По следам басмачей

Разлука

Наш пулеметный взвод вернулся с тактических занятий. Не успели зайти в казарму, старшина, увидев меня, сказал;

— Вас вызывает командир эскадрона.

— Слушаю, товарищ, старшина. Скажите, по какому вопросу?

— Он мне не докладывал. Но учтите: сердитый. На-колбасили, наверное?..

Старшина лукаво улыбнулся и ушел.

Наш командир эскадрона редко вызывал курсантов. А если приходилось пропесочить, поручал это дело старшине… Я ломал голову, зачем он меня вызывает? За три года учебы я ни разу к нему не попадал. Все у меня было нормально: в учебе и дисциплине. Что будет, то будет! Поправил ремень, фуражку и, набравшись храбрости, направился к кабинету командира. По коридору навстречу мне торопливо шагает мой товарищ, — Эрмекбаев. Встретились у самой двери кабинета.

— Ты куда? — спросил я.

— Вызвал командир эскадрона.

— Меня тоже. Не знаешь зачем?

— Не знаю…

Мне стало как-то легче на душе. Значит, он нас вызывает по делу. Но это было только наше предположение.

Эрмекбаев подтолкнул меня к двери:

— Давай, заходи первым.

— Нет, ты заходи. По возрасту ты старший. — И одновременно постучались в дверь.

— Войдите, — послышался знакомый голос.

— Разрешите доложить. По вашему приказанию прибыли.

Командир эскадрона поздоровался, критически осмотрел нас с головы до ног и спросил:

— Вы только с занятий?

— Так точно, товарищ командир эскадрона. С тактических занятий, не успели переодеться.

Он указал нам на стулья и предложил сесть.

— Товарищи курсанты, вас вызывает к себе комиссар школы для беседы. Идите покушайте, переоденьтесь в парадную форму и через час явитесь к нему. Ясно?

— Ясно, товарищ командир эскадрона!

Четко повернувшись, мы вышли из кабинета. У двери снова встретились со старшиной.

— Ну, здорово вас пропесочили, будущие красные командиры? Даже пот прошиб!

Он весело улыбнулся.

— Пока все благополучно. Через час к комиссару, а там что будет — не знаем.

— Только не опаздывайте. Явитесь как штык в указанное время, — строго предупредил он и зашел в кабинет командира эскадрона.

А вскоре мы уже шагали в штаб.

Комиссар был не один в кабинете. С ним сидел начальник нашей школы Малышев. У обоих сверкали на груди ордена Красного Знамени. Комиссар, приветливо поздоровавшись с нами, предложил сесть. Они с нами долго беседовали, и в заключение комиссар сказал:

— От нашей школы, товарищи курсанты, вы вдвоем направляетесь в распоряжение политуправления. На вас возлагается особо важное партийное поручение. Мы думаем и надеемся, что это задание выполните с честью.

— Выполним, товарищ комиссар! — Мы встали.

— Коммунисты должны быть только такими. Завтра к десяти часам явитесь в штаб Политуправления Среднеазиатского военного округа!

На следующий день ровно в девять утра нас принял начальник Политуправления Ястребов Григорий Герасимович, старый большевик, член партии с 1905 года. По-отечески похлопав нас по плечу, не выслушав наших рапортов, усадил на диван и сел рядом. Мы чувствовали себя неловко — ведь впервые попали к такому большому начальнику. Но его простота и задушевность ободрили нас.

Он расспрашивал о наших родных, интересовался, чем занимались до поступления в военную школу. Незаметно, полушутя, спросил, употребляем ли мы спиртные напитки.

Но мы не пили даже пива. Ястребов остался очень доволен. Далее он рассказал о предстоящих грандиозных планах реконструкции тяжелой промышленности и сельского хозяйства нашей страны, о внешней политике. Рассказ его был живой и убедительный. В заключение он сказал:

— Мы вас направляем в распоряжение Средазбюро ЦК ВКП(б). Подробный инструктаж и направление получите там.

Пожелав нам всего хорошего, добавил:

— В селах и аулах вам придется встретиться лицом к лицу с классовым врагом. Будьте бдительными!

Его простота и душевность заставили нас забыть, с кем мы разговариваем. Не всегда даже родной отец мог бы так войти в душу. А ведь с нами беседовал человек высокого воинского звания, с четырьмя ромбами на петлицах, член Военного Совета, революционер-подпольщик, человек с громадным жизненным опытом.

