражданской войны, коротко, словно отрубил, бросил реплику:

— Разобьем бандитскую сволочь и возьмемся за эти земли!

Все задумались. Предстояли упорные бои с басмачами.

После короткого привала мы снова сели на коней; началось преследование банды.

Позже мы узнали…

В лагере басмачей на правом берегу реки Ходжа-Бакырган, неподалеку от овечьего загона, в большой юрте, стоявшей на возвышенности, пировал курбаши… Развалясь на пышных шелковых подушках после жирного плова, он попивал кок-чай. Приближенные подобострастно заглядывали ему в глаза, переговаривались вполголоса. Тревога и ожидание были на их лицах: они с нетерпением ожидали возвращения своих разведчиков. О чем расскажут они? Может быть, даже сегодня ночью придется ринуться на Ходжент. А там уж можно разгуляться: грабить мирных жителей, насиловать женщин, истязать партийных и советских работников, с живых сдирать кожу…

В разгар пиршества на взмыленном коне прискакал басмаческий связной, на четвереньках вполз в юрту и стал докладывать курбаши:

— Тахсыр, под Ходжентом встретились с небольшим отрядом кызыл-аскеров, приняли бой, — он запнулся, — под натиском красных наша боевая разведка возвращается, а кызыл-аскеры преследуют по пятам.

Курбаши нахмурился, но быстро справился с волнением и твердо сказал:

— Пропустим аскеров в ущелье, устроим засаду. Закроем их там и уничтожим. Как вы думаете, мои орлы?

Приближенные, как один, одобрили его решение.

Курбаши приказал басмачам занять все возвышенности, тщательно замаскироваться. Задача была проста: пропустить головной дозор красных, а основные силы встретить перекрестным огнем и уничтожить.

Басмачи засели за скалами. Сам курбаши с английской винтовкой в руках поднялся с несколькими джигитами на одну из возвышенностей.

Внизу, в кишлаке, почти никого не было. Жители, напуганные зверствами басмачей, разбежались кго куда. В жуткой тишине слышался вой голодных псов.

Курбаши приложил к глазам бинокль и стал наблюдать за подходом кызыл-аскеров.

Два дозорных двигались впереди нас метров в семистах. Они достигли входа в ущелье. Противника не было. Дозорные въехали в ущелье.

Узкая тропа жалась к отвесным скалам. Под нами бушевала горная река.

Колонна втянулась в ущелье. Каждую минуту мы ожидали схватки с бандой. Тревожно и молча ехали курсанты. Казалось, вот-вот из-за этих камней грохнет залп притаившегося врага; за этими скалами могла укрыться целая армия.

Курсовой командир остановил колонну и в бинокль начал осматривать местность.

— Ничего подозрительного. Басмачи, — по-видимо замаскировались или ушли в глубь ущелья. Они очень коварны, надо быть готовыми ко всему.

Чтобы не попасть под огонь противника всей колонне, мы разделились на три группы. Каждая двигалась теперь с интервалом в пятьдесят метров друг от друга.

Головной дозор миновал мост и опять остановился для наблюдения. Стояла поразительная тишина, горы молчали. Но едва дозор достиг южной окраины кишлака, поднялся ураганный огонь. Оба дозорных были ранены. Они укрылись за забором. Басмачи перенесли огонь на нас.

Находившееся неподалеку какое-то строение послужило нам укрытием. Мы завели туда коней, курсанты залегли за камнями. Я с ручным пулеметом и помощник заняли позицию в овечьем загоне. Между нами и басмачами разгорелся огневой бой.

За камнями мелькали головы басмачей. В нас стреляли со всех сторон. Пули, врезаясь в камни, высекали тысячи осколков, и мы не могли поднять головы. Басмачи крепко прижали нас к земле.

Целых три часа шел упорный бой. Ни одна сторона не хотела покидать своих позиций.

К вечеру большой отряд басмачей пошел в наступление. Они спускались с гор, маскируясь за камнями. Их поддерживали своим огнем засевшие за скалами.

Когда басмачи приблизились на расстояние двухсот метров, мы обрушили на них огонь, заставили залечь.

