Побег на Памир

Глава 12

12.

Солнце поднялось в зенит, и я выбрав площадку по-ровнее, очистил ее от камешков, потом подумав, по-быстрому собрал в округе хворост, благо что кустарника тут хватало, и запалив костерок, подвесил на него один из котелков, наполнив его водой. Пока тот закипал, я сориентировался по сторонам света, и четырежды повторил семь заученных наизусть фраз из намаза, совершив полуденную молитву. Может этого и не стоило делать именно сейчас, но кто знает, вдруг где-то поодаль находится чабан, который пасет овец, и который случайно заметил человека, что развел костер, и совершенно забыл о полуденном намазе. Вообще-то когда-ты в пути, то можно сократить количество молитв, с условием их восполнения после завершения путешествия. Но настоящий правоверный всегда старается найти время для молитвы. Более того, если вдруг кто-то заметит, что ты постоянно отлыниваешь от нее под тем или иным предлогом, то есть опасение, что тебя объявят кяфиром, то есть человеком, отлынивающим от молитвы и неверующим в Аллаха. А человек, не совершающий обязательные молитвы, но не отрицающий их обязательности, является фасиком, то есть грешником и нечестивцем, и отношение к нему соответствующее. Что мне сейчас совершенно не нужно.

Следующие четыре часа, я аки горный козел прыгал с камня на камень, спускаясь вниз вдоль реки. Похоже, здесь действительно произошел сильный обвал, из-за чего тропу, завалило валунами. С другой стороны, это и к лучшему. Я все же надеялся когда-нибудь вернуться сюда, более подготовленным. А то, что я видел сейчас, давало надежду на то, что на перевал никто не попадет раньше меня. Хотя существовала вероятность очередного обвала, и тогда все, что там находится, может оказаться под многометровым слоем камня. Но тут уже ничего не поделаешь, остается, надеяться на лучшее.

Место для отдыха, открылось мне совершенно неожиданной. Совершенно ровная площадка, возле реки, даже без какого-либо наклона. Своего рода оазис среди неприступных гор, место так и манило остановиться именно здесь, что я и сделал. Выспался я вполне нормально. Сооруженный мною спальный мешок оказался выше всяких похвал. В нем было достаточно тепло, уютно и даже в какой-то степени мягко. Или я уже просто привык к таким условиям и уже не обращал внимания на мелкие неудобства. На завтрак, заварил себе чай, и разогрел остатки вчерашнего ужина. В общем достаточно хорошо подкрепился, затем осмотрелся, на всякий случай совершил намаз, и собрав свои вещи двинулся дальше вниз по реке.

Борак, деревня, о которой упоминал, Зияд-Бек в своем дневнике, разрослась до небольшого городка. При этом, стоило мне только появиться в нем, как сразу же наткнулся на полицейского. Впрочем, это мне было даже на руку. Первый же вопрос заданный ему, касался моей легализации. Хотя курбаши и советовал, выдать себя за уроженца Лагосы, спорной Индийско-Афганской территории, я решил, что это не самая удачная идея. Хотя бы потому, что проживающие там афганские семьи говорят в основном на Пенджабе и Пушту, диалектах, которые я просто не знаю. Тоже самое, касается и Пакистана — Урду принятый там, для меня такой же темный лес, как и английский. И выдавать себя за уроженца тех мест, просто глупость. Поэтому я сказал почти честно.

— Да, заблудился в горах, и вышел на сопредельную территорию, из Таджикистана.

— Ты хочешь, чтобы мы помогли тебе вернуться назад? — Спросил полицейский.

— Нет. Я сирота, возвращаться мне некуда, но в Мазари-шариф, у меня должны быть дальние родственники, со стороны отца. Если вы подскажете мне, как лучше поступить, чтобы добраться туда, и дадите хоть какую-то справку, о том что я не какой-то там бродяга, а направляюсь к родным, буду вам благодарен.

Кстати, полицейский говорил на вполне сносном узбекском языке, может с некоторым местным акцентом, но тем не менее мы вполне понимали друг друга. И как любого узбека, у него тут же взыграла коммерческая жилка.

— Понимаешь, парень, я бы с удовольствием выписал справку, подтверждающую твою личность, но любая справка стоит денег. Немного, но все же.

— Скажите, уважаемый, у меня имеется несколько серебряных афгани 1926 года выпуска. Они еще в ходу?

