По следам басмачей

Разгром базы басмачей

Километрах в двух до стойбища басмачей остановились. Мы с политруком Клигманом осторожно поднялись на холм и, замаскировавшись в небольшом кустарнике, стали наблюдать в бинокли. В стане врага было спокойно.

Пересеченная местность позволяла незаметно подойти к противнику. Басмачи расположились на небольшой равнине, и нам хорошо были видны юрты, шалаши и пасущийся скот. В нескольких местах группами сидели басмачи, и рядом с ними стояло много оседланных коней.

Я сказал:

— Наполовину мы уже выиграли бой!

— Да, товарищ командир! Я тоже так думаю. Решение приняли правильное, — обрадованно произнес Клигман.

Обстановка была ясна. Оставалось только действовать немедленно.

Решили нанести внезапный удар с трех сторон: с востока, запада и юга. Каждому отделению приказано двигаться разрозненно.

Быстрым аллюром мы направились к стойбищу противника.

в ста пятидесяти метрах от нас ехал правофланговый дозорный Поляков. Вдруг на него вынесся басмач на гнедом высоком жеребце. Рыжебородый, в белоснежной чалме с длинной пикой на переднем луке. Он показался нам сказочным бедуином, так необычен был его наряд.

Я крикнул:

— Поляков! Смотри, басмач заколет тебя пикой. Басмач в это время подъехал к Полякову сзади…

Поляков обернулся к врагу. Они стояли как вкопанные друг против друга. Никогда, видимо, не думал басмач встретить у себя под боком кызыл-аскера. Его замешательство было минутным: он круто повернул коня, ожег его плетью и понесся к своим.

Бойцы долго смеялись над Поляковым:

— Эх ты, рыжий, упустил муллу.

Наблюдатели басмачей, наконец, заметили нас, подняли тревогу. Но было уже поздно.

Все три наших отделения с криком «ура!» пошли в атаку. Басмачи в беспорядке начали отходить. Они слабо отстреливались, по-видимому, еще не поняв, что произошло.

На солнце заблестели клинки. Бойцы выжимали из своих коней все возможное. Земля гудела от топота копыт.

Молниеносная атака ошеломила басмачей. Они в панике побросали все. База была в наших руках.

В этот день мы захватили иного пленных, баранов, лошадей, верблюдов и оружия. От пленных узнали: отряд басмачей, который мы встретили на пути к базе, заняв оборону, ожидал нашего наступления.

Басмачи, сидя в окопах, переговаривались;

— Пусть наступают кызыл-аскеры, мы им покажем! Пускай попробуют!

К предводителю отряда подъехали два басмача.

— Тахсыр, два кызыл-аскера долго смотрели в нашу сторону, потом скрылись за холмом и больше не появлялись.

— Да, это очень интересно и непонятно! Возможно, они удрали, испугавшись нас?

— Нет, тахсыр, мы хорошо наблюдали, если бы они ушли, то увидели бы.

Предводитель усмехнулся:

— Может быть, они сквозь землю провалились, как безбожники?

Разведчики пожали плечами: в шутку или серьезно говорит их предводитель? Как могут провалиться люди сквозь землю?..

Предводитель вызвал несколько джигитов, приказал:

— Трое езжайте на разведку вон к тем холмам (он указал пальцем), а двое направляйтесь прямо в то место, где увидели аскеров, исчезнуть они не могли.

Разведчики осторожно двигались по указанному направлению. Один из них сказал:

— Слушай, друг, аскеры хитрые. У них много метких стрелков. За целый километр убивают. Вот сейчас выстрелят — и прощай белый свет! И зачем аллах создал нам такую жизнь!

— Кто виноват в этом? Мы сами. Зачем шли против Советов? — сказал другой.

— И верно, что они нам плохого сделали? Однажды я слушал приезжего уполномоченного района, он был коммунистом. Говорил, что все люди равноправны и что Советы любят тех, кто честно трудится. Они хотят строить хорошую и богатую жизнь. Советы борются с бандитами. А мы с тобою кто? Бандиты мы! Грабим, убиваем. Скоро и наши кости будут валяться на барханах. Правильно я говорю, друг?

— Правильно, об этом я думаю больше месяца. Скоро я убегу. Вот увидишь! — Он тяжело вздохнул. — Ох, аллах, прости нам наши грехи!

— Ну, мы совсем разболтались, как у себя дома. Аскеры не стреляют. Заедем за холм, в укрытое место и понаблюдаем.

Никого не обнаружив, один из них обрадованно произнес:

— Слава богу, аскеров нет, а то у меня душа в пятки ушла.

