По Тунису и Ливии

ТУНИС — СТОЛИЦА ТУНИСА

В Москве, перед нашим отъездом, почти каждый, кто узнавал, что нам предстоит отправиться на Африканский континент, интересовался: «А вы не боитесь жары?..».

И по возвращении домой чуть ли не первым был все тот же «климатический» вопрос:

— Ну как там, очень жарко?..

До отъезда (никто из нас прежде в Африке не бывал) мы, естественно, ничего не могли ответить на подобные вопросы. Родных успокаивали, что летим не просто в Африку, а в Северную Африку. Друзьям объясняли, прибегая к географической карте:

— Видите, от Триполи до Рима — рукой подать. От Москвы до Сочи или до Сухуми, пожалуй, подальше. Там температура летом тоже бывает выше, чем в Москве, но это почему-то никого не пугает. Так что ж вы за нас-то беспокоитесь?..

Одним словом, держались бодро, хотя на всякий случай заглядывали в справочники, разыскивая среднемесячные показатели температур.

И вот первые шаги по африканской земле — от самолета к зданию аэропорта, первые километры — от аэропорта до гостиницы в центре города.

После Парижа разница, конечно, весьма ощутимая: воздух горяч. Но в малолюдном здании аэропорта настежь раскрыты двери, гуляет сквознячок и дышится легче. В автобусе — тяжелее. Поджидая нас, он раскалился на солнце. Рассаживаемся, переглядываясь: «Что поделаешь — Африка!..».

А выехали на шоссе с редкими пальмами на обочинах — влетел в раздвинутые окна ветер со Средиземного моря, и все успокоились, заулыбались: «Терпимо!..».

Чтобы не возвращаться больше к вопросу о температурных колебаниях (они, действительно, с большой точностью зафиксированы в любых справочных изданиях), скажу откровенно: конечно, и в Северной Африке жарко, особенно в глубинных районах, вдали от побережья, поближе к Сахаре. Что же касается прибрежных районов, то климат здесь почти ничем не отличается от Средиземноморского побережья Италии или юга Франции. Похож он и на климат нашего Кавказского побережья.

Однако даже настоящая африканская жара не мешала нам обстоятельно знакомиться со страной, любоваться ее памятниками.

Где было особенно жарко? Ну, скажем, для примера, в Кайруане. Но, вспоминая об этом белокаменном, раскаленном городе, вряд ли кто-нибудь из нас начнет свой рассказ с восклицания: «Ну и жара же стояла в Кайруане!..».

А вот о кайруанских ковровщицах, или о мечети Сиди-Окбы, или о кайруанском суке каждый найдет что вспомнить и рассказать…

Столицу Туниса — город Тунис — путешественники описывают по-разному. Мопассан писал, что арабы сравнивают ее с разостланным бурнусом: «Город простирается на равнине, слегка волнистой из-за неровностей почвы, так что местами над ней выступают края большого пятна, образуемого белесыми домами, над которыми высятся купола мечетей и башни минаретов».

В описаниях наших современников появляется иное сравнение: Тунис, по их словам, расстилается на равнине белым покрывалом.

Чье восприятие ближе к истине?

Во многих городах мира есть такие возвышенности, которые будто специально созданы для приезжих гостей. С них открывается широкая панорама раскинувшегося внизу города: любуйся, всматривайся, запоминай!

В Москве — это Ленинские горы, площадка перед университетом, откуда так отчетливо виден древний Кремль, высотные здания, чаша Лужников. В Киеве — Владимирская горка с суровым изваянием Владимира Святого В Париже — холм Монмартра с базиликой Сакре-Кёр. А в Риме — целых семь холмов. Выбирай любой, какой тебе нравится, и любуйся с высоты вечным городом!..

Есть такое место и в Тунисе — столице Туниса. Это Бельведер — зеленый парковый массив. На самом высоком холме парка построена знаменитая алебастровая беседка Кубба — памятник арабской архитектуры, воздвигнутый в XVIII веке.

Так выглядит город Кайруан, если подняться

на минарет мечети Сиди-Окба.

