По ту сторону тьмы

Глава 11. Легенда о черном лизиантусе

Увидев меня между стеллажами с книгами, старый библиотекарь поднялся на неуверенных ногах и тотчас опустился обратно в кресло. Посеревшее от горя лицо дрогнуло, и дядя Слав разрыдался как ребёнок.

— Услышав о взрыве, я помчался на вокзал, — всхлипнув, произнёс он. — Но здание оцепили законники… Сколько трупов! Сколько трупов! Туда никого не пускали. Ты не представляешь, Лада! Когда сказали, что мало кто уцелел, я понял, что никогда не смогу себя простить за это. Ведь это же я отправил тебя на тот вокзал… Думал, я тебя не увижу, девочка…

— Всё хорошо, дядь Слав.

Я ободряюще улыбнулась ему и сжала морщинистую стариковскую руку. В груди потеплело, по венам пробежали огненные ручейки — Мира молчаливо плела незаметный кокон, запечатывающий горестные чувства и успокаивающий душу, и перекидывала на библиотекаря.

Сероватая кожа порозовела, дыхание успокоилось, морщины разгладились. Через несколько секунд дядь Слав облегчённо выдохнул, провёл рукой по лицу, стирая остатки слёз и посмотрел на меня просветлевшим взглядом.

— Спасибо, — негромко, чуть смущённо произнёс библиотекарь и, спохватившись, добавил: — Как обычно? Чай?

В его голосе послышалась академическая рассеянность. Как у профессора Разини, когда тот посреди лекции вдруг обнаружил какую-то мелочь, которая заставила его по-новому взглянуть на теорию эволюционной относительности видов.

Я кивнула и устроилась в кресле напротив него.

— Да пожалуй, не откажусь.

Закуток наполнился ароматом мелиссы и шафрана. Библиотекарь тихонько бряцал чашками, и вскоре на столе появились знакомая пиала с вареньем и тарелочка с миндальным печеньем. Стало уютно, словно я вернулась домой.

— Так, значит, ваш дар — врачевать чужие души?

Дядя Слав смотрел на меня, как на чудо света. Щёки зарделись от смущения. Я невольно стиснулась в руках чашку, будто она могла меня защитить от всколыхнувшихся чувств.

— Да, вроде того. Только не мой, а Миры.

— Вы сокровище, Ладамира. Я говорю «вы», потому что вы друг от друга неотделимы, а, значит, и дар один на двоих… Вы бы могли помогать другим…

Я грустно улыбнулась.

— Боюсь, мой дар никому не пригодится, дядь Слав. Вряд ли кто-то обратиться за помощью к ведьме. Многие будут бояться. Сами понимаете, предрассудки сильны. Ведьма дала, ведьма забрала. Если я кому-то помогу, потом, случись с человеком беда, он будет кивать в мою сторону. Мол, посмотрите, это её вина́. Хорошее забывается быстро, а вот гадости… — я развела руками. — Впрочем, о чём это я?

«Фолианты. Нам нужны фолианты, и газеты», — оживилась Мира. Успокоив старика, она переполнилась гордостью за своё дело, и теперь с чувством выполненного долга принялась постукивать о рёбра. — «А ещё «Малефикус» и история ведьмовства… В общем, все те книги, где прямо или косвенно упоминается Наагшур».

Повышенное внимание Души к ведьмолову вызвало у меня удивление.

«Мира, мы же уже узнали, кто такой Наагшур», — издалека зашла я, чувствуя, что Душа что-то утаивает от меня. — «Что ты ещё хочешь узнать?»

«Есть кое-что…»

«Мира…»

«Ну что «Мира»? Что «Мира»? Делай, как я говорю, потом всё объясню».

Взвинченный тон озадачил меня, однако спорить я не стала. Придёт время, сама всё выложит и расскажет.

Через четверть часа тяжёлые фолианты и газетные вырезки глухо шлёпнулись на стол, подняв мириады невидимых пылинок. Те закружились крошечными мотыльками в солнечном луче, пробивающимся сквозь тёмные шторы. Приторный запах старой бумаги смешался с ароматом травяного чая.

Я сидела в закутке библиотекаря и перелистывала потемневшие страницы в поисках чего-то, о чём умалчивала Мира. Душа не спешила делиться со мной мыслями. Меж тем меня раздирало от любопытства.

«Так что же мы всё-таки ищем, Мира?» — наконец не выдержала я. В конце концов, у нас одно тело на двоих, и хотелось чуть больше ясности в том, что я делала.