По военной этике и уставу мы должны были стоять перед ним по стойке «смирно», отвечать на вопросы: «Есть!», «Так точно!», «Слушаюсь!». Но ничего подобного не было: состоялся чистосердечный разговор, запомнившийся на всю жизнь.

Образ этого человека до сего времени сохранился в моем сердце.

В здании Средазбюро ЦК ВКП(б) многолюдно и оживленно. Сюда прибыли люди разных национальностей, разных возрастов и специальностей.

Здесь можно было увидеть старых большевиков с дореволюционным стажем и совсем еще юных комсомольцев. Но у этих разных людей была единая цель: перестроить мелкие крестьянские хозяйства, раз и навсегда покончить с эксплуататорами.

Для работы в деревне партия послала двадцать пять тысяч самых лучших своих людей с фабрик и заводов, из партийно-советских учреждений. Тут была целая армия, но только вооруженная не винтовками, а идеями Ленина.

Целую неделю мы слушали лекции об организации коллективного хозяйства, которыми руководил секретарь Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б) товарищ Зеленский.

По окончании инструктажа я со своим другом Эрмекбаевым получил назначение в Южную Киргизию, в Ошский округ. Нас было семнадцать — целая бригада.

Когда мы уселись в вагон, то среди нас оказалась одна девушка. Она была слушательницей Среднеазиатского коммунистического университета, роста среднего, с коротко подстриженными волосами, очень миловидная. На вид ей нельзя было дать и восемнадцати лет. Она казалась совсем еще юной. В ее серьезных больших глазах, обрамленных густыми черными ресницами, была решительность и что-то задорное.

Девушка устроилась в соседнем купе. Один молодой человек из нашей бригады, открыв чемодан, достал румяное яблоко, подошел к ней и протянул:

— Это для вас. Вы одни среди нас, берите! — с улыбкой сказал он.

Она смутилась. Другой товарищ, сидевший рядом, подбодрил:

— Берите, берите, не стесняйтесь!

Щеки ее зарделись. Несколько пар глаз были обращены на нее. Девушка не знала, что делать: взять яблоко или отказаться. Все же взяла, поблагодарила и подошла к окну. Наши взгляды встретились. Она тут совсем растерялась. С яблоком в руке вышла в коридор и стала у открытого окна.

Теплый ветер ласкал ее разгоряченные щеки, играл вьющимися волосами. Я долго смотрел на нее. И мне показалось вдруг, что я ее больше не встречу. Как мне хотелось, чтобы хоть раз взглянула на меня!

Я одернул гимнастерку, поправил волосы и шагнул к ней. И тут мой друг Эрмекбаев схватил меня за руку.

— Ты куда, — тихо сказал он. — Неприлично так сразу в погоню.

Я задумался. На самом деле — неприлично. Мое сердце билось учащенно, как у пойманного воробья. Раньше ничего подобного со мной не случалось.

Мы ехали по Ферганской долине. За окном вагона открывались прекрасные виды, но мне было не до них. В глазах стояла девушка в простенькой синей юбке и серой блузке. Я слышал ее смех и звонкий голос; она с кем-то оживленно разговаривала. К вечеру я окончательно потерял голову и рассказал о своих переживаниях Эрмекбаеву. Он засмеялся и спросил:

— Ты хоть поговорил с ней? Чудак, ты еще колхоз не организовал, а сам хочешь коллективизироваться. Ну и ну!

Он долго смеялся надо мной.

— Эх, друг, разве ты, женатый человек, поймешь меня?..

— Не обижайся, любовь должна быть обоюдной. Друга выбирают на всю жизнь.

— Слово джигита — закон. Все равно она будет моей, — твердо сказал я. Откуда появилась такая уверенность, и сам не знаю.

— Давай, давай, посмотрим, — сказал Эрмекбаев.

После выполнения задания я был отозван в Ташкент для сдачи выпускных экзаменов. По окончании военной школы я служил в городе Душанбе, в прославленном своими подвигами Краснознаменном Алайском кавалерийском полку.

В последних числах ноября 1930 года меня перевели в Алма-Ату.

Получив назначение, я с женой — с той самой девушкой, которую встретил тогда в поезде, — выехал из Алма-Аты в город Кызыл-Орду. Несмотря на декабрь, погода стояла теплая. Но едва отъехали от станции Туркестан, с запада подул холодный ветер. Повалил мокрый снег. Окна вагона залепило, стало сумрачно.