Предводитель банды с нетерпением ожидал возвращении своих разведчиков. Когда они появились, он облегченно вздохнул:

— Ну как? Где аскеры?

Разведчики сообщили, что аскеров не видели, а только видели их следы, уходящие к базе.

Предводитель на мгновение опешил.

— Значит, они перехитрили нас! Сейчас же в погоню! Там их встретят наши джигиты! Только вот аскеры все наши планы перепутали, а то к обеду мы уже были бы у колодца Босога.

— Тахсыр, аскеры не только перехитрили нас, они у нас в тылу, — сказал один пожилой басмач. — Нападут — и конец нам.

Предводитель нахмурился. Ему были неприятны эти слова, но про себя подумал: «Он прав».

— Да, надо спешить к своим. Ну, быстро по коням. Быстро, быстро.

Многие басмачи, не понимая в чем дело, вскочили на коней и ждали приказания своего главаря.

— Дорогие мои джигиты, аскеры перехитрили нас. Мы проспали все. Возможно, там идет бой. Нам срочно нужно ехать на помощь. За мной, галопом!

За несколько километров они услышали выстрелы со стороны базы, а потом увидели поспешно отходящих басмачей;

Предводитель пытался остановить бегущих:

— Стойте! В чем дело?! — кричал он, размахивая камчой.

Один из бегущих, еле переводя дух, заметил:

— Тахсыр, Тахсыр! Аскеры захватили все. Много джигитов сдалось в плен. Вон, видите, аскеры преследуют нас по пятам?

Главарь увидел мчавшихся кызыл-аскеров.

«Неужели разобьют и нас?» — с тревогой подумал он.

Заметив приближение крупного отряда басмачей, я быстра собрал свой взвод, Приказал установить два ручных пулемета и предупредил: открывать огонь только по приказу.

Взвод находился в укрытии.

Позже мы узнали…

Главарь басмачей, узнав о полном разгроме их лагеря, пришел в ярость. Он решил атаковать всей массой всадников, выбить нас из района базы, спасти, скот и освободить пленных.

Он обратился к своим головорезам:

— Лучше погибнуть, чем бежать от аскеров. Освободим своих товарищей, отберем богатства.

Он старался подбодрить джигитов, говорил, что еще есть возможность победить, так как их в три раза больше, чем аскеров.

Часть басмачей поддержала предводителя, но многие были не уверены в победе. И они уже строили планы спасения своих жизней.

— Товарищ командир, они идут прямо в лоб! — крикнул Попов.

— Вижу. Все же они решили встретиться с нами. Пусть идут. Держите наготове клинки.

Басмаческие кони перешли на рысь. На солнце заблестели сабли и острые наконечники пик.

Наш взвод стоял в укрытии с обнаженными клинками. Во главе каждого отделения были закаленные командиры-коммунисты.

Расстояние между взводом и противником с каждой минутой сокращалось. Восемьсот метров… семьсот; шестьсот… Все ждали. Вот-вот сейчас начнется схватка.

Бойцы молча всматривались вперед, перебирая поводья и сжимая клинки. Ждали команду «В атаку!».

На холме лежал Фетисов с пулеметчиками, часто поглядывая в мою сторону, тоже с нетерпением ожидал команды.

Противник с рыси перешел в галоп и, развернувшись, пошел в атаку с криком и гиканьем. Когда они приблизились на расстояние трехсот метров, я дал команду открыть огонь из пулеметов, а взвод ринулся в атаку.

Топот коней, шум, крики «ура», треск пулеметов — все слилось в сплошной гул, словно в пустыне поднялся ураган.

Наши пулеметы косили противника. Падали лошади, люди. Кони без всадников носились по холмам.

Бандиты, не выдержав сильного огня и стремительной атаки, повернули назад. Мы начали их преследовать.

В этой короткой и жаркой схватке часть басмачей была перебита, а часть ушла в пески.

Один из дозорных бойцов, находившийся на правом фланге, прискакал и доложил, что его напарник боец Петров окружен группой бандитов.

Я с отделением поскакал выручать его; Красноармеец яростно отбивался. Бандиты с двух Сторон наседали на него.

Наш пулеметчик открыл огонь по одной группе. Мое отделение атаковало другую группу. Часть бандитов была уничтожена. Уцелевшие скрылись в барханах, прихватив с собой коня Петрова. Дальнейшее преследование пришлось прекратить, так как наши кони выбились из сил.

Басмачи, отъехав несколько километров, стали интересоваться содержанием красноармейской переметной сумки, притороченной к седлу. Обнаружили в ней гранату образца 1914 года. Один из джигитов предупредил, что бомба может взорваться.