«Мы ищем любое упоминание о реках. Точнее все события, которые связаны с реками и Ривааном».

«Та-а-ак… Внеси ясность, что мы делаем и зачем?»

Мира тяжело вздохнула и неуверенно заёрзала. Скрывает, но хочет рассказать.

Я ждала ответа, и Душа сдалась.

«Пока ты была в Межмирье, я немного…пообщалась с ведьмоловом. Он обещал нас защитить, если я помогу ему решить одну загадку».

Пустой взгляд упёрся в полированный до зеркального блеска книжный шкаф. Звенящая тишина казалась неправдоподобной, будто вытолкали из библиотеки в безвоздушное пространство. Детальки стали складываться в единую картину.

Теперь понятно, почему Душа вела себя тихо, едва Риваану стоило появиться рядом, куда пропала привычная колкость, и почему она не отреагировала, когда услышала про фиктивный брак. Словно это какая-то обыденность… Или Мира ждала чего-то подобного.

С одной стороны, никто в здравом уме осмелиться тронуть жену Охотника из Вальданы. Ни Агосто, ни другие ведьмоловы, ни сам батюшка-володарь не осмелится лезть на рожон. Даже если жена оказалась ведьмой.

Но с другой — меня болезненно уколола мысль, что собственная Душа предала меня.

«Что он потребовал взамен?»

«Ничего особенного», — засуетилась Мира. Чувствовала вину за то, что сделала, и пыталась всё исправить. — «Он попросил помочь ему разгадать одно стихотворение:

Наслышан я, Охотник из Вальданы,

Что жизнь Твоя ценнее прочих всех.

В бою неравном заслужены Тобою раны,

И стоны ведьм, что сладостней утех.

Ты лицезришь восходы и паденья

И новых городов, возможно, и миров.

И Ты по краю отчаянья, забвенья,

Шагаешь твёрдо, как по кромке снов.

И жизнь Твоя, тем паче, слаще,

Что можешь отличить добро от зла.

Не доверяя продажной госпоже Удаче,

Ты рубишь зло, не тратясь на слова.

Скажи мне, о Великий Душегубец,

Что может объединить несчастных жертв?

Торговка, шлюха, дева, ведьма…

Чего-то не хватает? Вот те грех!

Найдёшь подсказку на береге речном.

Поторопись, и ждёт тебя успех.

А не успеешь… Ну пока что не о том.

И, помни, Бездна примет всех».

«Похоже, у господина Наагшура появился большой поклонник», — усмехнулась я. — «Думаешь, этот маньяк убивает девушек, что привлечь внимание Риваана?»

По спине пробежался неприятный холодок.

«Какой жуткий способ заявить о себе. На такое способен безумец».

«Согласна. Помнишь, очерки профессора Белиара Вигтонского о систематике душевных расстройств преступников? Он вывел схему двух типов личностей: охотник и жертва. Так вот, согласно его исследованиям серийные убийцы и маньяки обладают исключительным умом и расчётливостью, которые помогают найти жертву и скрываться от законников в течение долгих лет. Иногда всю жизнь. Но их интеллект и особая жестокость является одним из симптомов распада личности… Не понимаю, зачем привлекать к себе внимание Риваана?»

Мира не ответила. Под пальцами зашелестели страницы «Малефикуса». Я же сосредоточилась на коротких статьях энциклопедии. Из головы не выходило стихотворение.

Взгляд скользнул по гравюре, на которой был изображён бой между Северными кочевниками и сараанцами. В центре один из воеводичей протыкал копьём воина, одетого в металлические доспехи.

Сам воеводич подозрительно напоминал Наагшура.

Душа вдруг забилась за грудиной, словно её посетила догадка.

«А что, если наш маньяк считает Риваана одним из богов, которые упоминаются в «Сказании о Маре-Справедливице»?»

Я задумчиво почесала затылок и вцепилась пальцами и уголки фолианта, будто тот мог дать ответ на любой вопрос.

«Вполне возможно. Это объясняет наличие фразы «Бездна примет всех» в стихотворении. Лет сорок назад Эдирсон во время раскопок в Южных Пустошах обнаружил подобную надпись на воротах города мёртвых. Тогда это стало сенсацией. Находка сделала его знаменитым, а Эдирсон теперь печатается во всех учебниках. Он — тот, кому удалось обнаружить мифический город Скитальцев. Кажется, Арус-Шатеб, Город Слепой Луны. О нём есть строки в «Сказании о Маре-Справедливице». Однако как связь между Городом Слепой Луны и Охотником из Вальданы?»

