Под маской ангела

Глава 27. Майя

Как же глубоко я заблуждалась. Раньше думала, от мести не станет лучше… Но теперь понимаю: дышу полной грудью и чувствую то, что никогда не ощущала прежде — уверенность в себе, превосходство и нерушимую веру в свою силу.

Мой дорогой дар, точно бесценный подарок с небес, я готова любить и лелеять бесконечно. Ведь именно благодаря ему, благодаря его энергетической поддержке, я склеила по кусочкам свое разбитое сердце и стала тем, кем я есть сейчас — бесстрашной и сильной. Осталось лишь окончательно разделаться со своей старой жизнью — и можно уехать так далеко, что меня никто и никогда не найдет.

Даже представить не могла, какое удовольствие и облегчение испытаю, глядя, как пылает десятый номер того самого придорожного отеля. Пламя вместе с ним пожирало мои воспоминания. Я прямо видела перед глазами, как огненные языки разъедают картины моих самых счастливых моментов жизни. Нет, сейчас я не плакала. Я с легкостью отрывала их от сердца и наслаждалась их гибелью. Будут другие, но очень далеко отсюда и не с ним.

Подготовка к этому феерическому событию заняла довольно много времени, но оно того стоило. Для начала я узнала, что отель застрахован от пожара и дождалась того, что в десятом номере и в ближайших не будет посетителей. А дальше все пошло как по маслу. Достаточно было перелезть через забор, прошмыгнуть на веранду и разбить окно бутылкой с горючей смесью. Жаль, насладиться вспыхнувшим в номере огнем получилось недолго, ведь совсем скоро охрана и официантки выбежали в сад. Но мне хватило и этого. Радуясь, словно ребенок удачной шалости, я метнулась к забору и без труда через него перелезла.

Это было финальное усилие, которое окончательно сотрет воспоминания о Лео.

Таксист ждал меня в нескольких километрах от гостиницы. Его я обманула: он никогда даже не подумает, что возил преступницу. Проститутку с огненно-рыжими волосами в коротком платье на шпильках — да. За умелым макияжем, корректирующим форму глаз, скул и подбородка никто не узнает Майю Мичурину, фотку которой не видел только слепой. Я изо всех сил старалась быть непохожей на себя прежнюю. Не хватало еще из обычного розыска по пропаже перейти в уголовный розыск.

Конечно же, я не на шпильках перемахивала через забор. Бесстыже-алое платье, обувь и парик находились в сумке через плечо. Отбежав от гостиницы на достаточное расстояние, пришлось спрятаться в кустах и быстро переодеться. Запихнуть обратно в сумку толстовку с капюшоном, рваные джинсы и кеды.

Как же достало постоянно прятаться и изменять внешность…

За последние полтора месяца мне просто до чертиков надоело носить голубые линзы, прятать коротко остриженные волосы под кепку и изображать нечто, напоминающее подростка-неформала. Я даже додумалась себе сделать симметрический пирсинг, который зажил почти моментально, благодаря удивительно быстрой регенерации. Теперь у меня под нижней губой сверкали два болтика. Все ради минимального сходства с прежней Майей. К тому же я страшно исхудала… Совершенно не специально.

Первые дни, когда плачем и мольбами просилась пожить у одинокой бабушки в обмен на деньги и помощь по хозяйству, ничего не ела. Спала у нее на пороге. К счастью или нет, старушка дико защищала свое личное пространство, почти ни с кем из деревни не общалась, жила на отшибе, поэтому ее соседи даже не видели меня. Казалось бы, я нашла идеальное место, чтобы спрятаться. Но старушка не собиралась меня слушать, не то что пускать в дом.

Уже потом, когда я, не дождавшись ее разрешения, с легкостью выдернула у нее из рук ведра с водой и донесла их от колодца в дом, она налила мне чаю и выслушала мою байку. Не поверила истории о том, что я сбежала от изверга мужа и хочу где-то отсидеться, собраться с силами, почувствовать себя снова человеком. Только я допила чай, меня выдворили обратно на улицу. Я могла бы попытать счастья в другом месте, но боялась, что второй раз не повезет найти другую столь одинокую и нелюдимую старушку, которая уж точно не побежит рассказывать всем соседкам, что к ней ломилась какая-то девчонка.