I — Да, непогода разыгралась. Интересно, как сейчас в Кызыл-Орде? Тебе там приходилось бывать? Что это за город? — спросила жена.

— Бывал, могу вкратце рассказать. Город расположен на правом берегу реки Сыр-Дарьи. Около девяноста лет тому назад его называли крепостью Ак-Мечеть, которая принадлежала кокандскому хану Худояру. После прихода русских крепость стали называть Перовск, а впоследствии переименовали в город Кызыл-Орда. Там до 1928 года была столица Казахской АССР.

Я стал рассказывать жене о политике царизма и английского империализма в этих краях…

За разговорами мы не заметили, как наш поезд прибыл на станцию Кызыл-Орда.

Мы вышли из вагона, и я направился искать извозчика. Но поиски мои были напрасны. Взяв в руки чемоданы, пошли в крепость, находившуюся на западной окраине города, в полутора километрах от станции.

Морозный декабрьский ветер обжигал лицо, пронизывал насквозь. Приходилось поворачиваться то спиной, то боком, защищаясь от разыгравшейся метели.

Улицы были безлюдны. Гудели под ветром деревья, и к ногам падали сухие сучья.

— Вот это буран! Видишь, как метет? Я не думал, что здесь бывает такая холодная зима.

— Я не могу открыть глаза, — сказала жена.

— Тебе тяжело? Дай мне, — я взял из рук жены небольшой чемодан.

— А тебе неудобно будет нести оба чемодана.

— Ничего, с грузом против ветра лучше идти, больше устойчивости. А ты за моей спиной защищайся от ветра.

— Еще далеко?

— Нет. Вот впереди крепость, там должен быть штаб.

Мы вошли в ворота крепости. Нас остановил часовой, укутанный в большой овчинный тулуп. Потом взял железо и ударил по куску рельса, висевшему на столбе. На вызов часового явился дежурный. Он проверил документы и сказал:

— Пойдемте, товарищ командир.

На первом этаже большого кирпичного здания я пристроил жену возле железной печурки и спросил дежурного:

Где ваш командир дивизиона?

— Его замещает командир взвода… Старшие командиры еще не приехали.

— Вы, товарищ командир, к нам приехали работать?

— Да. У вас такой лютый мороз! Здесь всю зиму так метет?

— Не всегда. Метель бушует только со вчерашнего дня. Пожалуйста, заходите.

В комнате за столом я увидел человека лет тридцати, с одним кубиком на малиновых петлицах. Прочитав мое удостоверение, он весело улыбнулся;

— Слава богу, прибыл хоть один командир. Мы замучились. Комплектуем два дивизиона, а у нас всего три командира. Люди вашего дивизиона только начали прибывать.

Он вытащил из ящика стола папку.

— Посмотрите, вот список прибывших. Теперь сами комплектуйте свой дивизион. Мы трое не успеваем даже проводить занятия с личным составом своего дивизиона.

Утром я со старшиной дивизиона пошел проверять казармы и конюшни.

— Ну, старшина, найди мне хорошего скакуна.

— Пройдемте, есть конь по кличке Дунай. Какой породы — не знаю. Сумасшедший такой, как тигр, никого не подпускает близко. Все боятся подойти. Только один боец Артамошкин ухаживает за ним.

— Пойдем, посмотрим!

Конь был гнедой, невысокий, грива и хвост черные, густые. Стоял отдельно от других коней, привязанный к коновязи. Мы только подошли, он начал фыркать, бить передними копытами, навострил уши. Косится на нас кровавыми глазами.

«Ему не более семи лет, — определил я. — По экстерьеру настоящий кавалерийский конь».

— Старшина! Этот конь калмыцкой породы! Взгляни на копыта. Ни у одного коня здесь нет ничего похожего. Копыта массивные, не требуют ковки. Передние и задние ноги сухие, прямые, а грудь широкая. И спина соответствует росту. Посмотри, какие упругие мышцы. Весь он жилистый. Видать, хороший у него шаг. Этот конь самый выносливый в пустынях, песках и горах. Есть у него хозяин?

— Нет, товарищ командир, все отказались брать.

— Тогда я возьму его. Моим коноводом будет тот боец, который ухаживает за ним.

