Почему исповедуются короли

ГЛАВА 56

К тому времени, когда Себастьян добрался до французской часовни на Литл-Джордж-стрит, с нависшего черного неба заморосил холодный дождь.

Себастьян помедлил в тени от выступающего угла соседней конюшни. Ночь пахла мокрой мостовой, свежим конским навозом и горячим маслом из уличного фонаря, мерцавшего на ветру. Слабый свет струили три высоких окна церковного фасада да фонари одинокого ландо, стоящего перед входом. На козлах дремал кучер в ливрее графа Артуа. Но в остальном узкая улочка лежала темной и пустынной под надвигающимся ненастьем.

Поглубже надвинув шляпу от дождя, Себастьян осторожно попробовал центральные двери часовни. Заперто. Он снова взглянул на спящего кучера, затем обогнул здание и скользнул в узкий проход, ведущий к двери ризницы. Дождь припустил сильнее, к колющим каплям добавилась жалящая ледяная крупка. Он почти достиг короткой лесенки, когда услышал позади крадущиеся шаги – кто-то зашел в проход следом.

Себастьян обернулся.

Молодой человек в расстегнутом пальто и цилиндре со смешком остановился. На вид ему было лет двадцать пять лет, во внешности ничего примечательного, кроме больших темных глаз, окаймленных ресницами пушистыми, как у девушки.

– Шевалье д’Армиц, полагаю?

– Да.

– Вы очень тихо двигались, – сказал Себастьян. – Случайно, не подкрасться ко мне пытались, а?

– Зачем бы мне к вам подкрадываться? – Француз держал левую руку опущенной вдоль бока, пряча в складках пальто. Наверняка рассчитывал, что в густой тени закоулка никто не сможет разглядеть кинжал, который он сжимал. – Просто хотел вас предупредить, что церковь закрыта.

– Я вижу, там горят свечи.

Шевалье шагнул ближе, еще ближе.

– Это частная церемония.

– Да? И что за церемония?

– Похороны.

– Но катафалка-то нет.

– Тело уже погребено в другом месте.

Дождь разбарабанился не на шутку. Шевалье продолжал подходить, пряча клинок и изобразив на лице любезную улыбку, словно для светской беседы.

– В некоторых эмигрантских семьях, знаете ли, принято извлекать из тела сердце усопшего. Урны с сердцами хранятся здесь, в часовне, в ожидании того дня, когда можно будет отвезти их во Францию.

– В данном случае в Валь-де-Грас?

– В данном случае – да. – Теперь мужчин разделяло фута четыре. Улыбка француза стала шире. – Вас трудно убить, месье виконт.

– Но вы раз за разом пытаетесь.

– Думаю, в этот раз шансы на моей стороне.

– Вот как? Потому что у вас в руке кинжал, а у меня нет?

Легкое удивление промелькнуло по лицу д’Армица.

– Я слышал, что у вас зрение и слух, как у кошки. Но никогда не принимал всерьез эти слухи.

– Напрасно.

Шевалье покачал головой.

– Мне казалось, это лишь иллюзорный образ, который вы культивируете.

– А я слышал, что вы предпочитаете пронзать мужчин со спины. В буквальном смысле. И спину вам не подставлю.

– И так справлюсь, – выдохнул д’Армиц.

Все с той же улыбкой он рванулся вперед, клинок сверкнул к сердцу Себастьяна.

Извернувшись, тот одной рукой поймал запястье противника, а другой рубанул по локтю. Атакующая рука шевалье согнулась. Стиснув зубы, Себастьян постарался развернуть кулак с кинжалом, рукоять помогала усилить давление.

Лицо француза вспыхнуло изумлением, когда он понял, как сильно просчитался.

Себастьян еще поднажал и почувствовал слабину. Он дернул вверх обмякшую руку д’Армица и направил клинок прямо ему в сердце.

– Но… – пробормотал шевалье.