Я еще произносил свою речь, как глазки полицейского блеснули радостью, но тем не менее он быстро взял себя в руки и произнес.

— Так-то оно да, но номинал есть номинал, а справка стоит пятьдесят афгани, у тебя наберется столько монет?

Я сунул руку во внутренний карман и достал оттуда пригоршню афганских рупий 1926 года. Пересчитав их протянул, запрошенную сумму полицейскому, спрятав оставшиеся десять рупий обратно в карман. Судя по его глазам, он очень сожалел, что не сказал о шестидесяти монетах, но было уже поздно. Но свое обязательство он тут же исполнил на все сто.

Провел меня в соседнюю комнату, где сфотографировал с помощью «Поляроида», вот уж не думал, что здесь знакомы с такой техникой, затем аккуратно обрезал моментально полученную фотографию, и с моих слов вписал мое имя и фамилию в справку, на специальном бланке голубого цвета. После чего отдал справку мне и пожелал счастливого пути. Правда, стоило мне только дойти до дверей полицейского участка, как мужчина вновь заговорил.

— Прости парень, я немного ошибся, и цена справки не пятьдесят, а семьдесят афгани. Вот, посмотри сам. Он протянул мне какую-то бумагу, на которой арабской вязью было что-то написано. Учитывая то, что я совершенно не понимал этого языка, я только пожал плечами. И достав их кармана, свернутую бумагу, протянул ее полицейскому.

— Простите, уважаемый, у меня нет таких денег, поэтому вынужден отказаться. Надеюсь это не преступление, и я смогу добраться до Мазари-Шарифа, а там родня поможет мне с документами.

— Конечно не преступление, но здесь есть и моя вина. Я не посмотрел последний приказ, и потому запросил меньшую цену. Я видел, у тебя есть еще десять монет. Передай их мне, а я так и быть добавлю до полной стоимости из своего кармана. Ведь в этом есть часть и моей вины.

Полицейский скорчил такую умильную рожицу, как будто был готов расплакаться из-за своей ошибки, от чего я готов был крикнуть как Станиславский: — «Верю!». На деле же просто вздохнул, и достав из кармана оставшиеся десять монет протянул их хитрому полицаю. То, что меня нагло грабят, было понятно и так, но с другой стороны, он дал хоть какую-то справку, и очень надеюсь, что она поможет мне в будущем. Во всяком случае, не думаю, что бумага заверенная печатью полицейского участка — филькина грамота. Расплатившись с чиновником, вышел из помещения, успев заметить его улыбку, растянувшуюся от уха до уха за удачно произведенную сделку. Впрочем, я тоже был рад. Еще когда собирал эти монеты, даже не думал, что они мне пригодятся, а тут вон, благодаря им, сразу же обзавелся документами. Пусть даже такими. И еще больше был рад своей предусмотрительности в том, что не сложил все монеты в одно место. И у меня оставались еще монеты сложенные в мешочке на поясе.

Судя, по улыбкам встречающихся на моем пути людей, правление короля Мухаммед Захир Шаха, воспринималось вполне доброжелательно. Хотя разумеется в союзе во все горло орали об эксплуатации бедных, безделье богатых, выжимающих последние соки у бедноты, но судя по тому, что я видел, больших проблем в королевстве не имелось. Да и если учесть, что Захир шах правит уже почти сорок лет, мне кажется будь иначе, его бы давно сбросили с престола. Уж за сорок лет вполне могли это сделать. Однако же описанная Зияд-Беком глухая деревушка, представилась мне цветущим городком, вполне приличным и далеко не бедным. Честно говоря я думал несколько иначе, отправляясь сюда, и потому мой вид, несколько смущал меня самого. В сравнении с местным населением, оборванцем, выглядел скорее я сам. А недавно встреченный мною мужчина с новеньким винчестером, дал понять мне, что я поступил совершенно верно не взяв с собою то шомпольное ружье, что имелось в наличии на перевале.

Хотя, возможно что нечто подобное происходит именно здесь, ведь эта местность относится к провинции Бадахшан, насколько я знаю. Учитывая что и в Таджикистане Горно-Бадахшанский автономный район, считается наиболее зажиточным, нежели любой другой район Таджикистана, вполне возможно, что и здесь происходит нечто подобное.