— Арус-Шатеб основала моя мать.

— Я в случайности не верю, господин Наагшур. Но дважды в одном месте… Кажется, это называется дежавю, — заметила я и, недовольно хмыкнув, вернулась к раскрытому «Малефикусу».

Внезапное появление ведьмолова заставило поёжиться, будто он принёс собой ноябрьский холод. По спине мазнуло неприятное чувство, что Риваан следит за мной. Я отмахнулась: так и до паранойи недалеко. Пусть делает что хочет, только держится от меня подальше.

— В обморок вы не падаете. Так что будем считать это прогрессом. Я, знаете ли, испытываю неловкость при виде обморочных девиц, — парировал Риваан.

Он обошёл высокий стеллаж, набитый бесчисленными рукописями и книгами в потрёпанных обложках, и сел в кресло напротив меня. Оценивающе скользнул взглядом по полумрачному уголку и уставился на меня. От немигающих разноцветных глаз по затылку разлился липкий холод.

Желание ударить негодяя тростью по рыжей голове вспыхнуло и тотчас погасло. Это только в дамских романчиках главным героиням прощаются подобные фортели. В реальности от меня останется кучка пепла. Так подсказывал инстинкт самосохранения.

— Это кресло дяди Слава, — недовольно пробурчала я.

Выцветшие от времени строки энциклопедии скакали перед глазами, их смысл терялся, отчего в груди разрасталась досада и раздражение. Ну ведь сидела же себе спокойно, работала… Принесла же нелёгкая треклятого ведьмолова на мою голову!

— Думаю, дядя Слав не обидится. Ему привезли новые книги. Регистрация, перепись, формуляры…Сама понимаешь, работы предостаточно, чтобы сгонять меня с его почётного места.

Пальцы порывисто сжали угол книги. Усталость навалилась тяжёлым мешком, виски стиснуло от напряжения. До такой степени, что текст перед глазами расплылся неразборчивым пятном. К горлу подкатила тошнота.

Я мысленно приготовилась к очередному приступу мигрени, ставшему достаточно частым явлением после трагедии на вокзале. Однако по вискам пробежала воздушная рябь, словно чьи-то невидимые пальцы коснулись их. Неприятные ощущения уползли прочь, оставляя после себя лишь пустоту.

— Легче?

Голос Риваана показался каким-то отстранённым, далёким. Точно между нами выросла стена, отгородив друг от друга. Но мне действительно стало легче.

Я медленно кивнула. Вздохнула и вернулась раскрытым страницам. Работать, работать и ни о чём не думать. Тишина наполнилась мягким шорохом. Мира внутри помалкивала, застыв непривычной тяжестью в груди. Похоже, ведьмолов начинал импонировать Душе. И мне это не нравилось. От слова «совсем».

— Почему вы сказали, что Арус-Шатеб основала ваша мать? — неожиданно для само́й себя спросила я. — Ведь согласно легендам, его основала одна из богинь Светлоземья, Мара-Справедливица.

Вместо ответа Риваан подошёл к стеллажу и снял с верхней полки одну из книг. По протёртой синей обложке я узнала «Сказания и легенды Светлоземья». Ведьмолов молчаливо сел обратно и спрятался за раскрытой книгой. Едкая обида царапнула меня изнутри. Ввалился в библиотеку, оторвал меня от размышлений, а теперь делает вид, что меня нет!

Не дождавшись ответа, я развернула перед собой газетную подшивку и задалась вопросом: что, а главное, зачем это делаю? До момента появления Риваана в голове назревали едва уловимые ниточки, которые робко сплетались в тонкую цепь. Однако сейчас цепь исчезла, ниточки разорвались, подобно паутинке под порывом ветра. Я с разочарованием поняла, что потеряла хлипкую основу, от которой отталкивалась первоначально.

— Легенды не врут, — наконец произнёс Риваан. Он положил передо мной книгу и ткнул пальцем в карандашную зарисовку. На бледной бумаге резкими чертами вырисовывался тёмный силуэт восточных башен и каменных крепостных стен и защитных валов. — Они могут преувеличивать, но всегда имеют под собой реальную основу. Мара-оборотница стала Наречённой Великого Змея Уруша. За несколько месяцев до начала Пятилетней войны между Араканой и Гардианией. Благодаря подобному браку, Аракана получала сильнейшего союзника — Шумор. Но Мару подставили. Её обвинили в заговоре с тёмным богом Черногом против Великого Змея. И тогда отец принял единственное верное решение.