Стоявший рядом со старшиной командир отделения покачал головой:

— Товарищ командир, убьет он вас!

— Я с пяти лет в седле. И вот — пока жив.

Командир отделения опять покачал головой.

Целый месяц чуждался меня конь, не подпуская к себе. Потом так привык, что без меня скучал. И как только завидит — ржет. Отпущу — идет за мной. Если кто-нибудь тронет меня шутя, он набрасывается на обидчика. На рубку летел, как стрела. Я еле успевал рубить лозы. Однажды делали переход по сильно пересеченной местности. За двенадцать часов я отмахал на нем сто тридцать километров. У коновода конь был тоже выносливый, но после этого перехода лежал три дня не поднимаясь. А мой Дунай — хоть бы что.

К январю дивизион полностью укомплектовали. Учеба проходила усиленно. Бойцы и командиры не считались с трудностями.

После трехмёсячной упорной учебы провели проверку всего личного состава дивизиона. Смотр боевой подготовки начали со стрельбы боевыми патронами. На стрельбище были слышны выстрелы и голоса командиров:

— Смена, встать! Оружие к осмотру!

Бойцы быстро вставали, клали винтовки на левое плечо в горизонтальном положении, и командир отделения придирчиво осматривал винтовки. Убедившись, что в патронниках нет боевых патронов, командовал положить оружие. Бойцы четко и быстро выполняли его приказ.

— К мишеням шагом марш!

Бойцы занимали свои места — каждый против своей мишени.

Я подошел к первой мишени.

— Красноармеец Петров произвел пять выстрелов! — доложил боец.

— Хорошо, хорошо, товарищ Петров. Кучно научился стрелять, месяц тому назад было гораздо хуже.

Боец, покраснев до ушей, переминался с ноги на ногу.

Подхожу к следующей мишени..

— Красноармеец Пономаренко произвел пять выстрелов! — доложил боец.

— Подойдите ближе к мишени и покажите, где пробоины.

Он подходит к мишени ссутулившись и указательным пальцем показывает:

— Ось, ось, ось, ось.

— А пятая пуля где? — спрашиваю я.

Поискав на мишени пятую пробоину, он вздохнул:

— Ни бачу, товарищ, командир взвода!

— Вот эти четыре пробоины — меткие и кучно, а пятой пули нет. Командир отделения, обратите внимание. Даю недельный срок. Провести дополнительные занятия с товарищем Пономаренко по огневой подготовке и прикрепить к отличному стрелку Тимофееву. Пусть он поможет ему.

Подошел к последней мишени:

— А, товарищ. Желудков! Ну как, посмотрим. Ого! Молодец! Отлично! Две десятки, девятка, две восьмерки. Ну-ка, товарищи, идите сюда! Учитесь у него. Все стреляли неплохо, но у него лучше всех.

Все сгрудились около мишени Желудкова, а боец Пономаренко с неохотой подошел последним. Чувствовалось, очень переживает за свой промах.

— Товарищ; командир отделения, а как у Желудкова по другим дисциплинам?

— По политической и огневой — хорошо, но у него неважно обстоят дела с конной и тактической подготовкой. Когда он сидит на коне, животом закрывает переднюю луку седла. Бойцы на скаку достают предмет с земли, а он наклониться не может — опять-таки живот мешает. А когда ползет по-пластунски, снова живот не дает двигаться. И зад возвышается, как кочка, и является неплохой мишенью. Одним словом, надо кончить с этим.

— С чем? — весело спрашиваю я.

— Да с животом.

Бойцы смеются. А Желудков стоит весь пунцовый от стыда.

Я сидел с двумя командирами. Открылась дверь помещения, занятого под штаб, и вошел человек средних лет, в пограничной форме, с двумя шпалами на зеленых петлицах, плотный, высокого роста.

Шинель хорошо сидит на широких плечах, сапоги начищены до блеска, на них звонкие, сверкающие шпоры. Хрустящие ремни портупеей. С правой стороны маузер в деревянной колодке, с левой — кавалерийская шашка.

— Здравствуйте, товарищи командиры!

Узнав старшего командира по знакам различия, мы вскочили.

— Кто из вас Дженчураев?

— Я Дженчураев, — отвечаю.

— Садитесь, садитесь. Мы все здесь свои, — сказал он вежливо и, вытащив из нагрудного кармана удостоверение личности, протянул. — Меня назначили командиром и комиссаром в отдельный оперативный Гурьевский дивизион ОГПУ.