В конце концов на свой страх и риск я отправилась в ближайший город, купив по дороге огромные очки и широкополую шляпу. Все-таки нужно было не ждать с моря погоды и начинать менять внешность. Остригла в ближайшей парикмахерской волосы под короткое рваное каре и попросила их выкрасить в черный. Пока мастер стригла волосы, я сидела с закрытыми глазами, чтобы не видеть своего отражения, ибо знала, что расплачусь. Можно было бы купить парик, но деревня — не то место, где можно без проблем таскать его, особенно летом. Я же просто-напросто сварюсь в нем, если все-таки достучусь до той старушки и начну помогать ей на огороде. А мне крайне необходимо было спрятаться настолько хорошо, чтобы никто меня не нашел — лишь так, дыша свежим воздухом и ощущая бескрайнее небо над головой, смогу пережить адскую боль, раздирающую сердце в клочья, смогу собрать себя по кусочкам, смогу исцелиться.

Еще несколько дней я воевала со старушкой, но уже хоть иногда ела — она пару раз давала мне то хлеб, то немного молока, чтобы я только отвязалась. Я не хотела ей говорить, что у меня под грудью привязан конверт с такой суммой, которую старушка в жизни в руках не держала, и у меня есть деньги на еду. В местном магазине мне лучше бы не показываться. В нем явно заметят новенькую и пристанут с расспросами — мне это совершенно не нужно было. Я догадывалась, что меня будут искать.

И из всех близких людей не было ни одного человека, которому я бы сочла нужным сообщить, что со мной все в порядке. Да и не думаю, что кто-то особо будет по мне горевать. Фактически я никому не нужна.

Ночуя на улице под открытым небом, часто задавалась вопросом, что делала в жизни не так. Ведь, в принципе, мало чем отличаюсь от Глеба — он тоже никому особо не нужен. Долго думала, почему так происходит, ведь я, по сравнению с ним, вроде бы неплохой человек. А потом пришла к выводу: быть кому-то нужным еще надо заслужить. И дело не в том, хороший я человек или плохой.

Утром стала наблюдать за старушкой и отметила про себя, что она, несмотря на возраст, во всем самостоятельна. Ей никто не нужен, поэтому она и гонит меня. И это мне необходимо было изменить.

Дурацкий план пришел в голову: продемонстрировать ей свою нечеловеческую силу и сыграть на этом. Хоть я толком не ведала, как управлять даром, но могла наврать с три короба. Главное, показать пару фокусов, а потом можно добавить, что я будто умею варить какие-нибудь целебные зелья — если что, действие плацебо никто не отменял. И вот, я как-то просто подошла к старушке, выхватила из ее руки нож, которым она на улице разделывала рыбу, и полоснула им по своей ладони. Призналась ей в том, что я ведьма. Впадая еще в больший шок, старушка наблюдала, как кожа на моей ладони срастается на глазах. Я пригрозила ей страшной расправой, если она меня не приютит. А если приютит — будет жить долго и счастливо, благодаря мне. И старушка согласилась.

Правда, сразу же, как я переступила порог, треснула меня по голове ведром и заперла в доме. Мой дар проснулся, и я с помутневшим от злости рассудком разнесла ей почти всю мебель, проломила окно и разогнула решетку. Успокоилась лишь на улице, глядя на старушку, которая крестилась дрожащей рукой.

Я долго на коленях умоляла ее успокоиться и простить меня, ведь плохо умею управлять своей силой. Когда она уже немного пришла в себя, сама попросила прощения за то, что треснула меня ведром по голове. Мол, страшно испугалась и только и думала о том, как запереть меня надежно и скорее побежать за батюшкой.

М-да, боюсь, он бы тоже перепугался до потери пульса.

В любом случае теперь старушке нужно было ремонтировать мебель в доме и заделывать окно. Я пообещала все исправить сама и в этот раз с ее стороны было бы глупо послать лесом человека, который хотел искупить свою вину.

Наконец-то у меня появилась крыша над головой. И уйма работы до седьмого пота. Но я не жаловалась. Старушка, которую, как оказалось, зовут Зоей, больше меня по голове ведром не била, даже если я путала сорняки со свежей рассадой. Сказала, что не возьмет с меня ни копейки за еду. Новую мебель в дом она не хотела, поэтому мне пришлось убить маникюр и отремонтировать с горем пополам все самой, находя свободное время между разработкой плана мести, готовкой, уходом за животными и работой на огороде. Как оказалось, старушка потом даже рада была скинуть на меня половину своих хлопот.

О, за месяц я загорела так, что превратилась в мулатку. Черные волосы, торчащие во все стороны, глаза, опухшие от слез, настоящий цвет которых прятали голубые линзы и кожа шоколадного цвета — просто красавица. Без интернета, постоянного утреннего душа и фотоаппарата под рукой я сходила с ума. Но потом привыкла. Ко всему можно привыкнуть. Единственное, к чему было сложнее всего заставить себя привыкнуть: к мысли, что я больше никогда не встречусь с Лео. Долго убеждала себя, что от этого мне будет только лучше.