— Какое? — еле слышно спросила я, не отрываясь от ведьмолова.

Его лицо потемнело, в глазах отразилась далёкая ветхая печаль, будто воспоминания вскрыли давно зажившие раны, которые время от времени всё ещё болят. Он грустно усмехнулся:

— Змей убил её.

«Замечательная семейка», — присвистнула Мира и опасливо заскреблась внутри. — «Лада, может ну его, это положение в обществе, а? Я жить хочу. А у них, похоже, убивать друг друга — дело семейное».

— А как же Мара стала богиней? — спросила я, чувствуя себя крайне дико.

Риваан небрежно повёл плечами.

— Уруш призвал Скитальцев вернуть Мару обратно к жизни. Вот только оборотница не простила Змею ни навязанного брака, ни убийства. Когда правитель Маар-Шатеба вернул Мару к жизни, она сбежала в Южные Пустоши вместе с восставшими Скитальцами. Там подняла Погребённых Заживо, которые присягнули ей в верности. Мара основала новый город в надежде, что больше никто не доберётся. Ни до неё, ни до меня.

Я нахмурилась. В голове царила полнейшая каша. Рассказ казался бредом сумасшедшего. Возможно, Наагшур сбрендил. Столько лет жить и уничтожать ведьморожденных! Однако ни безумного блеска, ни возбуждения в голосе, как у душевнобольных. Если это и был бред, он был очень связным.

— Тогда я не понимаю, почему в «Сказании» говорится, что Мара ушла вместе с Урушем в Золотой Сад.

— Змей забрал её с собой после битвы при Райан-Гарде. Он так и не смог отпустить Мару.

Сейчас ведьмолов не казался пугающим и запредельным существом, способным убить одним движением. Скорее потерянным и по-мальчишески неуверенным. Воспоминания дались ему с трудом. На бледном лице отразилось сомнение, — а правильно ли сделал, что рассказал о сокровенном.

Риваан подошёл к окну и заложил руки за спину. Прищурившись, он разглядывал улицу сквозь тонкую щель между шторами. Потом махнул рукой в сторону так резко, что я невольно испугалась. Воздух в закутке полыхнул сиреневыми искрами, которые в ту же секунду исчезли.

Магия Безмолвия позволяла говорить, не опасаясь случайных или намеренных слушателей.

Ведьмолов чуть повернул ко мне голову и произнёс:

— Та сааранаская легенда о черном лизиантусе, — его голос звучал глухо, как у человека, который перешагивает через себя, признаваясь, в чём боится признаться даже себе самому. — Её звали Линерея. Я так и не смог простить себе её гибели.

Риваан сел обратно в кресло, скрестил руки на груди и воззрился на меня. В какой-то момент показалось, что его взгляд ощупывает моё лицо — настолько пронзительно смотрели разноцветные глаза, за которыми не скрывалось ничего, кроме вселенской тоски.

— Линерея была дочерью сараанского володаря Нарлана. Наш союз должен был принести спокойствие в земли Сараана. Однако Старейшины Круга Десяти оказались против. Ведьмаки рвались к власти, и брак, который уравнял бы ведьморожденных и простых смертных, им встал костью в горле. По приказу Радослава Бурого Линерею убили, обвинив меня в её смерти. По законам Сараана убийство володарской дочери каралось четвертованием. Однако вместо казни меня изгнали из тех земель. Спустя несколько лет я вернулся с требованием выдать мне Старейшин, но володарь отказался. В гневе я сравнял Сараан с землёй, а всех ведьмаков Круга Десяти приказал сжечь на берегу Ярун-реки… Разумеется, отцу не понравилось подобное самоуправство. Вечная жизнь среди смертных… Первые триста лет казались пыткой

— Поэтому ты так ненавидишь ведьморожденных?

Он рассмеялся, но в его смехе не было ничего весёлого.

Я почувствовала, как бледнею — кровь отхлынула от лица, оставляя мерзкое тягучее ощущение близкого обморока. Пальцы мелко задрожали, вцепившись в уголки «Малефикуса» до боли. Смотреть на смеющегося ведьмолова было невыносимо страшно. Так смеяться способен только безумец, заглянувший в утробу Бездны.