Его глаза расширялись, постигая реальность: противника, которого не удалось обхитрить, рок, которого не удалось избегнуть. Изумление сменилось гневной яростью от осознания, что всем шансам пришел конец. Всему пришел конец.

– Со мной не так легко справиться, как вы думали, – заключил Себастьян, высвобождая кинжал.

Дождь заливал опрокинутое лицо француза, размывал кровь, пятнавшую белый жилет. Свет понимания уже исчезал из глаз шевалье. Но ярость еще оставалась – как пламенеющий уголь, обреченный угаснуть в беспощадной тьме.

* * * * * * * *

Под рукой Себастьяна дверь в темную ризницу открылась беззвучно. В маленьком неприбранном помещении густо пахло сыростью, горелым ладаном и чем-то затхлым, как от старческой одежды. Узкая полоса света падала из приоткрытой двери, ведшей в часовню, где мерцали свечи.

Себастьян замер в тени. Отсюда он почти целиком видел два ряда пустых скамей и деревянную западную галерею, нависавшую над главным входом. В церкви, казалось, никого не было, за исключением дряхлого священника в белой альбе и черной столе, расшитой золотыми крестами.

Тот стоял перед одной из настенных гробниц, теперь открытой. В неглубокой нише находилось несколько урн. Старик поднял руки, его нетвердый голос гулко отдавался в тишине.

– Requiem aeternam dona eis, Domine[39].

До Себастьяна донесся шорох ткани, легкие шаги, и леди Жизель Эдмондсон вошла в его поле зрения. На ней было черное кашемировое платье с высокой талией, отделанное фестонами из крепа. Черная кружевная вуаль покрывала голову, ажурные складки подчеркивали блеск волос, не скрывая лица.

Леди Жизель держала прозрачную хрустальную урну с двумя серебряными ручками, серебряной крышкой и основанием. Внутри лежало красно-бурое сердце, которое, как подозревал Себастьян, когда-то билось в груди Дамиона Пельтана.

– Et lux perpetua luceat eis[40].

Словно омываемая словами священника, леди Жизель застыла, склонив голову и закрыв глаза, красивое лицо выражало благоговение и предельную сосредоточенность.

– Requiescat in pace[41].

Себастьян переместился так, чтобы взгляду открылась остальная часть часовни. Он ожидал увидеть здесь и Марию-Терезу. Но кроме пожилого священника и леди Жизель в помещении никого не было.

– Anima eius et animas omnium fidelium defunctorum, per misericordiam… – возвысился до крещендо старческий голос.

Широко распахнув дверь, Себастьян вошел в часовню.

– Dei requiescant in p…[42] – Старик повернул голову и вытаращился на него, отвесив челюсть, пение оборвалось пронзительным писком.

Поначалу Жизель, должно быть, приняла шаги Себастьяна за шаги д’Армица, судя по тому, как неспешно она подняла голову и открыла глаза. Ее реакция оказалась более сдержанной, чем у священника.

Окинув взглядом Себастьяна, она спросила:

– Я так понимаю, это кровь моего кузена?

Только теперь Себастьян осознал, что его пальто и жилет запятнаны темной кровью, а рука все еще сжимает окровавленный кинжал.

– Да.

– Он мертв?

– Мертв.

На ее лице проступили эмоции: к ярости примешивалась расчетливость, но не горе.

– Мсье! – запротестовал священник. – Вы принесли кровавое орудие убийства в Дом Божий?!

– Простите, святой отец. – Не упуская из вида леди Жизель, Себастьян осторожно положил кинжал под ноги, металлическая рукоять звякнула о каменные плиты.

– Догадываюсь, что вы должны думать, но вы ошибаетесь. Шевалье не убивал Дамиона Пельтана, – сказала она.

– Знаю. – Себастьян двинулся к ней, опустив руки по бокам. – Но вы-то имели намерение убить Пельтана. И поэтому последовали за фиакром, на котором он уехал из «Герба Гиффорда» тем вечером, не так ли?