Правда, однажды я увидела его издалека. Они с каким-то парнем, стоя у калитки, крутили перед носом у теть Зои моей фоткой, но старушка, будь она еще сто лет так же здорова и уперта, до последнего доказывала, что такой девушки здесь никогда не видели.

Он стоял совсем недалеко, водил глазами по округе, а меня била крупная дрожь. Я застыла на кухне, прилипла взглядом к щели между оконной рамой и вылинявшими занавесками. Лук шипел на сковороде, мелкие капли распаленного масла летели мне на руки, оставляли ожоги, которые, впрочем, быстро заживали. Я не чувствовала боли. Только отмечала про себя, что Лео так зарос, будто не брился и не стригся с нашей последней встречи. Он даже как-то осунулся. Больше не улыбался, выглядел устало и угрюмо. Что-то внутри меня вякнуло, что он выглядит так, потому что страдает без меня, но я быстро заткнула этот писклявый внутренний голосок. И так и не смогла оторвать от него взгляда, пока он, уходя, не скрылся за листвой разросшегося виноградника.

Сначала я где-то в глубине души хотела, чтобы он меня нашел, несмотря на все мои ухищрения. Одумался, понял, что окончательно меня потерял, испугался и сердцем почувствовал, где я. И если бы он действительно явился неделями ранее, а не аж через месяц, я бы, как дура, выбежала из дома и бросилась к нему навстречу в объятья.

Но сейчас я понимала одно: он был такой угрюмый и недовольный лишь потому, что ему пришлось искать меня. Наверняка Командир заставил. А кто будет рад ездить по деревням и искать бывшую, с которой так по-скотски поступил, вместо того, чтобы где-нибудь в элитном клубе цеплять новую девчонку? Так что пускай колесит себе дальше. Если будет хоть чем-то занят, то меньшему количеству девушек разобьет сердце.

А я буду дальше готовить план мести. Поджог гостиницы стоял третьим на очереди. Первым был прокурор.

Только его увидела, сворачивающим в темную подворотню по дороге домой, дар вмиг проснулся. Я набросилась на шокированного прокурора как бешеное животное. Его попытки защититься только смешили и подзадоривали пробудившееся чудовище. Мозг напрочь отключился — я не планировала бить мужчину настолько сильно, как получалось. Дикая, звериная ярость ослепила. В голове только и сверкала красным транспарантом надпись: убить подонка! Мои кулаки колотили избившую меня сволочь с такой быстротой и силой, словно я была мировым чемпионом по боям без правил.

Кто-то рискнул меня оттащить — и сразу же с точной подачи отлетел куда-то в сторону. Единственное, что смогло меня остановить, это вспышка камеры, разогнавшая на миг полумрак. Я резко вскинула голову, быстро нашла глазами подростка, отвлекшего меня от расправы. И только сейчас заметила, сколько людей собралось вокруг. Их крики, споры смерчем ворвались в голову и встрепенули отключившийся рассудок.

Я обнаружила себя сидящей на асфальте, верхом на прокуроре, который уже был не в состоянии сопротивляться. А его лицо, все в крови и ранах… Я захлебнулась криком, прижимая ладонь ко рту. Ужас пронзил меня тысячью ледяных стрел, заставляя застыть на месте. Неужели это сделала я? Вот этими маленькими ручками? Повернула ладони тыльной стороной вверх и вздрогнула от чудовищной картины. Кожа на некоторых костяшках лопнула, кровь сочилась с ран, смешиваясь с кровью прокурора. Я совершенно не ощущала боли, только легкое жжение, и не могла оторвать глаз от быстрорастущих новых клеток.

Кто-то сильно смелый решился схватить меня за капюшон, наверняка чтобы оттащить и заодно показать всем мое лицо. Отшвырнув чужую руку, я подорвалась на ноги и вовремя прикрыла лицо от новой вспышки. Бросилась бежать со всех ног, слыша приближение полицейских сирен. Кто-то ринулся за мной вдогонку.

Как бы я ни пыталась удержать капюшон, он слетел. Но больше переживать о том, что увидят мое лицо, не стоило. Я успела хорошо оторваться, затеряться в улочках и спрятаться в месте, которое присмотрела заранее — укромный уголок за гаражами, где пахло не лучшим образом, валялись пустые бутылки и презервативы. Зато здесь можно было перевести дух… и смыть с рук кровь.