Купол беседки поддерживают мраморные колонны, пол выложен керамикой. Причудливые ажурные узоры в восточном стиле украшают стены и купол. Керамическая мозаика чередуется с разноцветными стеклами — они превращают беседку в какое-то волшебное сооружение…

Отсюда-то мы и увидели город.

День был ясный, солнечный, и из беседки Бельведера а пестрым цветочным барьером перед нами открылась панорама города и его окрестностей.

Он бело-голубой, Тунис, или нет, скорее бело-розовый. Над плоскими кровлями сахарно-белых домов высятся купола мечетей, остроконечные минареты.

Позже мы узнаем, что вон то красивое здание — президентский дворец, а там, на южной стороне, виднеется массивный каменный гребень римского водопровода. Позже, направляясь к развалинам Карфагена, мы проедем мимо того лагунного озера, на берегу которого и раскинулся город.

А пока для нас Тунис — город-незнакомец. Мы рассматриваем его в просветы между колоннами Куббы, стараясь познать «соль» премудростей арабских градостроителей, научившихся придавать своим городам какой-то особый, неповторимо восточный колорит.

Так же как в большинстве городов Магриба, в Тунисе две резко отличающиеся друг от друга части — европейская, с современными постройками, зеркальными витринами, отелями и кинотеатрами, и арабская — медика.

Наш отель находится в европейской части, в двух шагах от центральной магистрали города — авеню Хабиба Бургибы, бессменного тунисского президента. Посередине, между правой и левой проезжей частью авеню, тянется аллея с цветниками, скамейками. Здесь располагаются голосистые мальчишки — чистильщики обуви, здесь торгуют удивительно яркими и пахучими цветами, мороженым, прохладительными напитками.

Обсаженные пальмами широкие улицы европейской части города многолюдны, шумны. Мчатся автомобили, между которыми снуют велосипеды, мотоциклы, мотороллеры. На некоторых седоков смотришь с беспокойством: не запутается ли их белое арабское одеяние в спицах колес? В такси, в открытых лимузинах — туниски, прикрывающие лицо белым или черным покрывалом, редко — плотным, чаще — из кисеи.

Это чадра, или, как ее называют в Тунисе, ассаба. Официального закона, запрещающего женщинам носить ее, правительство республики не принимало[4]. Оно полагалось на силу морального убеждения, на сознание самих женщин и на то, что мужчины поймут всю нелепость этого древнего обычая.

— Недопустимо, — говорил президент Туниса Хабиб Бургиба, — чтобы половина населения была исключена из жизни и сокрыта как постыдная вещь.

И хотя на улицах тунисской столицы, не говоря уж о других городах, пока еще довольно часто встречаются женщины с закрытым лицом (но в модных французских босоножках), многие решительно порывают с затворничеством, сбрасывают ассабу. Особенно девушки. И взгляд у многих из них не настороженный, не испуганный, а радостный, счастливый…

Тунисские женщины в этом отношении отличаются от своих ливийских подруг: в Ливии женщин с неприкрытым лицом почти не встретишь. Там традиции держатся более крепко и законы ислама соблюдаются более рьяно.

Если в европейской части тунисской столицы приметы типичного восточного города не сразу бросаются в глаза (французы хозяйничали здесь три четверти столетия и построили немало современных домов), то в медине все его признаки налицо.

Сколько раз встречались в литературе описания этих лабиринтов тесных извилистых улочек, этого пестрого круговорота мавританских базаров! Кто не помнит сказок и легенд, достоверно и живо передающих неповторимые яркие краски, совершенно особый ритм, характерные черты арабских торговых центров?

И все-таки нужно увидеть своими глазами эту удивительно притягательную картину. Только поначалу покажется, что все это придумано, инсценировано и мастерски поставлено искусным режиссером. Только в первый момент возникает сомнение: не для туристов ли разыгрывается здесь этот красочный спектакль, это эффектное зрелище?

Углубитесь подальше, сверните в сторону, где меньше людей, и вы поймете, что ошибаетесь. Вокруг вас размеренное, будничное течение жизни, привычной для всех обитателей сука.