– Возможно. Но намерения, оставшиеся неосуществленными, значения не имеют. Если бы всех, кто хоть раз пожелал зла ближнему своему, постигло наказание, в Англии очень скоро не с кем стало бы водить компанию.

– Так что случилось той ночью?

Леди Жизель пожала плечами.

– Когда Пельтан и женщина вылезли из фиакра в начале Кошачьего Лаза, я велела своему кучеру остановиться и отправила шевалье следовать за ними пешком.

– Во «Двор висельника»?

– Если таково название той мерзкой выгребной ямы, тогда ответ «да».

– И что дальше?

– Пока Армиц ждал, когда они выйдут, он заметил, что в тени притаился еще один мужчина – крупный, грубой наружности головорез с темными курчавыми волосами.

– Самсон Баллок.

– Верно.

Себастьян изучал ее спокойные, безупречные черты.

– Откуда вы знаете его имя?

– Разве это важно? Суть в том, что Армиц видел, как Баллок крался за Пельтаном, когда тот покинул «Двор висельника». В какой-то момент сопровождавшая его женщина, должно быть, что-то услышала, потому что начала оборачиваться. Баллок ударил ее по голове дубинкой и вонзил нож в спину Пельтану. Армитц подождал, пока убийца уйдет, а затем прибежал ко мне.

– И вы вместе вернулись туда, где лежали Дамион Пельтан и его сестра?

Леди Жизель наклонила голову набок.

– С чего вы…

– С чего я взял, что вы побывали там, в переулке? Я нашел отпечатки, оставленные вашими туфлями.

– Но по отпечаткам вы не могли узнать, что туфли мои.

– Не мог, – согласился Себастьян и задал встречный вопрос: – Зачем вы пошли с Армицем в Кошачий Лаз?

Ее руки слегка приподняли хрустальную урну.

– За сердцем.

Себастьян отметил горделиво поднятый подбородок, обманчиво мягкие голубые глаза, горящие уверенностью в собственной правоте.

– Вы сами вырезали сердце, так ведь? Для этого и пошли туда с Армицем. Он не смог заставить себя такое сделать. И тогда это сделали вы.

– Да.

Он и раньше догадывался, как все было, но ее спокойно прозвучавшее признание заставило чудовищный факт казаться еще чудовищней. Себастьян против воли представил, как эта изящная, весьма привлекательная женщина в темном вонючем переулке варварски кромсает еще теплое тело Дамиона Пельтана, чтобы вырвать у него сердце.

– Вы же думали, что Пельтан является пропавшим дофином, единственным выжившим сыном замученного короля Франции, и все же убили бы его, если б вас не опередил кто-то другой. Почему?

Леди Жизель подняла брови.

– А вы не понимаете? Он же абсолютно не годился, чтобы править. Приличествующего принцу воспитания он не получил, к тому же разум его был безнадежно развращен влиянием революции. Возвращение Бурбонов на трон Франции не должно повлечь воцарение недостойного.

– Но вы предназначили сердцу этого недостойного почетное место среди королевских гробниц в Валь-де-Грасе?

– Все-таки он сын Святого Луи.

– А Мария-Тереза? Ей известно, что вы хотели убить мужчину, в котором она признала своего брата?

Вместо ответа леди Жизель повернулась к священнику.

– Прошу вас, отец, продолжайте службу. – А Себастьяну бросила: – Теперь можете уйти.

Себастьян выдохнул тихо и гневно.

– Я не уйду без сердца Дамиона Пельтана. Это его сестра должна решать, что делать с останками.

– Нет, – покачала головой леди Жизель. – Его имя не Дамион Пельтан, а та женщина ему не сестра.

– Ошибаетесь, – сказал Себастьян, подступая.

Вероятно, ему уже никогда не удастся доказать, что шевалье д’Армиц убил и полковника Фуше, и молли Джеймса Фаррагута. Тем более невозможно доказать, что шевалье действовал по приказам этой женщины. Себастьян не видел, за что еще можно уцепиться. Но будь он проклят, если позволил ей уложить сердце Дамиона Пельтана в памятник, посвященный династии, которую тот презирал.