Мы воспользовались их заминкой и кинулись в атаку. Пошли в ход ручные гранаты. Враг дрогнул. Преследуя бандитов, мы натолкнулись на их коноводов, которые вели по лощине в горы десятка два коней. Мы открыли огонь. Часть коноводов и лошадей была уничтожена, оставшиеся бандиты скрылись за камнями. С тревожным ржанием носились по лощине басмаческие кони.

Мой друг Дадабаев Хасан был дозорным, прикрывавшим наш правый фланг. Лицом к лицу он столкнулся с одним из басмачей. С кошачьей ловкостью тот юркнул за громадный камень и затаился. Начался поединок.

Они расстреляли друг в друга по целой обойме. Стреляли почти в упор, но, видимо, так велико было напряжение, что промах следовал за промахом.

— Брось оружие, сдавайся! — крикнул Дадабаев.

И в тот же миг раздался выстрел. Из-за камня показалось озверевшее лицо бандита, сверкнули налитые кровью глаза.

Выстрелил и Дадабаев. И опять промах.

Игра со смертью явно затянулась. Дадабаев принял правильное решение, вытащил гранату и швырнул ее за камень. Взрывной волной отбросило басмача метров на пять.

В этот день бой продолжался до самого вечера. Воспользовавшись темнотой, остатки банды ушли в горы. А мы ощупью, чтобы не сорваться со скал, только к полуночи спустились к реке Ходжа-Бакырган. Усталые, голодные, еле передвигая ноги, подошли мы к юрте, где недавно пировал курбаши. Хорошо, что было кое-чем подкрепиться.

Чуть свет со всех, сторон стали стекаться в кишлак жители. Их лица были радостные, счастливо светились глаза. Они от всей души благодарили нас за освобождение.

Утром возобновили преследование разбитой банды. Группа басмачей перешла через Туркестанский хребет. Мы шли по ее пятам.

Остатки банды, не более двух десятков всадников, ушли к Зеравшанскому хребту и скрылись в горах.

5 ноября наш отряд вернулся в город Ходжент, чтобы дать отдых коням, пополнить боеприпасы. Расположились в так называемом культурном очаге — ветхом двухэтажном помещении. В нижнем этаже были изба-читальня и чайхана, наверху три низеньких комнатушки, куда Бела шаткая деревянная лестница.

Внизу расположились мы, курсанты, а наверху была освобождена одна комнатушка для нашего курсового командира. Покосившееся, с маленькими подслеповатыми окнами двухэтажное строение считалось одним из «лучших» в этом городе.

Ходжент в те времена ничем не отличался от других среднеазиатских городов. Кривые узкие улицы, плоскокрышие глинобитные домики, огороженные дувалами. Даже семилинейные лампы были величайшей редкостью. Почти в каждом доме чадил жировник. Об электричестве не имели никакого понятия.

7 ноября трудящиеся Ходжента встречали двенадцатую годовщину Октября. Всюду развевались красные флаги, пламенели знамена. С утра был митинг, потом за городом окружной исполком организовал национальные игры.

На состязание по козлодранию собралось около пятисот джигитов. Все как на подбор, на хороших резвых конях. Одежда праздничная. Каждый хотел показать свою ловкость и смелость, резвость своих скакунов.

Метрах в пятистах от места, где проходили игры-состязания, реял красный флаг на высоком древке. Рядом стояла телега. На ней были призы для победителей. Джигит, отбивший тушу козла и доставивший ее к телеге, получал вознаграждение.

Нам очень хотелось принять участие в состязаниях, но курсовой командир не разрешил трогать наших уставших коней. Группа курсантов двинулась за город пешью.

Когда пришли на место, состязание уже было в полном разгаре.

День был теплый. Курсанты стояли тесной кучкой и следили за игрой с большим интересом. Я с детства занимался спортом такого вида и не мог равнодушно смотреть на состязания. Мы и не заметили, как подъехал председатель окружного исполкома на сером скакуне.

— Не хотят ли показать свою удаль курсанты? — громко спросил он.

Тургунбаев, Алимбетов глянули на меня.

— Товарищ раис[1], — сказал я, — Тургунбаев и Алимбетов лихие кавалеристы. К тому же по возрасту они старше меня.

И сам тут же с тревогой подумал: «Неужели они не откажутся?»

Мои товарищи на самом деле отказались и подтолкнули меня к раису.