Риваан резко замолчал. Когда заговорил, в голосе появилась леденящая сталь, от которой волосы на затылке зашевелились:

— Я видел, как наделенные властью от рождения, уничтожают тех, кто более слаб. Ведьмы и колдуны испокон веков должны были поддерживать равновесие. Однако они отказались от предназначения. Чувство превосходства развратило их. Я видел, как ведьморожденные вырезали целые селения, насылали мор и голод. Складывались кланы ведьмаков, которые решали, кому из простых смертных жить, а кому умереть. Они вырезали народы, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей. Способных работать обращали в рабство, а тех, кто отказывался подчиняться им… В «Малефикусе» нет и десятой доли того, что видел я своими глазами. У меня есть более веские причины для ненависти, чем лживые показания Круга Десяти.

Я закрыла лицо ладонями. В голове звенела пустота, будто заклятие Безмолвия проникло в сознание.

В «Истории ведьмовства» упоминались войны между простыми людьми и колдунами, но ничего не говорилось об её ужасах. Только сухие даты, без подробностей. Указы, директивы, новые законы. Но вникнуть в суть было слишком трудно. Они воспринимались как части истории. А ведь за ними немало слёз, крови и боли, длящейся веками… Пожалуй, у людей есть веские основания ненавидеть ведьм.

Неважно, кто начал. Взаимная ненависть уничтожала обе стороны: людскую и ведьмачью. Охотники и жертвы поменялись местами. Теперь невиновным приходилось расхлёбывать ту кашу, которую заварили далёкие предки.

— Не все ведьморожденные — мерзавцы, — глухо произнесла я. — И не все, кто родился со способностями, становятся убийцами…

— Знаю, — неожиданно тихо ответил Риваан. — Но тот, кто убивает, намерен обострить давнюю вражду между людьми и ведьморожденными.

Я удивлённо воззрилась на ведьмолова.

— Что ты имеешь в виду?

— Взрыв на вокзале, организованный «Десятым Кру́гом», и серийные убийства людей и ведьм — игра одного продуманного колдуна.

— А разве это не разные преступления?

Он прищурился и покачал головой.

— Ты слышала о «Теории относительного беспорядка»?

— «Разрозненные события, которые кажутся случайными, под определённым углом перестают быть таковыми и обретают смысл»?

— Именно. Убийца — не безумец, которого возбуждают случайные жертвы, а паук. Сидя в тёмном углу, он плетёт паутину и дёргает за ниточки. Его жертвы не более, чем способ оставить послание, как стихотворение.

Я нахмурилась. Кусочки мозаики никак не хотели складываться в моей голове в единую картину. Допустим, Риваан является сыном Мары-Справедливицы и тем самым богом Войны, о котором упоминают мифы и легенды Сараана. Но разве может бог Войны быть таким… таким очеловеченным, что ли? Иметь те же пороки, что и люди, испытывать эмоции и чувства, кроме желания уничтожать всех вокруг? И иметь слабости, подобно смертным? Чем он в таком случае отличается от них тогда? Разумеется, бессмертие не в счёт.

Похоже, на моём лице отразилось скептицизм, так как Риваан усмехнулся:

— Ты представляешь, как было бы скучно жить, если бы я знал всё наперёд?

— Может, уныло, зато спокойно, — фыркнула я. — Вот где прикажешь искать этого маньяка? Кто будет следующей жертвой?

«Найдёшь подсказку на береге речном», — зевая протянула Мира. — «А что если речной берег и Ярун-река — место, где казнили ведьморожденных?»

— А что, если Ярун-река — это и есть место из стихотворения?

Ведьмолов резко поднялся с кресла и направился к выходу из библиотеки. Я поспешила за ним, оставив на столе книги. Но куда уж мне угнаться за здоровым мужиком?

Стало обидно до слёз. Какого чёрта просить о помощи, чтобы потом оставить без объяснения? Гаденькое чувство — будто использовали и спрятали в дальний угол комода.

— Чёртов ведьмолов, — прошипела я, стараясь не обращать внимания на жгучую боль в ногах и пояснице.

Я толкнула входную дверь, и в лицо ударил раскалённый воздух. Всё-таки в закутке дяди Слава было куда намного прохладнее, чем улице.

Риваан придержал дверь и подхватил меня под руку, едва я ступила на гранитный порог. От неожиданности я чуть не выронила трость.

— Есть одна мысль, которую надо проверить, — проговорил ведьмолов. — Надеюсь, ты не откажешь мне помочь.