– Отдайте мне сердце, – потребовал он.

– Мсье, – запротестовал священник, пытаясь шагнуть между ними.

– Извините, отец... – начал было Себастьян, но тут леди Жизель сильным толчком повалила на него священника.

– Ад и преисподняя! – выругался Себастьян и принялся помогать старику утвердиться на ногах, тогда как Жизель развернулась и побежала к выходу из часовни.

Одной рукой она приподымала тяжелые юбки своего платья, а второй – крепко прижимала к боку урну. Почти добежав до дверей, она, очевидно, вспомнила, что те заперты. Лишь мгновение поколебавшись, развернулась, чтобы ускользнуть через ризницу. Но Себастьян уже отставил мычащего священника в сторону и двинулся ей наперехват. Полоснув его яростным взглядом, леди Жизель свернула и бросилась по узкой деревянной лестнице на западную галерею.

Себастьян поспешил за ней, шагая через две ступеньки. Когда он поднялся на скрипучий помост, она стояла у деревянных перил, подняв урну, как оружие.

– Не подходите ко мне, – сказала она с пугающим спокойствием.

Он шагнул вперед.

– Я не причиню вам вреда. Просто отдайте мне сердце.

Она покачала головой.

– Вы спрашивали, откуда мне известно имя мебельщика, Баллока. Что ж, я вам скажу. Я нарочно свела с ним знакомство. Рассчитывала, что он может оказаться полезным, отвлекая всяких надоедливых личностей – вроде вас, – сующих нос в наши дела. Вот почему, прежде чем прийти сюда, мой кузен наведался в мастерскую на Тичборн-стрит – он хотел убедиться, что Баллок знает о ребенке. Представьте, этот громила крайне зол на вас. Поклялся, что отомстит и вам, и Алекси Соваж.

– Сын Дамиона Пельтана в безопасности. – Себастьян сделал к ней шаг, потом еще. – Баллоку до него не добраться.

Ее высокий, звенящий смех разнесся по маленькой часовне. Дождь барабанил по крыше, порывистый ветер волнами налетал на окна.

– Глупец, я не про Ноэля Дюрана говорю. Что мне за интерес в ублюдке принца? Я говорю о вашем ребенке. Вашем будущем ребенке.

Себастьян дернулся, чувствуя, как мороз пробежал по коже.

– Баллок убьет их, – сказала она с холодным торжеством. – Убьет ребенка и его мать.

Себастьян сделал к ней еще один шаг.

– Я вам не верю.

– Это будет величайшая месть из всех возможных, не так ли? – усмехнулась леди Жизель и обрушила тяжелую урну ему на голову.

Острый край серебряной ручки взрезал кожу, горячая кровь хлынула на лицо. Себастьян поднял руку, чтобы отстранить нападавшую, но она снова ударила его урной, ее черты исказились яростью, ненавистью и безрассудной решимостью.

С залитыми кровью глазами Себастьян оттолкнул женщину. Она шатнулась назад, потеряла равновесие и навалилась спиной на перила галереи. Себастьян услышал треск ломающегося дерева и, отерев глаза, увидел, как ужас осознания наполнил ее лицо.

Трухлявые перила, не выдержав, развалились. Леди Жизель, уцепившись одной рукой за балясину, повисла в воздухе. Отпусти она урну, схватись второй рукой, возможно, и спаслась бы. Но нет, она держала свою добычу до конца, даже падая с гневным криком в ворохе взметнувшихся черных юбок.

– Mon Dieu! – возопил священник, когда она с хрустом рухнула на каменные плиты.

Удар выбил урну из ее рук, хрустальный сосуд разлетелся сверкающими осколками, украденное сердце упало близ ее откинутой ладони. Леди Жизель смотрела в потолок часовни большими, невидящими глазами. Но Себастьян не стал задерживаться, чтобы убедиться в ее смерти.

Он со всех ног бежал к двери.