Некоторое время я просто стояла, оперевшись спиной о поржавевшую стену гаража, и глотала ртом воздух. Футболка взмокла от пота, ноги гудели, каждая мышца в теле мелко вибрировала от перенапряжения — я в жизни так быстро не бегала. Легкие горели огнем, сжались, точно превратились в кучу угольков. В горле пересохло. Дрожащими пальцами едва получилось открыть бутылку с водой, вытащенную из сумки через плечо, и сделать пару глотков. Вода ожидаемо несколькими ручейками пролилась мимо рта, намочила темную толстовку. Если присмотреться, на ней виднелось много брызг крови. Придется ее где-то подальше выбросить.

Разглядывая темно-бурые капли, отливающие красным на темной ткани, я чувствовала себя все хуже и хуже. Лишь бы он не умер. Вроде вдалеке визжали сирены скорой помощи… Успеют ли ему помочь? Что бы тот прокурор мне ни сделал, я не вправе забирать у него жизнь. Вернуться бы и узнать, в каком он состоянии, но это ужасно помешает планам и, чего доброго, меня угораздит попасться на глаза кому-то из тех, кто видел драку.

Черт, собиралась ведь лишь пару раз ему вмазать и сказать несколько слов о том, что пришло время расплаты. Хотела лишь ему напомнить, что зло всегда возвращается бумерангом… И все в таком духе. Но не проронила и слова. Дар совершенно мешал соображать.

Мне казалось, что я уже поладила с ним. Этой ночью долго разговаривала сама с собой, убеждая его быть осторожным. Выходит, никто меня не слушал! Сейчас впервые я пожалела о том, что не поехала в Лагерь и не начала обучаться управлять даром. Но последней, кем я хотела войти в новый коллектив, это очередной брошенкой Лео. Нет, уж управлюсь как-то сама.

Ему отомстить не помешало бы в первую очередь. Но, боюсь, этот гад вновь начнет применять свои соблазнительные штучки, сбивая дар с толку.

Бросила взгляд на часы — скоро закончится время посещений в больнице. Глеба я бить не собиралась, да и когда мимо снуют медработники, больные и посетители, не особо-то подерешься. Тем более кто-то уже умудрился ему сломать нос до меня.

Я хотела просто показать ему, что наконец-то больше его не боюсь. И хотела увидеть в его глазах страх.

Но, черт подери, все опять пошло не по плану! Глеба я застала в больничном коридоре, прогуливающимся с какой-то девушкой. Причем смотрела она на него так, как на божество, а он из себя строил влюбленного идиота.

Удержаться не было сил. Недолго думая, я подлетела к ним, собираясь обоих втоптать в грязь, но застыла на несколько секунд прямо перед ними — импульс оказался быстрее мысли, и я не знала, что сказать. Пока несколько секунд подбирала слова, топя внутри обиду и молясь, чтобы дар вновь не пробудился, эти двое окинули меня удивленным взглядом и, видимо, сочли за какую-то умалишенную. Потому что просто прошли мимо. Глеб меня даже не узнал.

— Неплохо ты выкрутился перед любовницей! — крикнула ему вслед. — Не стыдно делать вид, что не узнал собственную жену?!

Глеб точно налетел на невидимую стену. Неспешно, будто в замедленной съемке, обернулся, пока новенькая пассия, вцепившись в его предплечье, раздраженно сыпала вопросами:

— Она серьезно твоя жена? Ты ведь сказал, что уже развелся. Как это понимать?

— Расслабься, котенок, — выдавил он улыбку. — Я действительно развелся. Потом все объясню. Подожди меня пока в палате, мне нужно перекинуться парой слов с бывшей.

Девушка себе чуть шею не свернула, семеня в сторону палаты — так уж хотелось эту «бывшую» разглядеть, заодно прожечь дыру в моем лбу наглым выстрелом телепатии и понять, не собираюсь ли муженька себе вернуть. Да нафиг сдался — это раз. Переодевшись после драки в длинный шелковый сарафан, я довольно неплохо выглядела, как для бывшей, — это два. И три — мне ее стало жаль. Предупредить бы ее: не влюбляйся в него, он конченный человек, — как когда-то предупреждал меня Глеб. Я его не послушала и теперь… Впрочем, я ни о чем не жалею.

Поравнявшись со мной, Глеб сразу же крепко взял меня под локоток, будто я какая-то буйная пациентка, и потащил в сторону лестницы. Хотел поговорить наедине? Знал бы он, насколько это для него может быть чревато!

— Да отпусти ты! — дернула рукой. И, к своему удивлению, с легкостью освободилась. Дар явно хотел поскорее на свободу, жег изнутри нетерпением и желанием расправы, и я приложила все силы, чтобы в этот миг не сорваться. В здравом рассудке хорошо держали мимо проходящие люди, что окидывали нас равнодушными взглядами. — Давай здесь поговорим. — И отступила от входа на лестницу к углу коридора. Начала медленно и глубоко дышать, будто лаская теплыми потоками воздуха бушующее внутри чудовище.