Они здесь трудятся, учат ремеслу детей, неторопливо пьют кофе, обсуждают последние новости, спорят, подсчитывают выручку, перекладывают, перевешивают товар…

Поражают своей расцветкой ковры, свисающие перед входом в тесную каморку-лавочку. А сколько кропотливого, изнурительного труда вложено в них ковровщиком и его домочадцами, которые обитают тут же, в задней темной части магазинчика-мастерской!

Проходим мимо другой подобной же мастерской-лавочки. За примитивным деревянным ткацким станком мальчуган. Его глаза плохо видят: в помещении полутьма. Мимо проходят завсегдатаи сука, туристы. Но мальчуган не смотрит на прохожих. Он работает…

Серебряные блюда, подносы, кофейники. По серебру изящный тонкий рисунок — птицы с пушистыми хвостами, гирлянды цветов. Кто с таким старанием гравировал эти изделия? Очевидно, вот этот тунисец, лицо которого избороздили морщины. Он безучастно смотрит на посетителей сука, сидя на маленькой скамейке перед своими сокровищами, и покашливает: серебряная пыль дает себя знать…

Ряды верхнего платья. Чего тут только нет! По ассортименту можно детально познакомиться с арабской традиционной одеждой. Вот джебба (или джубба) — белая либо цветная рубашка с широкими рукавами (женщины украшают ее вышивкой). Вот гандура — хитон, который шьется из хлопчатобумажной, шерстяной или шелковой ткани. А это кашабая — накидка из плотной ткани.

Здесь можно разыскать все — от грубых холщовых фартуков до белого свадебного платья, от широких расшитых парчовых шаровар до маленьких шеший (фесок) — войлочных, которые носят простые люди, ремесленники, или шелковых, которые свидетельствуют об обеспеченности их обладателя.

Около одной из лавок суетится продавец: его товаром заинтересовались две скромно одетые покупательницы. Очевидно, мать и дочь.

Мать придирчиво выбирает платье для невесты, а та смущена — не решается примерить, подойдет ли ей к лицу этот богатый наряд. Ведь кругом столько любопытных!

Женщины скрываются в лавчонке и выходят из нее уже с покупкой. Продавец доволен. Он провожает покупательниц вежливыми поклонами. А девушка торопится прикрыть лицо, скрывая радостную улыбку: видно, обновка пришлась ей по душе.

Стучат молотки сапожников. Чувствуется резкий запах кожи, дегтя, ваксы, вара. Ловкие руки сучат дратву, острым ножом срезают кромку подошвы. И тут же готовая продукция: только что снятые с колодок сандалии без пяток, сапожки, туфли. Их не выставляют за зеркальными стеклами, а кладут прямо на землю…

Однако большинство посетителей сука проходят мимо сапожного ряда, не обращая внимания на «витрину»-вы-ставку — они привыкли ходить босиком.

Нам рассказывали, что, даже по официальным данным (об этом сообщалось в журнале «Жен Африк»), 75 процентов населения Туниса обуви не носит. Может быть, потому, что жарко? Нет, просто многим ее не на что купить.

Кажется, нет конца запутанным извилистым улочкам медины. Без провожатого здесь легко заблудиться. Медленно обходим ряд за рядом. Гончарный с множеством кувшинов, горшков, расписных глиняных вазочек самых различных размеров. Жестяный и медный, где стоит гул и звон от перестука молотков. Бредем мимо лавочек и прилавков с овощами и фруктами — пламенеют стручки красного перца, отливают синевой баклажаны, золотом — крупные апельсины. Инжир, финики, виноград — все дары садов и плантаций Туниса красуются на лотках, на столах, сбитых из грубых досок, или на земле.

Наверное, так было и сто, и тысяча, и много тысяч лет назад. Однако приметы современной цивилизации то и дело напоминают, что и сюда, в пестрый круговорот сука, вторгается двадцатый век.

Часть восточного базара тонет в полутьме под сводчатыми крышами. Непривычно чувствуешь себя на этих улочках, над которыми не голубое небо, а закопченные каменные своды. Приглядишься и замечаешь, что свет сюда проникает не через маленькие оконца, а из-под арочных сводов, где мерцают запыленные электрические лампочки и вытянутые люминисцентные трубки.

