Почему исповедуются короли

ГЛАВА 41

Большую часть утра Геро провела в конторе газеты «Таймс» за беседой с Джоном Уолтером, редактором, который занимался ее серией статей о рабочей бедноте Лондона. Она передала ему свой последний очерк, посвященный городским кирпичникам. А затем спросила с напускной небрежностью, не слышал ли он часом о португальском монастыре под названием Санта-Ирия.

Уолтер с необычно мрачным видом уставился на нее и, несколько раз моргнув, пробормотал:

– Да, конечно. А что вас интересует?

– Хочу узнать, что там произошло в 1810 году.

Поднявшись с рабочего места, он подошел к грязноватому окну, выходящему на затопленную туманом улицу, пальцы одной руки теребили цепочку от часов.

– Это некрасивая история, – предупредил редактор.

– Пожалуйста, расскажите.

И он рассказал.

* * * * * * * *

Вернувшись домой на Брук-стрит, Геро нашла Девлина на задней террасе. Он стоял спиной к особняку, оглядывая окутанный дымкой по-зимнему пожухлый сад, простирающийся до конюшен. Судя по пальто с пелеринами, он только что оттуда пришел. Но напряженный наклон его головы каким-то непостижимым образом напомнил Геро о тех ночах, когда она просыпалась задолго до рассвета и обнаруживала, что мужа терзают сны о давних и дальних событиях, которых он не в силах забыть.

Он повернулся, когда она подошла к нему из дома, обхватив себя руками, словно для тепла.

Приближаясь, она видела усталость от бесконечных бессонных ночей во впалости его щек и в темных, похожих на синяки, кругах под странными желтыми глазами.

– Снова беседовал с Алекси Соваж?

Тень веселья скользнула по его лицу.

– Откуда ты знаешь?

Она покачала головой.

– Я бы помолилась, чтобы эта женщина никогда не возвращалась в твою жизнь.

Он вперился в густой, удушающий туман, клубящийся по саду.

– Дело не в ней. Она просто… напоминание.

– Я выяснила сегодня, что случилось в Санта-Ирии. Ты там побывал, так ведь? – Геро не сводила взгляда с жесткого профиля мужа. – После того, как сбежал из французского лагеря, ты поспешил туда и увидел, что сделали французы.

Крепко сжав челюсти, он кивнул, глаза по-прежнему были устремлены на сад под моросящим дождем.

– Наверное, в душе я знал, что уже слишком поздно, но… Я все же надеялся, что каким-то чудом успею предупредить их. Остановить…

Геро хотела что-нибудь сказать – что угодно, – но в кои-то веки не нашла слов.

Через мгновение он продолжил.

– Конечно, я опоздал. Майор Руссо и его люди уже разгромили монастырь. – Девлин ухватился за перила каменной балюстрады перед собой, ветер хлопал пелеринами его пальто. Геро обнаружила, что не может смотреть ему в лицо. – В Санта-Ирии при монастыре был еще приют для сирот. Французы убили все, что двигалось, а затем подожгли постройки. Они не оставили в живых никого. Ни козы, ни собаки, не младенца в люльке. Никого.

Издалека донеслось щелканье бича, а следом грохот копыт невидимой упряжки.

– А дочь Антонио Альвареса Кабрала? – спросил Геро. – Что стало с настоятельницей?

– Руссо пытался заставить ее заговорить, но… Бедная женщина ничего не знала. – Девлин сглотнул. – Ты представить не можешь, что они с ней сделали.

Геро отметила про себя, что не просто не может, а не хочет этого представлять. Благо, редактор «Таймс» весьма расплывчато обрисовал детали.

– Твои кошмары… Это тебе и снится? Растерзанные жертвы?

– Не всегда. Но часто. Порой я вижу их не такими, какими нашел, а какими они, наверное, были… до.

Она твердо сказала:

– Это не твоя вина.

– Да нет же, моя. Ведь именно я принес те ложные депеши в руки французов. Мое незнание ни в коей мере не оправдывает моего легковерия и не умаляет его последствий. Я же знал, что за человеком был Олифант.

– Но как ты мог знать, что он замышляет? Этот мерзавец умышленно спровоцировал французов напасть на монастырь, надеясь, что их жестокость приведет Альвареса Кабрала в объятия англичан. – Геро замялась. – Так и получилось?

Девлин покачал головой.

– Нет. Когда старик увидел, что сделали французы – с его дочерью, с сиротами, с другими монахинями, – он упал и умер.

В душе Геро вскипела ярость.

– А Олифант? Что сталось с ним?

– Прямо с залитых кровью руин монастыря я помчался в наш лагерь. Я собирался его убить. Понимал, что за это повесят, но мне было все равно. – Девлин досадливо фыркнул. – А его уже отозвали в штаб. После смерти старшего брата он вдруг сделался лордом Олифантом. Последней новостью было его назначение губернатором на Ямайку. Мне так и не довелось снова его увидеть.

– И потом ты ушел из армии?

– Да. Хотя не только из-за Олифанта и Санта-Ирии. Тот случай явился лишь кульминацией всего, что творилось и раньше. Нам нравится думать, что мы более культурные, более благородные, более справедливые, чем наши враги, но мы совсем не такие. Это подтвердят мертвые женщины и дети из Копенгагена, из Бадахоса, из Дублина, из тысяч уничтоженных деревень и ферм. Стоит это осознать, и сразу задаешь себе вопрос: зачем я сражаюсь? Зачем убиваю?

Положив руку мужу на плечо, Геро почувствовала, что он дрожит. Каково это – постоянно вспоминать кошмарные картины, запахи, звуки, постоянно задыхаться под тяжестью раскаяния?

– Это не твоя вина, – повторила она. – Кровь этих женщин и детей на руках Олифанта. Да-да, вся кровь на руках полковника Олифанта и майора Руссо, а еще на руках английских и французских чинуш, которые доверили командование двум таким мерзавцам.

Но он только сжал губы в жесткой, невеселой усмешке и слегка покачал головой.

– Что случилось с Руссо? – спросила Геро.

– Он мертв.

Она поняла, хотя это не прозвучало, что Девлин, прежде чем покинуть полуостров, разыскал французского майора и убил его.

– Вот и хорошо.

Она провела пальцами по щеке мужа, и он развернулся к ней, обнял, притянул к себе, прижался лбом к ее лбу. Она чувствовала, как он неровно дышит, стискивая ее все сильней. А затем он произнес слова, которые она долго-долго не надеялась услышать:

– Боже, как же я люблю тебя, Геро. Очень люблю. Превыше всякой меры.