Оказалось, что здесь имеется даже автостанция, и отсюда до того самого Ишкашима, о котором в своем дневнике упоминал курбаши, ходит рейсовый автобус. И цена билета, просто билета, без обозначения места начиналась от сотни афгани. У меня честно говоря не было таких денег, в местной валюте, поэтому я подошел к окошечку кассы и спросил мужчину кассира.

— Скажите, уважаемый, вот такая монета, что-нибудь стоит.

Тот, лишь чуть приподнял взгляд, и произнес.

— Тебе лучше дойти до ссудной кассы, что находится за перекрестком, сынок. Там можно обменять эту монету на современные деньги. — И снова уткнулся в свои бумаги.

Совет был хорош, время, судя по всему еще было, и поэтому я дошел до кассы, где мне в обмен на пару монет, выдали двести афгани бумажными банкнотами. Получается, что полицейский наварил на мне больше шести тысяч. Конечно можно было пожаловаться, но с другой стороны, проверенный при обмене монет документ, не вызвал в кассе никаких возражений, и я решил, пусть подавится. В конце концов, кто мешал мне вначале пройтись по городу и узнать курс имеющихся у меня денег. Не зря же какой-то испанец однажды сказал: «Nace un imbécil cada minuto» — Каждую минуту, рождается простофиля. А именно простофилей я себя сейчас и чувствовал…

Вернувшись обратно на автостанцию, я купил билет до конечной остановки, и оглянулся вокруг. До отхода автобуса было около часа, и мне очень хотелось что-нибудь закинуть в желудок. К тому же я помнил, что до Ишкашима почти двести верст, и следовательно учитывая местность это займет по меньшей мере часов пять. Ничего похожего на чайхану я так и не нашел. Может от того, что просто не мог разобрать вывески написанные на арабике, но с другой стороны. Никаких столиков, или топчанов, как в Ташкенте, я тоже не видел. Поэтому, просто купил у местного разносчика пару лепешек, за четыре афгани, и наполнил в реке свою флягу водой.

Автобус представлял собой очень странное зрелище. Это средство передвижения, носило на своем капоте сразу три эмблемы, при этом чем-то смахивая на советский КаВЗ, только с мордой от Зил-130. Вдоль капота с торцевой части, на нем были прикручены шурупами, головки которых выпирали из шрифта, латинские буквы образовывающие надпись «Dodge». Чуть ниже надписи сияла огромная, размером с футбольный мяч, трехлучевая эмблема «Мерседес-Бенц», скрученная похоже с какого-то грузовика. Когда-то я видел похожие эмблемы на картинках. А наверху, там где обычно указывается маршрут движения, висела эмблема «Ауди», уж их кольца невозможно было спутать ни с чем иным. Кроме того сам автобус был изрядно украшен каким-то рисунками, на лобовом стекле изнутри виднелась бахрома, свисающая вниз сантиметров на двадцать и такого-же цвета шторки, собранные уголками к средней и боковым стойкам лобового стекла. Кроме того, внутри была установлена полочка, на которой стояло с десяток слоников, от крохотного размером со спичечный коробок, и до большого размером с книгу. Как при этом, водитель умудрялся видеть еще и дорогу, было большой загадкой. Войдя в дверь, я предъявил свой билет, но водитель даже не взглянул на него, просто махнув рукой, мол проходи и садись.