Я проверил документы и вернул ему.

— Товарищ командир дивизиона, четвертый месяц мы вас ждем.

— Я знаю, что вам было трудно. Сейчас дивизион в полном составе. Со мной приехал заместитель по политической части товарищ Кукин, а двое взводных и политрук прибудут в Гурьев.

Командир дивизиона поинтересовался, как укомплектован личный состав.

Я доложил:

— Личный состав полностью укомплектован. Примерно восемнадцать процентов — бойцы второго года службы, а остальные — первого года. Среди них есть пограничники.

— Это очень хорошо! Сам тоже еду с границы… Прервал вас. Продолжайте.

— Учеба проходит нормально. Почти двадцать процентов личного состава дивизиона — комсомольцы. Членов партии — четверо. Коллектив спаянный, дружный. Конский состав укомплектован также полностью.

— Я доволен, — командир дивизиона помолчал минуту… — Да, товарищ Дженчураев, у нас и командиры неплохие. Задание перед нами ответственное. Проинформирую вас: завтра мы срочно отправляемся эшелоном в далекий путь — в Гурьев. А там, возможно, и дальше… В Кара-Кумах и на возвышенности Устюрт действуют большие группы басмачей. Убивают и грабят мирных жителей. Недавно они совершили налет на районный центр — форт Шевченко. Но были отбиты. Товарищ Дженчураев, приходилось вам воевать когда-нибудь с этими бандитами?

— Да, и в Ферганской долине, и на Памире.

— Значит, имеете боевой опыт. Вы, товарищ Дженчураев, будете командиром первого кавалерийского взвода. Также назначаю вас начальником отправляющегося эшелона. Начальник станции имеет указание о предоставлении нам вагонов. Мы с вами пойдем сейчас туда, а завтра с утра займемся погрузкой и в семнадцать ноль-ноль отбываем.

Мы с ним обошли казармы, конюшни и направились к станции. Вечером командир дивизиона познакомил меня со своим заместителем по политической части Кукиным, фельдшером Ватолиньш и ветеринаром Чурсиным.

Я поздно вернулся домой. Жена, приготовила ужин и давно ожидала меня.

Азимов, командир взвода другого дивизиона, у которого мы стояли на квартире, успокаивал ее.

— Завтра, наверное, уедете, — говорил он, — как же я буду теперь жить один?.. Мне без вас будет скучно.

Квартира Азимова состояла из одной квадратной комнаты с двумя окнами, выходившими на улицу.

Довольно-таки обширная комната была почти пустая, Обстановка ее состояла из односпальной красноармейской кровати, заправленной голубым тканевым покрывалом. Стол, три табуретки и составленный из двух чемоданов Азимова туалетный столик, который стоял в простенке между окнами. На нем небольшое зеркало, бритвенный прибор и флакон тройного одеколона.

У стены, возле кровати Азимова, стоял большой азиатский сундук, где он хранил все свое добро для будущей жены: начиная от пальто, кончая перчатками, чулками и разной мелочью.

С Азимовым мы учились в военной школе. Он старше меня на два года. Окончил Среднеазиатскую военную школу на год раньше меня. В этом городе мы встретились как родные.

Он был среднего роста, с черной густой шевелюрой, густыми черными бровями и такими же черными, как уголь, глазами. Носил маленькие черные усики. Был всегда подтянут, хорошо одет. В свободное от службы время любил показывать содержимое сундука.

— Скажи, друг, ты покупал что-нибудь для невесты до свадьбы?

— Даже косынку не приготовил. Я думал, что будут обеспечивать так, как обеспечивают нас, — смеялся я. — Ну, ты заготовил на сто процентов одежды. А может быть, женишься не на худенькой, а на полной девушке. Что тогда будешь делать?

Он терялся от таких вопросов.

— Об этом я и не подумал, — отвечал он обычно и весело добавлял — Я буду подбирать себе невесту по своему вкусу.

Азимов по натуре был добродушным, откровенным и веселым. Мог поговорить на всякие темы. Мою жену называл Рая-хон, не давал ей поднимать ведра воды, запрещал мыть полы, говоря, что этого нельзя делать женщине, ожидающей ребенка.