— Все ясно, где ты была, — выдал Глеб после того, как с минуту рассматривал мои загорелые плечи. — Отлеживала бока где-то на Карибах? Где взяла липовый паспорт, чтобы пересечь границу?

Чуть не прыснула со смеху. Глядела на вполне себе серьезное лицо Глеба, на котором добавилось несколько свежих рубцов — на носу, брови и лбу — и поняла, что он всерьез решил, будто я отдыхала на Карибах. У меня даже как-то весь боевой настрой улетучился. Я посмотрела на Глеба совершенно другим взглядом.

Передо мной стоял просто человек. Не знаю, почему когда-то его внешность показалась мне безумно привлекательной. Он обычный парень — обычный парень, которого я когда-то сильно любила. И сильно боялась. Да, в прошлом времени. С облегчением осознала, что больше его не боюсь. Потому что сейчас, как никогда, чувствую себя сильной. И он явно ощущает это тоже.

Вообще-то, у меня даже была заранее заготовленная речь, которая должна бы заставить его испугаться и пересмотреть свои взгляды на жизнь. Как оказалось, придумать речь намного проще, чем найти правильный момент и настрой, чтобы ее произнести. Данный момент был неподходящим.

Поэтому я пока что лишь лениво пожала плечами и ответила:

— Да, отдыхала. И поеду снова. Скорее всего, сегодня последний раз ты меня видишь.

Глеб вновь пробежался взглядом по лицу, волосам (то есть по рыжему парику), его озадаченное выражение физиономии красочно говорило о том, как тяжело он в этот момент думал. Конечно, у него-то заранее не было времени подготовить несколько едких фразочек.

— Ты это… прости меня, ладно? — опустил взгляд в пол и взлохматил пятерней отросшие волосы на затылке. — Я тут много думал, пока лежал в больнице и… короче, не стоило оно всего… То, что с херни началось, херней и закончилось. Не могло быть по-другому.

Моя заготовленная речь, которую я все время держала в голове, готова была в любой момент произнести, рассыпалась на мелкие песчинки. Я ошарашенно хлопала ресницами, пребывая в полном замешательстве. Какая-то новая тактика? Ослабляет мою защиту, вводит в шок, чтобы потом больнее уколоть?

— Что? Ты о чем? Хоть сам понял, что сказал? — невольно сложила руки на груди.

— А ты типа не понимаешь? — прозвучало раздраженно. — Жалею я о своих поступках, ясно? И не делай вид, что не вдупляешься. Второй раз повторять не буду.

Пока я на повторе прокручивала в голове его слова, стараясь поверить услышанному, Глеб обвел взглядом коридор и, отклонившись слегка назад, попытался заглянуть в свою палату.

— Послушай, мне пора. Не хочу заставлять свою девушку нервничать. Да, я еще не развелся. Собрался ждать, пока тебя признают без вести пропавшей, и тогда мне не составит особого труда оформить развод.

Смешно сказать, но я чувствовала разочарование. Не этого я ожидала от разговора. Дар спал беспробудным сном, опасность мне не угрожала, и в мою сторону не прилетела ни одна обидная фраза. Возможно, Глеб решил себя так вести лишь для того, чтобы я не помешала его новому счастью рассказами о том, каким он бывает скотиной.

— Пожалуйста, не говори ничего Лике обо мне. Я, вообще-то, не собирался опять встречаться с кем-то, но она, когда узнала, что я попал в больницу, сразу прибежала и теперь все время за мной ухаживает. Она хорошая. Не хочу ее потерять.

Даже Глеб теперь кому-то нужен. Я могла бы легко разрушить их отношения, отомстить, в конце-то концов. Но язык не поворачивался, ноги стали ватными. Что мне стоило ворваться в палату и выложить этой Лике все на духу? Спасти девушку от уймы будущих стрессов и растоптанного сердца?

Все дело в том, что я захлебнулась завистью и честно себе в этом призналась. Если Глеб не лжет, то именно благодаря моей разрушенной жизни усвоил урок и, возможно, следующую свою девушку действительно попытается сделать счастливой.

А наша с ним история закончена. Пора его отпустить.

— Ну, удачи тебе, — скупо улыбнулась на прощание Глебу, который почему-то так и остался стоять в коридоре, и направилась в сторону лестницы. Времени уже в обрез, даже лифт некогда ждать. Надо из ячейки в супермаркете забрать сумку со шмотками, вновь переодеться, сделать убойный макияж и готовиться к поджогу гостиницы.