— Если бы она была заряжена, она давно взорвалась бы, — возразил другой. — Давай будем изучать ее. — Начал крутить и вертеть гранату. Вытащил предохранитель ударника. Ударник сработал. От испуга басмач бросил гранату. Грохнул взрыв. Было убито три басмача и две лошади, в том числе и конь Петрова.

Мы вернулись на базу, которую отбили у басмачей. Кони и люди были усталые. Но всюду слышались радостные возгласы:

— Вот здорово мы им всыпали! Только жаль, что нет курева…

Ко мне подошли фельдшер Ватолин и мой помощник.

— Товарищ командир, в котлах сварено достаточно мяса. Коням тоже корм есть, в мешках обнаружено много ячменя.

— Очень хорошо! Пусть бойцы подкрепляются. Как гласит киргизская пословица: «Ачтын тогу бар» — «После голодного дня да наступит и сытый день».

Коновод Артамошкин в большой деревянной чашке принес нам наваристый бульон с большими кусками мяса.

— Угощайтесь! Аксакалу — баранья голова. Сейчас принесу. — Артамошкин улыбался.

Мы посмеялись шутке коновода. Принялись за еду. Тут уж было не до разговоров.

Через несколько минут большая деревянная чашка была пуста.

Я вызвал помощника командира взвода и дал распоряжение согнать весь скот в одно место.

— А ишаков оставить! Пусть они сами ездят на них.

Ровно через час весь скот был собран. Хорошаев к неописуемой радости бойцов обнаружил два мешка махорки, даже с курительной бумагой. Потом в глубокой яме нашли мешок с чаем, мешок спичек, десять мешков муки, жиры, пудов шесть соли, мешков двадцать ячменя, ковры, много мануфактуры.

Это все было награблено басмачами. Собрали много разнокалиберного оружия всяких образцов с боеприпасами.

Навьючив верблюдов, стали готовиться к отъезду. Вдруг слышу настойчивый голос проводника Жеке, который доказывает Хорошаеву:

— Ни в коем случае нельзя оставлять бандитам это добро. Бочки и бурдюки в пустыне дороже золота!

— Да, да! Вы правы, Жеке, это действительно так. Сейчас у нас есть хороший транспорт — верблюды. Возьмите трех красноармейцев, покажите, как вьючить.

— Все готово к выступлению, товарищ командир. Я уже выделил боевое охранение. И погонщики нашлись, — доложил помощник командира взвода.

Я посмотрел на часы. Было двадцать два часа, а луна еще не взошла. Мы взяли маршрут к колодцу Босога. К утру благополучно достигли перевала. Луна поднялась высоко и ярко освещала растянувшуюся на целый километр колонну. Переправившись через небольшой перевал, мы спустились к подножью гор.

Головной дозор подал сигнал, что впереди движется группа всадников.

Остановили колонну. Дозор поскакал вперед. Я посмотрел в бинокль, видно было хорошо. За кочками заметил несколько затаившихся человек.

— Вы видите? — спросил у меня Клигман.

— Вижу, вижу. По-видимому, наши. Бандиты никогда бы не решились вступать в бой с нами после такой бани.

— Да, да. Скорее всего это наши, они приняли нас за банду.

Пока мы рассуждали, наш дозор выяснил обстановку: это оказалось отделение, высланное командиром дивизиона на разведку. Они искали нас.

Наша колонна двинулась вперед после сигнала головного дозора: «Путь открыт».

Старший группы, высланный нам навстречу, рассказал о том, что командир дивизиона и весь гарнизон очень беспокоятся за нашу судьбу. Думали: возможно, банда снялась со своей базы и ушла или мы попали в засаду.

Командир отделения не скрывал радости.

— Когда прибудет такая колонна, вот будет веселье!

— Чем вы питались эти двое суток? — спросил Клигман.

— Люди? — он повел плечами и вздохнул. — Воздухом. Командир дивизиона пообещал зарезать одного бандитского коня.

Пока мы разговаривали с командиром отделения, красноармейцы оживленно угощали прибывших из гарнизона вареным мясом.

— Угощайтесь, угощайтесь. На второе подадим курево. Мы сыты, но двое суток не смыкали глаз.

Двух красноармейцев отправили нарочными к командиру дивизиона, чтобы они нас не, приняли за басмачей.

Через два часа мы прибыли. Мой рапорт командиру дивизиона был по всем правилам Военного устава.

— Видим, видим, — он обнял меня, расцеловал. — А мы так беспокоились.