Заглядываешь в лавчонку торговца безделушками. На дешевых медальонах — голова царицы Нефертити, на брошках — финикийские ладьи. А на стекле ящика-витрины — портативный приемник на транзисторах, включенный на полную мощь.

Бережно укладывает на прилавок изумрудную гроздь винограда торговец фруктами в длинном сером халате. А рядом с прилавком на стенке кнопками прикреплены два портрета: президент Бургиба и вырезанная из журнала американская кинозвезда…

Держась за руль мотороллера, к багажнику которого привязаны не то фазаны, не то индейки, шагает тунисец, задрапированный в белую одежду. Бондарь присел на бочонок и потягивает из горлышка кока-колу. Старые цветастые журналы (тут и «Лайф», и «Сине-монд», и «Пари-матч») разложены на куске брезента по соседству с горой полосатых арбузов. Босоногие мальчишки не могут оторвать глаз от развешанных грязно-синих техас с молнией и медными бляшками…

Сколько таких контрастов на каждом шагу! И не знаешь — удивляться или воспринимать это как должное?

Возвращаемся из медины «домой», минуя ворота крепостной стены, которая отделяет европейскую часть города от арабской. Ворота назывались прежде французскими, а ныне — Морскими. Старое наименование понятно. А почему «морские»? Из беседки Кубба в парке Бельведер мы видели, что город лежит между двумя озерами, которые некогда были связаны с морем. Одно из них более полувека назад доходило до места, где теперь стоят ворота. Постепенно озеро мелело, вода отступала, его засыпали пески. Но ворота и по сей день именуются Морскими.

Все, что имеет отношение к периоду французского господства, в Тунисе стараются забыть. Поэтому изменились в городе названия улиц, площадей, бульваров. Одним возвращают их прежние имена, другим дают новые, арабские. И не только арабские. В ноябре 1965 года муниципальный совет города Туниса переименовал улицу Кольмар в улицу Ленина.

О том, как выглядела «невеста Магриба» в конце прошлого века, когда европейцы чувствовали себя здесь «как бы в самой Франции», рассказал один из путешественников. Он указал точную дату своего отъезда из итальянской гавани Палермо: 2 января 1898 года.

«После поверхностного осмотра моего багажа на таможне[5], — писал этот путешественник, — я сел в коляску и поехал по широкой, прекрасно застроенной новыми домами улице. Вскоре справа показался католический храм красивой архитектуры, а напротив него окруженный садами дворец французского представителя в Тунисии.

Перед дворцом расхаживал по тротуару французский солдат с ружьем на плече. Далее, по обе стороны улицы, потянулись под арками галантерейные, гастрономические, книжные магазины, рестораны и кофейни; коляски парой неслись взад и вперед, а по тротуарам и под арками проходили толпы людей в европейских костюмах, среди которых раздавались крики мальчуганов, продававших полученные из Франции газеты. Словом, если б изредка не показывались смуглые, чалмоносные арабы в белых бурнусах, то нельзя было бы и подозревать, что находишься в африканском городе, в столице тунисского бея.

Ковровщицы Кайруана славятся своим мастерством

На самом конце улицы показались «Ворота Франции», перед ними стояли извозчичьи экипажи… Проехав под аркой триумфальных ворот, я очутился на площади, на которой толпился разноплеменный люд. Это место находилось как раз на рубеже между туземным старым городом с одной стороны и новым французским кварталом — с другой. Таким образом, при выходе из отеля, в котором я здесь остановился, мне стоило только направиться за ворота, и я обретался как бы в самой Франции, в недавно лишь возникшем квартале ее, а повернув за угол в другую сторону, я попадал в самые недра Африки, в старый туземный город, современный древнему Карфагену…».

Но времена меняются. Теперь настал черед самим арабам чувствовать себя полноправными хозяевами. На улицах их родного города чужеземцы стали появляться редко (туристы не в счет). Не осталось в нем ни «Французских ворот», ни французских солдат. Теперь можно и в бурнусах спокойно, без опаски, шагать по любой улице, по любому проспекту или переулку — и в медине, и в той части города, которую по инерции еще продолжают называть «европейской».