В изрядно пошарпанном салоне еще оставались свободные места, и я пройдя в самый хвост устроился на заднем сидении возле окна. Я едва успел снять с себя рюкзак, сесть на свое место и положить рюкзак на колени, как автобус начал заполняться народом. Похоже, я успел вовремя, еще немного и мне пришлось бы всю дорогу стоять. Вначале в автобус заходили чинно и занимая места, и раскладывая свои вещи. Причем, чаще всего вещи оказывались либо под сидениями, либо на коленях у пассажиров, в общем я вскоре понял, что мало того, что успел вовремя, так еще и занял правильное место. Правильным оно было хотя бы потому, что никто не сможет меня отсюда выдернуть, решив, что молодой может и постоять. То, что до конечной точки мне не удастся выбраться отсюда это одно, так еще народу набилось столько, что впору было сравнить это с банкой килек в томатном соусе. Люди сидели, стояли а порой и висели, так плотно, что не то, что пошевелиться, даже лишний раз вздохнуть было проблемой. А уж какие ароматы наполняли салон автобуса, так об этом, наверное можно было сложить целую песню, впрочем песни были впереди. Здесь было все, что угодно мятежной душе. Запахи пота, чеснока, давно не стираной одежды, грязных ног, навоза, дерьма и тут же примешивались ароматы, свежевыпеченного хлеба, кислого молока, каких-то маринадов и жареного мяса со специями. При этом стоило автобусу только тронуться, как я с удивлением обнаружил, что верхнюю часть окна, ту самую, где предусмотрительно открыл форточку, чтобы свежий ветерок позволил мне хотя бы иногда дышать, занимают чьи-то босые, грязные ноги. Одна из ног, как раз выбрала для себя лишнюю опору, в виде металлической рамки окна, благодаря открытой мною форточки, пяткой уперлась в нее. Ароматы этой самой ноги, сдобренные свежим воздухом, яростно намекали на то, что нирвана, близка как никогда. А то, что кроме этих ног, были видны и другие, прямо говорило о том, что пассажиров хватает не только в салоне, но и на крыше.

Между тем двигатель автобуса, наконец взревел, водитель через бортовую сеть произнес какие-то слова на непонятном мне языке, после чего двери были заперты, и автобус, взревев, резко, на гране переворота, развернулся практически на месте и шустро, покатил на выезд из поселка. В тот же момент, в динамиках автобуса, раздалась какая-то песня за любовь, исполняемая на хинди, или санскрите. Откуда я это знаю. Да все просто; Из-за того самого кинофестиваля, большинство кинотеатров Ташкента, показывают именно индийские фильмы. А местному населению они до того пришлись по вкусу, что в Ташкенте, порой невозможно найти тихое местечко, отовсюду слышны звуки этих самых песен. Да же я наверное могу воспроизвести парочку из них наизусть. Мама, тоже была помешана на них, и как минимум пара катушек домашнего магнитофона, была с этими записями, и музыка не смолкала почти весь день.

Автобус между тем, довольно шустро пылил по горной дороге, лихо вписываясь в резкие повороты, и практически не снижая скорости не на подъемах, ни на спусках. А судя по доносившемуся до меня мужскому голосу, водитель еще и подпевал, и наверняка пританцовывал сидя за рулем. В общем, поездка обещала быть веселой. Что интересно, никто не был против такого времяпрепровождения. И я краем зрения замечал, что и стоящие в проходе люди, тоже подпевают и пританцовывают в такт доносившимся до них звукам. Было очень интересно взглянуть как себя чувствуют те, кто находится сейчас на крыше автобуса, им наверное веселее всех. Хотя это я еду впервые при такой загруженности и в этом месте, а люди живущие здесь, наверняка привыкли, и не обращают на это внимания.

Автобус между тем добрался до какого-то горного аула, и лихо притормозил прямо посередине дороги, от чего автобус пошел слегка юзом, на мелком щебне рассыпанном вдоль дороги. Первым делом пассажиры посыпались с крыши, добравшись до дома и освобождая места другим, которые должны были следовать дальше. Я чуть не очумел, когда к борту автобуса была приставлена длинная лестница, и по ней на крышу автобуса поднялась древняя лет наверное семидесяти грузная и тяжелая бабка, следом за ней два паренька подняли пару корзин, видимо принадлежавших ей, и быстро спрыгнули с крыши, убрав лестницу. Автобус почти сразу же тронулся, и эти двое какое-то время бежали, рядом махая ладонями. Как эта старуха чувствовала себя на покатой крыше, при таком сумасшедшем водителе, я даже не представляю. Водитель же, вел свой автобус все с той же лихостью, что и до этого момента, не обращая ни на что своего внимания.

А я, в какой-то момент, оказался на грани срыва только из-за того, что выглянув в окно, обнаружил, что автобус катится буквально по воздуху. Я даже привстал, чтобы удостовериться в том, что это не просто обман зрения. Так нет же, дорога оказалась настолько узка, что колеса как минимум наполовину ширины ската, нависают над обрывом, в то время как левая часть автобуса притерлась к скале так, что порой слышался скрежет от соприкосновения кузова со стеной поднимающейся вверх скалы. Правда именно в этот момент, музыка была выключена, и похоже все внимание водителя, было обращено на дорогу. Люди, находящиеся в автобусе, между тем, разве что прекратили приплясывать. А мне было очень страшно. Одно неверное движение, я и автобус полетит в пропасть, дна которой просто не видно. В какой-то момент, я даже пожалел о том, что решился на эту поездку, вместо того, чтобы пойти пешком.