— Ты тянь-шаньский джигит, лихой кавалерист. На полном скаку хватаешь с земли монету. Покажи свою ловкость, — подхваливали они.

Делать была нечего. Я взял у председателя коня, подтянул подпруги, подогнал стремена и вскочил в седло. Застоявшийся конь так, и плясал подо мной, пока я передавал свою фуражку товарищам. Курсанты тем временем давали мне наставления:

— Смотри, не осрамись! Кругом полно девчат, осмеют на весь округ.

Я им ответил:

— Постараюсь, друзья!

Я подъехал к разгоряченным всадникам. Более трехсот возбужденных, вспотевших джигитов стремились вырвать друг у друга тушу козла.

Несколько джигитов уже успели до меня доскакать с козлом к телеге с призами. Многие интересовались нами. Кавалеристы мы неплохие, но сумеем ли состязаться с ловкими ходжентскими наездниками.

Трудно было вырвать из рук кишащей толпы тушу козла. Однако долго ждать не пришлось. Один здоровенный молодец при поддержке двух джигитов вырвался из толпы и помчался во весь опор, придавив тушу козла обеими ногами к передней луке седла.

В один миг я очутился слева от всадника. Через спину наездника схватил за ногу козла и, упершись правой ногой в заднюю луку его седла, сделал рывок. Джигит даже вскрикнул от неожиданности. Но козел был у меня. Я стрелой примчался к телеге, сбросил на землю тушу.

Мне дали первый приз ~ большую шелковую шаль. После этого я еще два раза отбил козла и получил одну большую пиалу и червонец.

Курсанты встретили меня восторженно. Я передал коня председателю, поблагодарил его. Он спросил меня:

— Молодой джигит, откуда родом и как тебя звать? Я думал, что аскеры умеют только рубить и стрелять. Вы оказались лихим джигитом. Благодарю вас за участие в нашей национальной игре.

— Дорогой раис! Меня зовут Джаманкул, я киргиз. Моя родина — Тянь-Шань. У нас есть джигиты получше меня.

Мы и не заметили, как нас окружила толпа возбужденных людей. Все внимание было приковано к коню раиса. Наперебой выкрикивали цены — скакуна уже стали выторговывать.

— Я не цыган торговать лошадьми. Я его купил себе, чтобы ездить на нем. Больше жизни люблю хороших коней, — говорил председатель, похлопывая своего любимца по шее.

Курсовой командир, узнав, что я самовольно принял участие в козлодрании, дал мне нагоняй:

— А если бы несчастный случай, кому пришлось бы отвечать за тебя?

Я ответил:

— Виноват, товарищ командир!

— Нужно было дать тебе наряд вне очереди, но победителей не судят. Поэтому на первый раз прощаю. Чтобы этого больше не повторилось!

На второй день в нашем боевом листке появилась карикатура: курсант скачет на коне, прижав обеими ногами козла. Десятки рук тянутся к нему.

Долго хранил я этот боевой листок как память о прошлом.

В середине ноября поступило сообщение, что басмаческая банда появилась на территории Баткенского района. Мы снова выступили в поход.

На Алайском и Туркестанском хребтах выпал глубокий снег. Стояли сильные морозы. Внезапно поднималась пурга. Колючий сухой снег слепил глаза. Курсанты то и дело соскакивали с коней и растирали белеющие от мороза лица. Нужно было беспрерывно шевелить пальцами рук и ног, чтобы они не окоченели.

Достигнув высоких крутых гор, мы остановились. Перед нами был неприступный склон. Тропа занесена снегом. Слева зияла пропасть метров пятьсот — путь на перевал проходил по этому склону. Правда, была другая дорога, но в обход — в несколько десятков километров.

Курсовой командир подозвал меня:

— Дженчураев, ты житель горной местности. Скажи, сможем ли мы проехать по этому склону?

— Товарищ курсовой командир, разрешите пойти проверить!

— Идите. Только будьте осторожны.

Я осторожно продвигался по тому месту, где нам предстояло проехать. Снег лежал рыхлым пластом на крутом склоне, готовый сорваться и ринуться в пропасть.

Вернувшись, я доложил курсовому командиру, что снег глубокий, склон слишком крутой. Даже кашель человека может вызвать обвал: эту страшную стихию, во время которой даже не успевают взлететь чуткие сороки. Мы можем быть погребенными навсегда.

