Никто не имел более сильного пристрастия к посещению званых вечеров, балов и венецианских завтраков, устраиваемых великосветскими хозяйками лондонских салонов, чем Ангус Килмартин. Себастьян подозревал, что Килмартин на подобных сборищах занимался примерно тем же, чем карманник в толпе, собравшейся поглазеть на повешение, – искал либо нового знакомства, либо пикантную новость, чтобы потом использовать находку для приумножения своего капитала. Хотя нельзя исключать, что шотландцем двигало стремление показать всему миру, что сын скромного торговца из Глазго теперь достаточно богат и влиятелен, чтобы быть желанным гостем практически повсюду.
В этот день самым модный событием, на котором стыдно не поприсутствовать, явился роскошный завтрак на тему «Зимней сказки», который устраивала графиня Морли в своем огромном городском особняке на Гросвенор-сквер. Разумеется, светские «завтраки», как и «утренние» визиты, на самом деле происходили во второй половине дня, поскольку очень немногие жители Мейфэра выбирались из постели раньше полудня.
Когда Себастьян подошел к Ангусу Килмартину, тот был погружен в созерцание изысканных ледяных скульптур, украшавших длинный фуршетный стол леди Морли. Коротко глянув на виконта, шотландец переключил свое внимание на множество деликатесов, разложенных перед ним.
– Не ожидал увидеть вас здесь, – сказал он, взяв себе гренок с фуа-гра.
Себастьян снял бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта.
– Да? Почему же?
– Вас трудно причислить к любителям светских собраний.
– Но иногда я их посещаю.
– Подозреваю, не без скрытой причины. Верна ли моя догадка, что в этот раз именно я являюсь вашей целью?
Медленно глотнув шампанского, Себастьян признал:
– Так и есть, вы. Поскольку недавно вы мне солгали.
Назвать джентльмена лжецом значило усомниться в его чести, нанести оскорбление, которое, как правило, влекло за собой вызов на дуэль. Но Килмартин лишь рассеянно оглядел толпу гостей с мягкой улыбкой на добродушном, веснушчатом лице.
– Я постоянно лгу. Поскольку никогда не разделял возвышенного убеждения, будто следует говорить ближним правду и только правду.
– Интересная философия.
– По крайней мере в этом я честен.
Себастьян тихо рассмеялся.
– Действительно. Но мне интересно, как встретил Дамион Пельтан вашу попытку его подкупить?
Вернувшись взглядом к лицу собеседника, Килмартин продолжил улыбаться.
– И об этом уже прослышали, а? Ну, если желаете знать, он двумя руками ухватился за мое предложение. А чего вы придумали? Будто французик воспылал праведным гневом и угрозами разоблачения загнал меня в тупик, из которого я не увидел иного выхода, кроме как подкрасться к нему сзади в темном переулке и вырезать его сердце? Не язык, заметьте, – что послужило бы более подходящим наказанием за привычку слишком много болтать, – но сердце? Пожалуйста, избавьте меня от подобной бессмыслицы.
Сделав еще один глоток шампанского, Себастьян подавил желание выплеснуть содержимое своего бокала в самодовольное лицо шотландца.
– Так чего же вы добивались от Пельтана, что именно он должен был для вас сделать? Ведь формально он даже не входил в состав делегации, был всего лишь врачом при месье Вондрее.
Килмартин закатил глаза.
– У вас что, совсем нет воображения, а?
Себастьян изучал снисходительную улыбку собеседника. На ум приходили две услуги, которые ему мог бы оказать Пельтан, причем вторая гораздо опаснее первой. Килмартин мог заплатить врачу, чтобы тот подсматривал и подслушивал за членами делегации и доносил об их встречах и беседах. Или мог попытаться заставить Пельтана отравить пациента.
– И он оправдал ваши ожидания? – спросил Себастьян.
Ответу предшествовал тяжелый вздох.
– К сожалению, нет. Кое-кто, очевидно, первым прибрал к рукам докторишку со всеми потрохами.
– И кто же этот кое-кто? Сам Армон Вондрей?
Улыбка шотландца стала на диво широкой и зубастой.
– Я далек от того, чтобы ставить препоны вашей деятельности в качестве самозваного борца за справедливость, но вам, кажется, требуется полезный толчок в правильном направлении.
– Ваше великодушие меня ошеломляет.
Приложив к груди руку с растопыренными пальцами, Килмартин издевательски поклонился.
– Признаться, это не те слова, что я слышу каждый день.
– Человеколюбие, как и честность, не относится к убеждениям, которые вы разделяете?