Все командиры собрались в тени мазара. Подошел старшина дивизиона:

— Разрешите доложить о результатах подсчета трофеев? Баранов две тысячи сто, лошадей пятьдесят три, среди них пятнадцать строевых хороших коней. Верблюдов двести семнадцать, коров двадцать. Фуража — ячменя двадцать мешков, пшеничной муки десять мешков, мешок чая, три мешка сахара, два мешка махорки, соли пять мешков, жиров примерно килограммов сто. Много всякой Мануфактуры, несколько ковров.

Для штаба привезли хорошую юрту из кошмы. Пленных — семьдесят один человек. Оружие не считали, доложу дополнительно.

— Ну, старшина, накормите людей досыта. Теперь в твоем распоряжении все есть. Учтите махорку, муку, ячмень, сахар строго нормировать. Ясно?

— Есть!

Ординарец командира дивизиона принес несколько лепешек, сахар и горячий чай.

— Угощайтесь. Это — гостинцы от наших «друзей»…

Все весело засмеялись и принялись пить чай. Я наблюдал, с каким аппетитом пили чай командиры.

— Вкусные лепешки, хотя и сухие! — похваливали они.

— Как же, конечно, вкусные после двухдневной уразы! Хотя я и не мусульманин, но пришлось соблюдать этот обычай, — с усмешкой сказал командир дивизиона. — Товариш, и Клигман и Дженчураев, идите, отдыхайте. Охрану возлагаю на взвод Митракова.

Солнце с самого утра уже жгло немилосердно. Перед глазами рябил прозрачный горячий воздух. Мы с Клигманом стояли в трусах у колодца, обливались холодной водой.

Я забрался в щель, которую вырыл Артамошкин, и сразу уснул, как убитый, не чувствуя ни жары, ни духоты. Когда я встал, бойцы моего взвода еще спали. Бойцы взвода Митракова, получив муку и жиры, готовили оладьи в солдатских котелках.

Митраков подошел ко мне:

— Ну как отдохнул? Пошли. Мои бойцы угостят оладьями. Тебя приглашают на самое почетное место.

Бойцы Митракова в трусах и сапогах на босую ногу суетились возле нас. Угощали у каждого костра.

Поблагодарив кулинаров, мы сели с Митраковым на бугорок, крепко затянулись махорочкой.

Митраков вздохнул:

— Сколько времени мы путешествуем?

— Три месяца как выехали из Кызыл-Орды. Из них — два месяца с бандюгой возимся. Что делается в нашей стране, не знаем. Ни радио не слушаем, ни газет не читаем. Полная изоляция.

— Знаешь, Джаманкул, — душевно заговорил Митраков. — Я один приехал в Гурьев, а семью оставил на границе. И обещал им послать литер для переезда. Так и не успел этого сделать. Они ждут и не знают, где я нахожусь. А я загораю на этом Босогинском курорте…

Митраков задумался.

— Мою жену зовут Лушей, а сына Дмитрием, — через минуту заговорил он. — Ему уже шесть лет. Такой же рыжий, как я. Бывало, прихожу с границы, беру баян и играю, а он пляшет. Такой потешный малый! Соскучился я по нему. Еще долго придется загорать здесь. Это я чувствую.

— Вася, басмачей мы, конечно, уничтожим. Приедут наши семьи, ты будешь играть на баяне, а я с твоим сыном буду плясать. Ты не горюй.

— А ты умеешь плясать?

— Постараюсь не покраснеть перед твоим сыном.

— А ты давно женат?

— Нет. Первый ребенок должен родиться. Жена осталась в Кызыл-Орде.

— Зачем же там оставил?

— Это целая история. В тот день, когда мы выехали, отвез ее в роддом. Кто у нас родился: сын или дочь — не знаю.

— А как ты сам думаешь? Сын или дочь?

— Я сказал жене, чтобы она родила сына. Как выполнила мое желание — не знаю. Будем живы — увидим.

Подошел политрук Клигман, весь опухший от сна. Присел рядом с нами.

— Ну, два командующих, о чем мечтаете?

Солнце садилось. Закат был багрово-красный. Я указал на закат.

— Мечтаем о прохладе. Скорее бы солнце скрылось за горизонтом.

Митраков даже рукой махнул несколько раз, чтобы скорее оно уходило.

— Товарищ политрук, — спросил Митраков, — вы женаты? Или есть у вас невеста?

— Да, есть на Украине невеста. Я обещал поехать за ней и привезти в Гурьев в марте, но не удалось. Все некогда нам, а потом ранили, лежал в больнице. Недавно выписали и тут же поехал с вами. Я думаю, что меня она будет ждать всегда.