Нам предстояло вызвать обвал — это было единственное решение. Но каким образом?

Выстрелом или гранатой нельзя, мы обнаружим себя. Басмачи, если они поблизости, опять уйдут.

— Товарищ, курсовой командир! — вдруг весело обратился к командиру мой друг, шутник и весельчак Дадабаев. — Дженчураев говорил, если чихнуть, то может произойти обвал. Разрешите мне, я громко чихаю.

Курсанты оживились. Раздался громкий грохот. Шутка Дадабаева подбодрила их. Усталые и промерзшие до костей, стояли они над пропастью, держа коней под уздцы.

Тем временем, к удивлению всех, то ли от хохота бойцов, то ли от других причин со склона с гулом сорвался обвал. Снег сошел весь. Путь к перевалу был открыт.

Благополучно одолели мы перевал и спустились в лощину. Через несколько минут подъехали к окраине кишлака. Вдруг раздался выстрел. Из мазанок стали выскакивать и садиться на коней басмачи. Поднялась беспорядочная стрельба. Оказывается, нас заметил вражеский наблюдатель.

Мы с ходу завязали с бандой бой и стали преследовать отступающих врагов. Зимние сумерки сгущались быстро. Подул холодный ветер, разыгралась пурга. В двух шагах ничего не было видно. Непогода помешала нам уничтожить банду.

В начале декабря, при активной помощи местных жителей, банда была ликвидирована. Курбаши с одним только телохранителем скрылся в Горном Бадахшане.

А через несколько дней мы услышали такую историю. Где-то далеко в горах курбаши и его телохранитель не поделили награбленные ценности. Между ними завязалась борьба и телохранитель убил своего господина. Голову курбаши он уложил в торбу и привез в отделение милиции.

С тех пор прошло более трех десятков лет. Я всегда мечтал о том, что, если буду жив, обязательно загляну в эти края: так они дороги для меня. И вот мне посчастливилось снова побывать здесь, своими глазами увидеть преображенный край.

Двадцать коротких суток я провел в городе Ленинабаде (старом Ходженте), Соцгородке, в Кулундунской долине и других местах. Я увидел то, о чем даже и не мечтали дехкане в самых лучших своих сказках.

На бывшей пустыне, у подножья гор, выстроен прекрасный Соцгородок. Утопающие в пышной зелени многоэтажные красивые дома, широкие асфальтированные улицы, больницы, гостиницы, школы, театры. На пустовавших веками землях неиссякаемым ключом бьет жизнь.

За несколько десятков километров видно море электрических огней: словно звездное небо опрокинулось на землю — это огни новых городов.

Бывшие Кулундунские пустыни, где мы бились с басмачами, покорены руками советских людей и превращены в цветущие оазисы. Здесь растет замечательный высококачественный хлопок. Кругом фруктовые сады, виноградники. Красуются среди зелени плановые дома колхозников.

Разве только глубокий старик с трудом может вспомнить сейчас об омаче — деревянной сохе, которой веками обрабатывали землю дехкане Кулундунской долины.

Через каменные горы пробит канал протяженностью в несколько десятков километров. По нему направлена живительная влага горной реки.

С тех пор преобразился облик не только городов, кишлаков и пустующих земель, но сами люди в корне изменились. Они стали настоящими патриотами своей отчизны, хозяевами жизни.

С интересом слушали попутчики мой рассказ. Когда я закончил, наступило долгое молчание. И вдруг секретарь взволнованно сказал:

— А ведь я помню эти события. Мне было тогда пятнадцать лет. Утром на наше село напали басмачи. Многие покинули свои дома. Я и мой отец укрылись возле речки в зарослях канавы.

Начался бой. Над нашими головами свистели пули. Я все хотел взглянуть, как воюют, но отец крепко держал меня за плечо. Я не мог поднять головы.

Нам было страшно. Когда ночью все стихло, мы потихоньку подошли к своей юрте, узнали, что здесь не бандиты, а красноармейцы. После ухода красноармейцев в овечьем загоне и в других местах валялось очень много гильз… Я до сих пор не забываю тот памятный день и очень рад, что сегодня встретился с одним из участников этих боев, которые освободили наш кишлак от басмачей.