Переезжая из города в город, осматривая памятники древности и другие достопримечательности Туниса, мы испытывали двойственное чувство. Впечатлений накопилось много, и все же чего-то недоставало.
Стало понятно, почему здесь так бережно относятся к молодым оливковым рощам, так высоко ценится мастерство ковровщиц и гончаров, строителей школьных зданий и ловцов губок. Нас уже не удивляли комфортабельные отели, построенные по соседству с бедными, выложенными из грубых каменных плит домиками. Мы дружески беседовали с тунисскими журналистами, торговцами сука, мастером гончарного дела, смотрителем маяка, официальными представителями и малышами-школьниками…
Но какие-то стороны быта для нас так и оставались нераскрытыми. Винить в этом было некого. Заранее включить в программу нашей поездки какое-нибудь народное празднество просто не было возможности. Попробуйте угадать заблаговременно, когда состоится в том или ином селении свадьба, либо другое торжество, имеющее традиционный обрядовый характер.
Но нам все-таки повезло. Как-то вечером Амади сказал:
— Вы, очевидно, никогда не бывали на арабской свадьбе. Хотите пойти?
— Конечно!..
— Тогда я постараюсь получить согласие на то, чтобы вы присутствовали на празднике. Сегодня вечером две семьи устраивают здесь свадьбу.
И Амади, вежливо поклонившись, удалился.
После ужина, когда день быстро сменяется ночью, Мухаммед занял свое место за рулем автобуса. На этот раз он повезет нас не в музей и не в древнюю мечеть, а на свадьбу.
Причудливыми, фантастическими кажутся заросли кустарника, выхваченные из кромешной тьмы лучами автомобильных фар. Сказочным великаном выглядит стог сена, похожи на богатырские щиты заборчики у домиков. А проехала автомашина — и снова чернота вокруг, таинственная, настораживающая…
Сначала нам надо отыскать дом жениха. Даже опытному Мухаммеду это удается с трудом. Он останавливается раз, другой, расспрашивает редких в этот час прохожих. Но до самого дома мы так и не смогли доехать. Жилище, где обитает семья жениха, находится в стороне от дороги. Гуськом следуем за Амади. Он легко ориентируется и тут, в закоулках между огороженными изгородью белыми домиками.
Довольно просторный двор (жених, как говорят, из богатой семьи) тускло освещен фонарями. Безмолвные фигурки любопытных ребятишек, сидящих на корточках, суетящиеся силуэты — тени взрослых. Навстречу нам, явно смущенный, выходит молодой человек в белом почти до пят одеянии. Он не знает, как выразить свою радость. Ведь это столь приятная для него неожиданность: гости из далекого Советского Союза сочли возможным посетить его в такой торжественный и радостный день!..
Жених готовится в доме родителей к встрече со своей суженой. Заглядывают сюда, давая советы и наставления, близкие и дальние родственники, соседи. Невеста в это время томится в «неведении» в родном доме.
Амади хорошо известны все тонкости свадебного обряда, и он ведет нас прежде всего именно в дом жениха.
Честно говоря, мы не знаем, что в подобных случаях полагается делать гостям. Поступаем так, как действовали бы и на свадьбе наших соотечественников. Произносим обычные слова поздравлений и пожеланий, вручаем юноше один из московских сувениров. Принимая его, жених горячо и искренне благодарит нас, улыбается, с поклоном пожимает всем по очереди руки.
Некоторое время после этого задерживаемся во дворе: для нас заботливо выносят все имеющиеся в доме скамейки. Затем, по сигналу Амади, неторопливо выбираемся к автобусу.
Теперь надо поздравить невесту.
Мухаммеду опять приходится тормозить за несколько кварталов от дома. Но расспрашивать прохожих, где находится этот дом, нет никакой нужды. К нему тянутся чуть ли не все окрестные жители.
Основное торжество, опять же, по неписаным, но незыблемым традициям, разворачивается во дворе дома невесты.
Тут гораздо светлее. Можно разглядеть многочисленных гостей-зрителей, расположившихся в несколько рядов вдоль ограды дворика. Здесь заранее расставлены низенькие скамейки.
Соседям и просто зевакам, которые пришли в этот темный сентябрьский вечер поглядеть еще на одну свадьбу и родном селении, хозяева и устроители празднества скучать не дают. Пока в доме обряжают невесту, а жених суетится и волнуется за несколько километров отсюда, гости слушают музыку, смотрят танцы, посмеиваются над шуточками острослова — свадебного заводилы.
Эта ответственная роль поручается далеко не всякому. Тут требуется неистощимый запас энергии, острословия и просто незаурядная физическая выносливость.
Несмотря на свою солидность и тучность — широкий пестрый пояс обтягивает могучую талию, бронзовое полное лицо лоснится — «заводила» весьма подвижен. Послушно двигаются за ним по кругу, подыгрывая в такт его подпрыгиваниям, музыканты. Тоже изрядно утомившиеся, они тем не менее честно стараются отработать свой хлеб. А распорядитель (по всей вероятности, неизменный, «штатный», без которого не обходится ни одна свадьба), даже не глядя на них, дирижирует. Выкрикивая хрипловатым голосом свои шутки-прибаутки, он движется вдоль рядов зрителей. Там, где этот толстяк останавливается (продолжая, впрочем, пританцовывать и дирижировать), раздается взрыв смеха, слышатся возгласы одобрения.