Рано утром я направился на станцию посмотреть, как идет погрузка. Там застал старшину дивизиона, который руководил бойцами, работавшими на погрузке. Все шло хорошо, и я вернулся в штаб, где на ночь расположился командир дивизиона. Застал его за столом с бритвенным прибором в руках. Поздоровавшись, он спросил:

— Ну, как идет погрузка эшелона?

— К тринадцати закончим погрузку имущества, а к шестнадцати часам погрузим коней. Личный состав много времени не займет. Потребуется не более двадцати минут. У нас в резерве останется еще тридцать — сорок минут. За это время назначим дневальных по вагонам, дежурных… Вот и все.

— Товарищ Дженчураев, я забыл вас спросить, вы женаты?

— Как не быть женатым? Мне идет уже двадцать четвертый год.

— Ваша жена уже готова к отъезду? А вещей у вас много?

— Очень много, товарищ командир дивизиона, — я улыбнулся.

— Полвагона будет?

— Точно не знаю. Сейчас посчитаю.

Взял карандаш, стал записывать:

— Два чемодана, одеяло, покрывало, подушки, три простыни, матрац. Если все завернуть — получится один узел. Вот и все наше имущество.

Он от души рассмеялся.

— Вы настоящий солдат! У нас с женой столько же! А теперь можете идти к себе.

Осмотрев склады, казармы, я снова направился на станцию и пробыл там до двенадцати часов. В первом часу пришел на квартиру и застал жену в тревожном состоянии. Она ходила молча из угла в угол.

В это время пришел Азимов.

— Что случилось, Рая-хон? Заболела? Скажи, что болит? — забеспокоился он.

Жена засмеялась:

Ничего у меня не болит, товарищ Азимов, я с чемоданом немного повозилась и постель упаковывала. Наверное, от этого немного поясницу ломит.

— Нет, ты говори правду, не стесняйся, а то будет поздно!

— Я же говорю вам, что все в порядке, — скрывая свое смущение, сказала жена.

— Я все же пойду за извозчиком! Вдруг что…

Он выскочил на улицу. А через полчаса вернулся и скомандовал:

— Едемте!

Мы поехали втроем. Погода была пасмурная, дул прохладный северный ветер. Но в воздухе уже чувствовалось приближение весны.

Зашли в консультацию, но, к сожалению, приема уже не было: врач ушел. Нам посоветовали зайти в роддом.

И вот мы с другом сидим в приемной и ждем. Минут через двадцать медсестра вынесла одежду жены и сказала:

— Она останется здесь.

Мы с другом вышли из роддома и пошли домой. Настроение у меня было паршивое.

— Дорогой друг, жена будет одна в городе, где нет ни знакомых, ни родных. А я через четыре часа уезжаю. Прошу почаще наведывать ее.

Невольно в голову закралась тревожная мысль. В детстве я много раз слышал об умерших от родов. Успокоил себя тем, что жена находится в окружении наших советских врачей.

А дома меня снова одолели тревожные мысли. Мои думы прервал Азимов:

— Ты ведь утром ничего не ел, выпей хоть чаю, — он подал почти остывший чай, вскипяченный еще моей женой.

В этот момент кто-то постучался. Я накинул шинель и открыл дверь. На пороге стоял мужчина среднего роста, худощавый, лет сорока шести.

— Дженчураев здесь живет?

Я ответил довольно неприветливо:

— Здесь. В чем дело?

— Я Мардиев!

Передо мной стоял тесть, которого я еще ни разу не видел. Я растерялся даже: встал по стойке «смирно» и взял под козырек. Подошел Азимов. Он посмотрел на меня, на моего тестя и, не разобравшись, в чем дело, тоже вытянулся перед приезжим. Азимов, по-видимому, подумал, что перед ним стоит большой начальник в гражданском костюме. Мой тесть, не понимая нас, вытянувшихся перед ним, был в полном недоумении.

— У меня там чемоданы, — наконец сказал он.

Я опустил руку, поздоровался с ним и пригласил в комнату.

— Чемоданы мы сейчас принесем. Не беспокойтесь. Мы с другом вышли на улицу.

— Скажи: кто он? — спросил Азимов.

— О, это большой начальник из Москвы, — не моргнув глазом, ответил я.

— Чем же будем угощать его?

— Я останусь с ним, а ты беги в магазин и принеси пару бутылок хорошего вина, закуски. Только долго не ходи — времени мало.