— Майя, стой! — окликнул меня Глеб, когда я уже успела спуститься на пролет. Застыла от неожиданности. Еще не все сказал? — Позвони Лёне. Он тебя ищет до сих пор.

— Пусть ищет! Пожелай ему тоже удачи! — гаркнула в ответ и принялась дальше спускаться.

— Нет, стой. Майя! Ну не глупи, а? — послышались шаги, его голос эхом разносился по пустой лестничной клетке. Спускался ко мне. — Прости этого придурка, если он накосячил. Он, по ходу, в тебя реально влюбился и теперь искренне жалеет…

Злость искрами взлетела по телу. Видимо, Командир хорошенько прижал Лео к стенке, что тот даже подговорил Глеба нести всякую несуразную чушь, лишь бы я вышла на связь.

— Мне пофиг!

Надо скорее успокоиться, ибо появилось дикое желание выломать поручень и запустить им в лгуна-Глеба!

— Э… ладно! Кстати, знаешь, я забыл еще кое за что извиниться. Это я подослал к тебе Валеру, чтобы он отбил у тебя желание гулять на стороне. Понимаю, подло, но я ему не говорил тебя бить… Сам потом ему вмазал, когда узнал, как он с тобой поступил…

В ушах зашумело. Сердце закачало кровь в таком быстром темпе, что, казалось, вот-вот разобьет грудную клетку своими сильными ударами. По венам хлынула мощная энергия, и я уже была не в силах ее остановить. Ноги сами понесли меня наверх.

Прежде чем я схватила Глеба за грудки и рванула на себя, мельком увидела, как он прячет свой смартфон в карман. Глеб попытался оторвать мои руки от себя, но только неудачно покачнулся. Не успел ухватиться за перила и своим весом упал на меня.

Мы вместе кубарем полетели вниз по лестнице. Бетонные ступени безжалостно били по спине, по голове — и полным апогеем стал удар затылком о стену. Следом за нестерпимой болью, в голову ворвался беспроглядный туман, к тому же меня придавило тяжеленное тело Глеба. Я машинально оттолкнула его от себя, пытаясь подняться хотя бы на локоть. Но каждое движение отзывалось новой вспышкой пронзительной боли и сильным головокружением.

С трудом сфокусировав зрение, остановила взгляд на лице Глеба — без сознания. Да что ж такое! Благо, рука моя вполне сносно шевелилась и я без проблем дотянулась до его запястья, чтобы нащупать пульс.

Фух, жив. Надо убраться прежде, чем нас найдут. Мне нельзя задерживаться. Так как мои раны быстро затянутся, все решат, что я еще и Глеба с лестницы столкнула. Никто не поверит, что мы упали вместе. Ладно, может, я и виновата немного, потому что схватила его за шкирки и… В голове вспыхнуло воспоминание о том, как Глеб спрятал телефон в карман. Не ленту новостей же он проверял, пока уговаривал меня связаться с Лео.

Какое-то предчувствие потянуло меня достать его телефон. И не зря. Экран на смартфоне даже не треснул, пролетев пол-этажа в кармане хозяина и быстренько разблокировался, когда я прижала указательный палец Глеба к сканеру.

Сразу же открылось окно «Ватсапа» и переписка с Лео. Последнее сообщение еще не было прочитано.

«Майя явилась ко мне в больницу. Едь сюда скорее, а я постараюсь ее любым способом задержать»

Хорошо, что этот бабник не из тех людей, которые после каждого уведомления о сообщении хватают телефон. Я прижала палец к тексту и во всплывшем меню быстро выбрала опцию «Удалить у всех». Собралась было прятать телефон обратно в карман, но взгляд зацепился за предыдущие сообщения в последней переписке.

Глеб: «И долго ты ее будешь искать?»

Лёня: «Пока не найду»

Глеб: «Это гиблое дело…»

Лёня: «Сколько бы ты искал девушку, которую любишь?! А, тебе все равно не понять…»

И я не понимала. Разве, если любишь, бросишь девушку, оставив ей после секса кучу денег, будто шлюхе?

Хотелось пролистать переписку еще дальше, но с верхних этажей послышались шаги. Засунув телефон обратно в штаны Глеба, я бросилась по лестнице вниз. Даже не заметила, когда мое тело успело восстановиться после стольких ушибов.

Ну, молодец, задержал меня. Можно бы подумать, что он солгал и вспомнил прокурора только затем, чтобы вызвать меня на спор. Но не будь он к этому причастен, разве знал бы обо всем? Сволочь. Мерзкий подонок. Он ему вмазал, когда узнал, что тот меня бил? Как это мило.

Глебу очень повезло, что падение с лестницы сшибло волну моей злости и отвлекло дар от расправы. Потому что все могло закончиться намного хуже, чем несколько ушибов и потеря сознания.