Дальше было гораздо спокойнее, автобус вскоре вырвался в какую-то долину, и понесся плавно покачиваясь на достаточно ровной проселочной дороге, изредка подпрыгивая на ухабах. Иногда въезжал в аулы, расположенные по пути следования останавливался, менял пассажиров и вновь трогался дальше. В какой-то момент, утомленный всеми этими передрягами я просто отрубился и задремал, убаюканный покачиванием автобуса, и бесконечными индийскими песнями, про любовь.

Ишкашим оказался довольно большим поселком, разделенным надвое рекой Пяндж, которая начиналась километрах в пятидесяти выше слиянием Вахандарьи, от которой я начал свое путешествие, и реки Памир, спускающейся с ледяных отрогов. Разделение поселка сказалось не только на нем самом, но и на его наименовании. С Таджикской стороны поселок именуется через букву «О» — Ишко́шим. А с Афганской через «А». И сразу же чувствовалась социальная разница. Скажем с Афганской стороны, каждый дом — крепость. Усадьбы огорожены высокими каменными дувалами — заборами, слепленными из камня и глины, и на проулки не выходит ни единого окна. Если конечно не считать небольшого окошка у входа в дом. Но последнее, скорее исполняет роль дверного глазка, или бойницы, в зависимости от обстоятельств. В тоже время на другой стороне реки, стоят добротные дома, без каких либо дувалов, а в качестве забора можно встретить разве, что невысокий штакетник, и раскинувшийся за ним цветник. Правда мирную картину городка, очень сильно портит колючая проволока установленная на невысоких столбах вдоль реки посередине русла и довольно часто проходящий патруль в форме пограничников со служебной собакой. Река, хоть и достаточно широка, по моим прикидкам доходит до тридцати метров, но похоже совсем мелкая. Даже отсюда видны выступающие из русла камни, говорящие об этом.

С этой стороны возле самой реки находится небольшая возвышенность, и я, не поленившись, поднялся на нее, чтобы все внимательно разглядеть сопредельную сторону. Правда долго разглядывать не получилось. Минут через пятнадцать сюда же поднялись двое военных и ссадили меня оттуда. Еще и надавав подзатыльников. Оказывается, приближаться к границе с союзом, тоже можно только в строго определенном месте. И дело даже не во мне, по словам местных аскеров — пограничной стражи.

— Увидят тебя с той стороны, а нам после отписывайся, и доказывай, что какой-то пацан любопытный посмотреть захотел, а не шпион секретный нужник фотографировал. — Все это было сказано с улыбкой, но тем не менее сопровождающейся очередным подзатыльником, на мою бедную голову.

В общем лишний раз разглядывать, что происходит в СССР не стоит. Меня еще спасла та бумага, выданная полицейским в Бораке. Как оказалось это стандартное удостоверение личности, действующее на всей территории Афганистана. Если есть желание и деньги — десять тысяч Афгани, обращайся в соответствующий отдел в Кабуле, или другом большом городе, и выправляй себе заграничный паспорт. Правда без дополнительной визы, можно съездить в Пакистан, к родным, или же посетить приграничные районы Ирана.

— Эй, амаке*, приграничные районы Ирана и Пакистана можно посетить и так, с этим удостоверением личности. Надо только сделать отметку в журнале, и поставить печать на обратной стороне.

— Знаю-знаю. В Ишкошим так можно пойти. Правда, если ты докажешь что у тебя родня на той стороне. Впрочем, всех у кого она есть мы и так знаем.

— Да и в Пакистан, не дальше двух бисваса** опять же только для родни…

Стражники будто забыли обо мне включившись в общий спор, но я стоял, развесив уши. Благо, что смесь таджикско-узбекского наречия, на котором говорили местные аскеры, была хорошо понятна для меня. Впрочем, довольно скоро я был вновь замечен, получил очередной подзатыльник, за то, что подслушивал взрослые разговоры, совершенно меня не касающиеся, и был выдворен на улицу.

* амаке — дядя, уважительное обращение к старшему, но не родственнику.

** 1 бисваса (с одной стороны) = 2,209 м