Про себя я подумал: «Ты надо мной два раза подшучивал. Первый раз, что мать приехала, а второй раз — позавчера сообщил, что жёнка родила сына. Наконец-то, друг, ты тоже попался»…

Занесли чемоданы в комнату, и Азимов побежал в магазин.

Я был рад тестю:

— Очень хорошо, что вы приехали вовремя. Я уезжаю в командировку. Рукия в больнице…

— Сынок, ты не беспокойся. Уезжай, выполняй свой долг. Я ее после больницы увезу домой, а ты возьмешь отпуск и приедешь к нам. Отдохнешь и посмотришь, как мы живем…

Вбежал Азимов с бутылками вина и множеством кульков. На скорую руку накрыли стол. Откупорив бутылку, я наполнил стаканы и стал знакомить:

— Отец, это мой друг Азимов. Вместе учились в военной школе.

И обратился к растерянному Азимову:

— Знакомься, это мой тесть.

Он хотел что-то сказать, но, видимо, постеснялся. Посмотрел на нас обоих и промолвил:

— Очень рад. Только жаль, что мой друг уезжает.

Наскоро закусив, мы с тестем поехали в больницу, чтобы порадовать жену приездом отца, а заодно и проститься с ней.

По дороге я думал: «Может быть, уже родился сын? Как было бы хорошо!»

В больнице были недолго. Жена всплакнула, но тут же взяла себя в руки, стала шутить. Мы расстались. Но на какое время?

Когда вернулись на квартиру, тесть открыл чемоданы со всякой снедью, стал упаковывать мне на дорогу огромного копченого гуся, боорсоки — очень вкусное кушанье, громадную банку липового меду…

Мы пришли с ним на вокзал. Красноармейцы заканчивали погрузку коней, времени оставалось совсем немного. Для командиров специально был выделен вагон туда занесли мой чемодан.

Я обошел все вагоны. Потом простился с тестем.

Пронзительный гудок паровоза известил об отправке. Белые клубы пара заслонили здание вокзала. Красные вагоны тихо, словно нехотя, сдвинулись с места и, постепенно набирая скорость, понеслись вперед, в неизвестное.

Облокотившись на поперечную перекладину в дверях вагона, я осматривал эшелон, от головы до хвоста: не отстал ли кто-нибудь из бойцов? На перроне стояли тесть и мой друг Азимов. Они махали руками.

Я долго еще стоял в открытых дверях и думал о родных и близких…

— Уже вечер, товарищи холостяки, — вдруг услышал за спиной голос командира дивизиона, — за нами ухаживать некому. Зажигайте лампу, нужно поужинать, потом займемся рассказами, чтобы скоротать ночь.

— Покушать я всегда готов. Голосую обеими рука-ми; — весело засмеялся товарищ Кукин.

Ветеринар зажег семилинейную лампу и поставил на стол посреди вагона.

— Товарищи, — сказал я, — мой тесть привез сегодня кое-что. Посмотреть не было времени, а сейчас увидим.

Все закричали:

— Давай! Давай!!

Я открыл сверток и вытащил за ногу огромного гуся.

— О! Как баран! Вот это да! Сейчас бешбармак будет. Копченый, жирный…

Я завалил весь стол ватрушками, плюшками, булочками.

Фельдшер Ватолин, смеясь, сказал:

— Я как врач должен снять пробу.

Он разломил ватрушку:

— Ого! Вкусная вещь! Разрешаю, товарищи!

За гуся взялся Чурсин, ловко разделал его. Все приняли активное участие в этом ужине. Смеялись, шутили, уплетая за обе щеки гусятину, ватрушки, пирожки, баурсаки. Кукин восхищался:

— Черт возьми! Вот так бы тещи и тести угощали каждый день. Ехать было бы гораздо веселее. Товарищ командир дивизиона, ваша теща случайно не по пути живет? Дайте телеграмму, пусть навстречу выходит с гусем или поросенком. Мы не откажемся.

Все засмеялись.

Командир дивизиона стал печальным:

— Теща моя давно покинула этот мир. Между прочим, во время гражданской войны я ехал со своим эскадроном на Украину, в таком же вот вагоне. Она встретила меня на станции с жареными курами, утками и даже горилкой. Как сейчас, помню это…

После угощения все начали благодарить меня.

— Благодарите моего тестя, который приехал вовремя, — отшучивался я. — Он сразу завоевал мою симпатию с первой же встречи.