Около нас он задерживается дольше обычного, энергичнее командует оркестрантами, не поворачиваясь к ним, старательнее топочет запыленными босыми ногами.
Мы дружно аплодируем ему, одобрительно покачиваем головами в такт барабанам и флейте. Заводиле это приятно. Улыбка на его лице расплывается все шире.
Когда он продвигается дальше, наших женщин приглашают посетить дом, навестить невесту. Мужчины остаются во дворе: нам входить в дом невесты или хотя бы взглянуть на нее строго-настрого запрещается.
Приходится довольствоваться личным знакомством с одним женихом.
Женщины направляются к крылечку и скрываются внутри дома. Впечатление у них от этого визита осталось довольно тягостное. Изолированную от окружающих, измученную приготовлениями к обряду девушку они нашли сидящей перед тускловатым зеркалом, бледную как смерть, почти в полуобморочном состоянии. Ее наряжали, украшали, хлопотали вокруг нее, а она даже не шевелилась.
Когда ей сказали: «Тебя пришли поздравить твои сестры из далекой страны — Советского Союза…», невеста на какое-то мгновение приоткрыла сомкнутые веки, хотя ей запрещено в этот день смотреть на кого-либо из окружающих (она откроет глаза только тогда, когда встретится с женихом), и подобие улыбки появилось на ее губах. Наши женщины поставили перед ней на столик красную коробочку — духи «Красная Москва». Невеста еще раз улыбнулась, кивнула головой в знак благодарности и снова закрыла глаза.
— Сколько лет невесте? — поинтересовались мы.
— Восемнадцать.
— Она уже окончила школу?
— Она неграмотна, — последовал ответ.
А перед домом продолжалось буйное веселье. Толстяк-затейник по-прежнему шлепал босыми ногами по пыльному квадрату двора в такт грохочущему там-таму. Зрители нее так же одобрительно отвечали на его шутки.
Близилась ночь. Пройдет еще немного времени, и в раскрытые ворота введут разукрашенного верблюда. Юноша поможет своей невесте взобраться в притороченный к горбам верблюда шатер и под приветственные крики всех присутствующих на свадьбе увезет девушку из родного дома к себе. Увезет навсегда.
Выходим со двора в еще более погустевшую черноту. Мухаммед включает фары, и сразу же на яркий свет слетается мошкара. Она вьется, кружится в лучах. Прижимаясь к заборам, прикрывая глаза рукой, тунисцы дают дорогу нашему автобусу.
В «Альджаэире» все давно спят. Шелестят за окнами отеля набегающие на песок волны Средиземного моря. А в ушах еще слышится дробный стук барабана, пронзительный свист флейты…
Вспоминается и другой вечер, и слышится музыка, похожая на ту, что звучала на свадебном торжестве.
В Кайруане нас пригласили на концерт самодеятельных исполнителей народных плясок. Выступали они на небольшой открытой площадке, на плотно утрамбованной земле. Справа от нас сидели музыканты. Играли они старательно, с каким-то самозабвением: два барабанщика, флейтист и еще один музыкант — инструмент, на котором он играл, сделан из высушенных тыкв и носит красивое название — маримба.
Танцы произвели на нас большое впечатление. Сначала плавные, медленные, с покачиванием и вращением бедер, потом все быстрее, быстрее и, наконец, вихревые, почти исступленные, но сохраняющие тот же рисунок.
В репертуаре самодеятельных кайруаноких танцоров некоторые номера — синтез хореографии, акробатики и жонглирования. Танцоры словно соревнуются друг с другом, внося в один и тот же танец что-то свое. Лучше это удается опытным плясунам — их тут, видно, хорошо знают и встречают одобрительными возгласами. Стараются не отставать от них и совсем юные, начинающие танцоры.
Но вот на площадку выходит араб, возраст которого сразу определить трудно. Лицо в морщинах, но он подвижен, упруг, ловок. Выступление его недаром приберегают к концу. Он пускается в пляс с установленным на голове узкогорлым кувшином. Один круг, второй, третий, резкие повороты, плавные приседания, а кувшин словно приклеился, не шелохнется…
Шумными аплодисментами награждают танцора-виртуоза. А у него в запасе, оказывается, еще более сложный номер. На голову водружается кальянный самоварчик, не бутафорский — дымящийся. И снова под аккомпанемент барабанов, флейты, маримбы демонстрируется затейливая пляска. Кальян едва покачивается, движения танцора уверенны, четки.
Самодеятельный концерт заканчивается массовой пляской — на площадку выходят все участники. Они движутся по кругу, приближаются к нам и настойчиво приглашают наших женщин принять участие в общем веселье. Как тут отказаться? Может, и не по всем правилам, но старательно, присматриваясь к партнерам, они выделывают вслед за ними те же необычные па.
Кайруанцы восторженно бьют в ладоши, подбадривают. На их лицах широкие улыбки. А барабаны бьют чаще, чаще, темп пляски все ускоряется…
Пусть грохочут и здесь, в Кайруане, и над всей тунисской землей не ружейные залпы, не пушечные выстрелы, а дарбуки[14] и там-тамы. Это хорошо, что гости из далекой страны не чуждаются непривычной для них музыки, незнакомых для них плясок. Это хорошо, что сегодня вместе с арабами из древнего Кайруана они танцуют так весело! И пусть говорит, пусть поет маримба!..