Но теперь мне было страшно — дико страшно неизвестности. Я не знала, кто я и на что способна.

Пока переодевалась и красилась в кабинке туалета, готовясь к поджогу, не было времени в чем-то сомневаться. Я дальше действовала строго по плану. И пожар — единственное, что произошло в точности так, как задумала.

Последним в очереди был визит к матери. Я уже знала, что она продала квартиру и переехала в загородный особняк. Видела несколько раз ее издалека, пока следила, и заметила на ее руке помолвочное кольцо. Значит, живет не сама, что меня совершенно не обрадовало. Поговорить необходимо было наедине. Какое-то время я долго пропадала под этим особняком, пряталась, говоря старушке, будто нашла работу (надо же было как-то первое время объяснять мое частое отсутствие, пока я готовилась к мести). В итоге я узнала, что в особняке живет прислуга, охрана, моя мать и еще какой-то мужчина. Почти без шансов пробраться в особняк незамеченной и поговорить с матерью.

Значит, нужно было большинство людей отвлечь. Единственный человек, которому я могла довериться, — тетя Зоя. В конце концов мне пришлось ей обо всем рассказать и попросить помощи. Правда, я получила порцию нравоучений — она за меня волновалась, точно за свою внучку. Но, главное, поверила. За полтора месяца мы стали очень близки и, вообще-то, вместе собирались уезжать. Уже на утро была заказана машина, которая перевезет нас вместе с пожитками теть Зои в Краснодарский край.

И теперь, когда по дороге в особняк, меня на заднем сидении такси одолели сомнения, отступать было поздно — теть Зоя уже должна была начать ломиться в особняк. Матери мстить я не собиралась. В планах было лишь задать несколько вопросов. Но после печального опыта, боялась, как бы мой дар не пробудился от злости и не причинил ей вред.

Осталось надеяться на одно: дар не настолько безумен, чтобы желать смерти моей матери.

Такси высадило меня за квартал от особняка у полосы леса. Приятная прохлада ласково обволокла открытые плечи, пробежалась мурашками по ногам. Над головой раскинулся громадный шатер ночного неба, затянутого сизыми тучами. Он давил на меня, мешал вздохнуть глубоко. Приподнятое настроение после пожара теперь ушло далеко под минус. Пока я шла к тайнику, топя каблуки в траве, все сильнее не хотела тащиться в тот чертов особняк. Надо было все-таки проявить больше упорства в том, чтобы научить теть Зою пользоваться мобильником, и сейчас я бы без проблем все отменила, скинув смску.

Поздно, слишком поздно.

Машинальными движениями я раскопала тайник, переоделась в темные джинсы, футболку и спрятала свои короткие волосы под кепку, повернув ее козырьком назад. Пирсинг сняла и выбросила — он больше не нужен. Пневматический пистолет засунула за пояс (вдруг придется защищаться от охраны). Все остальные вещи впихнула в черный пакет и вновь закопала его. Если получится, вернусь сюда после всего и заберу вещи с собой, чтобы выбросить их подальше.

С того самого дня, когда бежала через лес, спасаясь от Охотников, ненавижу ночью бродить по лесным чащам. Нет, мне сейчас не было страшно. Просто воспоминания раздражающими картинками прыгали перед глазами. Вот я, не чувствуя под собой ног, неслась к трассе как сумасшедшая. Была готова броситься под первую встречную машину, лишь бы хоть кого-то остановить. Мне наступали на пяты. Казалось, бежать больше нет сил, но только я почувствовала, как дротик вонзился в спину, поняла: или сейчас оторвусь и спасусь, или мне конец.

Когда из остановившейся машины вышел Лео, я думала, уже брежу… или умерла и он лишь фантазия погибающего сознания. Сейчас я хорошо помнила то чувство — головокружительное, полное искреннего счастья и любви — которое испытала, увидев его лицо перед тем, как вырубилась.

Что, черт подери, нужно сделать, чтобы это забыть?! Я с остервенением отшвырнула в сторону ветку куста, ударившую по груди. Прочь, прочь.

Впереди показался чудовищно высокий кирпичный забор. Я знала, что камер вдоль забора нет, как и нет за ним сторожевых псов. Видимо, хозяин особняка решил, что забора трехметровой высоты достаточно, чтобы отбить желание через него перелезать. И никакой нормальный человек без снаряжения вряд ли это сделал бы. Но не я.