– Точно. – Тусклые глаза сверкнули, но не весело, а скорее злобно. – Но я, представьте, чувствую сегодня небывалый прилив великодушия, а потому дам вам для размышления еще одну маленькую подсказку: не делайте ошибки, чрезмерно доверяя сестре Пельтана – у нее имеются свои секреты, которые она очень хотела бы скрыть.
– Как вы узнали, что у Дамиона Пельтана есть сестра?
Шотландец от души рассмеялся.
– Информация является ценным товаром. А я, знаете ли, преуспел в торговле ценными товарами.
– Информация может оказаться не только ценной, но и опасной.
На одну напряженную секунду улыбка Килмартина погасла. Но тут же сжатые губы изогнулись, уголки рта приподнялись, на щеках показались ямочки, и на лицо вернулась прежняя гримаса.
– Опасность угрожает только тем, кто не способен информацию правильно использовать. – Он отвесил низкий, насмешливый поклон. – Милорд, прошу меня извинить.
Себастьян наблюдал, как Ангус Килмартин прокладывает себе путь сквозь толпу, и тут на него надвинулась дородная седовласая вдова со свирепым взглядом.
То была вдовствующая герцогиня Клейборн, урожденная леди Генриетта Сен-Сир, сестра нынешнего графа Гендона и, по общепринятому мнению, тетушка Себастьяна. Ей было за семьдесят. Она никогда не была красавицей, но царственная повадка, твердая воля и цепкая память сделали ее силой, с которой в обществе никто не смел не считаться. По сию пору ее наиболее привлекательной особенностью оставались поразительно яркие глаза – отличительная фамильная черта, голубые глаза Сен-Сиров, – которых столь заметно не доставало Себастьяну.
– Тетя, – произнес виконт, наклоняясь, чтобы коснуться губами увядшей щеки.
Леди Генриетта была одета в бордовое атласное платье с бледно-розовой отделкой и невероятно уродливый полосатый тюрбан, украшенный целым букетом розовых и бордовых перьев.
Сделав шаг назад, Себастьян округлил глаза, будто в восхищении.
– Что за очаровательный тюрбан вы сегодня выбрали. Из известных мне женщин лишь очень немногие могут позволить себе такой оттенок бордового. Уж тем более в сочетании с розовым.
Она шлепнула его веером.
– Ха. Рассчитываешь меня улестить, не так ли? Что ж, позволь сразу тебе сказать, что уловка не сработает. Я знаю причину, по которой ты здесь.
– Вы знаете?
– Знаю. Гендон мне рассказал, что ты опять позволил вовлечь себя в очередное ужасное убийство.
Себастьян понизил голос почти до шепота.
– Что же графу Гендону об этом известно?
– Больше, чем ты можешь предположить, – последовал неопределенный ответ.
– А конкретно?
Она вытянула губы вперед, а потом поджала, точь-в-точь как ее брат.
– Он беспокоится о тебе, Девлин.
– Не вижу причин ему беспокоиться.
– Он слышал, что возле Сток-Мандевилль на тебя напали.
– Да? И счел нужным поделиться этой историей с вами?
– Нет, мне рассказал Клейборн.
То есть многострадальный и безропотный сын леди Генриетты, нынешний герцог Клейборн.
– Он принял этот эпизод слишком близко к сердцу.
– Клейборн все принимает близко к сердцу. Эту черту он унаследовал от своего беспокойного отца.
Себастьян громко рассмеялся, поскольку не знал человека более флегматичного и молчаливого, чем ныне покойный муж леди Генриетты, третий герцог Клейборн. А вот сама вдовствующая герцогиня могла дать фору даже Джарвису в умении выведывать секреты и скандалы, касающиеся персон высшего света, хотя в отличие от Джарвиса ею двигала исключительно заинтересованность в делах своих ближних.
Тетушка пронзила племянника острым взглядом.
– Я так понимаю, ты не придешь на мой вечер во вторник. Как обычно.
– Простите, нет.
Она фыркнула.
– Как чувствует себя твоя жена?
– Хорошо, спасибо. Довольно хорошо.
– Пару дней назад я случайно увидела ее на Беркли-сквер. Возможно ли, что она носит двойню?
Себастьян выдавил из себя смешок, прозвучавший неискренне даже в его собственных ушах.
– Нет, ни малейших шансов.
– Нет? Ну, это многое объясняет, – загадочно высказалась леди Генриетта, а затем намеренно быстро отошла, не дав племяннику ухватиться за ее заявление.