— Ка. к ее звать?

— Поля. Хорошая девушка, черненькая, красивая, умная. Да еще комсомолка. Ну, товарищи, пойдемте посмотрим наших людей, коней, окопы и траншеи.

Кони моего взвода все слегли и тяжело стонали. Мы прошли по траншеям. Проверили, как организована охрана пленных. Они сидели в котловине. Когда мы приблизились, пленные встали. Часовые крикнули: «Садитесь!»

Митраков сказал не без усмешки:

— Какими они стали дисциплинированными и вежливыми!

Недалеко от колодца, в лощине, поставили юрту. Вошли в нее. Командир дивизиона, раскрыв допотопную карту, при свете керосиновой лампы делал на ней пометки красны1 м и синим карандашами.

— У тебя отмечена база басмачей? — спросил он меня.

Я вытащил карту, сел рядом и показал, где база и где разыгрался бой.

Командир дивизиона, не торопясь, нанес на свою карту условные знаки и отодвинул карту.

— Да, товарищи командиры, — спокойно начал он, — мы временно вышли из адски затруднительного положения. У нас сейчас есть провиант, хотя ты и обидели басмачей. — Он засмеялся. — Но за эго они с нас могут спросить. Так что нам надо быть начеку.

— Товарищ командир дивизиона, мы их совсем не обидели. Мы оставили им много ишаков, чтобы могли возить воду, проверять время по их рёву и не ходить пешком, Джаманкул даже послание написал арабским шрифтом на их языке на двух фанерных дощечках. Одну дощечку повесили на шею старому ишаку, а другую — на хвост молодому ишаку. Текст, кажется, у него в блокноте сохранился, — рассказывал Клигман.

— Ну-ка, ну-ка, товарищ Дженчураев, достань свой блокнот, прочти нам.

Я вытащил свою записную книжку, начал читать и переводить на русский язык:

— Господа] Оставляем вам всех ишаков от молодого до старого. Ослы жалуются на вас. И за все гнусные злодеяния, совершенные вами, отказываются служить у вас. Мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела. Сами решайте, кто из вас прав — кто виноват…

Командир дивизиона и все сидевшие долго смеялись.

Через некоторое время мы узнали, что слухи о разгроме базы дошли до предводителя басмачей, который, собрав всю свою орду, прибыл на место происшествия.

Когда предводитель в мрачном настроении сидел со своими приближенными, один из басмаческих джигитов, низко склонив голову, доложил;

— Тахсыр-хан! Среди оставшихся ишаков на двух — у одного на шее, у другого на хвосте — висят фанерные дощечки. На них написано по-мусульмански.

— Пригоните сюда ишаков. Здесь сидит тахсыр мулла, он нам прочтет и растолкует.

Басмачи кинулись за ишаками.

Неподалеку с несколькими товарищами сидел Мерген. Они слыхали весь разговор хана с джигитом.

Ишаков подогнали к хану. Они стояли важные, как высокие сановники. Со всех сторон сходились к ним басмачи. Все хотели знать, что же написано на дощечках.

Хан с удивлением смотрел на ишаков. На его лице было нетерпение.

Двое джигитов слезли с коней, сняли дощечки и с почтением передали хану, который в свою очередь протянул их мулле.

— Тахсыр-мулла, пожалуйста, прочитайте.

Все, вытянув шеи, стояли в ожидании. Мулла громко прочел послание. Несколько секунд хан был в недоумении. Но когда до него дошел смысл написанного, он пришел в ярость. Тонкие губы сомкнулись; такая злая насмешка была ему не по нутру.

— Кто написал? — крикнул он.

— Тахсыр-хан, здесь же были аскеры, возможно, они и написали, — сказал Мерген.

В это время старый ишак издал громкий рев. Кричал он долго, словно подтверждая жалобу на свою горькую судьбу. И только прервался рев, как тут же раздался крик молодого ишака. Хан окончательно вышел из себя и велел немедленно убить этих поганых животных.

— Уважаемый предводитель, это рука аскеров. Кто же может еще так написать? Нас с ишаками сравнивать!.. — гнусавил мулла, сокрушенно покачивая головой.

Мерген со своими друзьями тихо пробрался в лощину, и они там долго смеялись.

— Это хуже, чем разгром нашей базы. Нас сравнивают с ослами. Да, они правы. Действительно, мы ослы, даже хуже. Эти животные не приносят вреда, а мы?..

Хан поклялся во что бы то ни стало отомстить аскерам за разгром и оскорбление.

Его джигиты один за другим Молча стали расходиться.