Первый раз радовалась тому, что ощутимо похудела. Забралась на рядом растущее дерево, с ветки которого можно спрыгнуть прямо во двор… и что-нибудь себе сломать или подвернуть. С подобной высоты ни разу не прыгала, и страх ожидаемо поцарапал спину и плечи острыми тонкими коготками, подкрался к шее и крепко стиснул ее. Чем я думала, когда планировала отсюда спрыгнуть? Может, ну его? Наверное, именно потому, что я сейчас сверну себе шею, что-то останавливает меня все время по пути к особняку? К черту все… Просто подожду теть Зою где-то за воротами. Мы договаривались, что она будет отвлекать хозяина, прислугу и охрану в течение часа. Знаю, потом мне станет неловко перед ней за то, что она старалась зря. Но ничего, как-нибудь потом искуплю вину.

Пока я копалась в размышлениях, ветка ощутимо прогнулась подо мной. Какой-то нечеловечески сильный адреналин загнал меня на нее. Теперь было дико страшно не то, что спрыгнуть с нее или слезть, даже от простого взгляда в кромешную темень внизу леденела кровь в жилах. Боясь сделать неправильное движение и лишний раз вздохнуть, я по чуть-чуть стала ползти назад, до побелевших костяшек впиваясь пальцами в кору.

Тихий треск, оглушительный в полной тишине, — и я с замеревшим сердцем машинально сделала выпад вперед. Пролетела пики на заборе и грохнулась прямо на аккуратно подстриженный газон.

Сцепила зубы, чтобы не заскулить от боли. Из глаз брызнули слезы, я перекатилась на спину — весь правый бок стал сплошным болезненным очагом. Терпеть надо, терпеть. Быть сильной. Невыносимо… Боль ломала самообладание изнутри, разрывала его на мелкие клочки.

Меня накрыло. Воспоминания заметались перед глазами сломанным калейдоскопом. Отравляющей стрелой меня пронзило желание, чтобы рядом вдруг материализовался Лео, поднял на руки, исцелил своим теплом, пообещал, что больше не будет боли. Пускай его обещания будут пустыми, но они хотя бы в настоящий момент зажгут надежду на что-то хорошее.

Я ухватилась за эту фантазию, за этот мираж, лишь бы благодаря ему не умереть от болевого шока. И, тихо себя ненавидя, сразу отогнала его, как почувствовала, что боль отступает.

Постепенно дар исцелял тело, и с глаз спадала пелена. В голове прояснялось, легкие дышали все свободнее. Наконец-то я могла пошевелиться без желания сорвать глотку от крика и немного поднялась.

Из особняка послышались разговоры на повышенных тонах — один из зычных голосов принадлежал теть Зое. Черт… Ладно… Если я сюда уже свалилась, провалялась минут двадцать, то глупо теперь выбираться обратно, оставшись ни с чем.

В любом особняке есть еще один вход, кроме главного, его и пойду искать. Я пропетляла между кустами роз, аккуратными деревцами в сторону заднего двора, откуда доносилась спокойная инструментальная музыка. Такую часто любила включать дома мать. Поэтому я совсем не удивилась, застав ее под фонарем, сидящую на широких садовых качелях. В одной руке сигарета, в другой — смартфон. Увлеченно что-то листала, медленно покачиваясь, и, не глядя, сбивала пепел в пепельницу, примостившуюся на журнальном столике, где еще красовалась бутылка вина и полупустые бокалы.

Столько чувств смешались внутри, что я застыла в нерешительности, продолжая прятаться в тени. Сжалось сердце. Она меня родила, вырастила, а я пришла сюда перед тем, как исчезнуть навсегда, лишь для того, чтобы спросить: почему она не любила меня? Откуда в ней столько подлости и меркантильности, что она растила меня только ради денег?

Обида душила, грозясь разлиться новым потоком слез. Я сделала один, второй шаг в нерешительности, постепенно выходя из тени на свет. Мелодичный перебор клавиш с тонкими вкраплениями скрипки ласкал слух давно забытыми воспоминаниями. Были времена, когда похожая музыка часто играла в гостиной, где мама с ноутбуком на коленях рассказывала мне о тканях, фасонах, цветотипах, комментировала фотографии с последнего показа моды.

В такие моменты близкого общения, полного взаимопонимания я была счастлива и забывала о тех, других моментах, когда чувствовала себя одинокой и несчастной.

Под ногой хрустнула какая-то веточка, и мама мельком бросила взгляд в мою сторону. Застыла, ее глаза медленно расширились. А в следующий миг швырнула сигарету куда-то в траву, смартфон полетел в подушки на качелях, а она ринулась мне навстречу.

— Боже, Майюша! — тошнотворный запах никотина смешался со сладкими духами и накрыл меня вместе с объятиями. Теплота разлилась в груди, омыла израненное сердце — и рубцы на нем вновь начали кровоточить. Я не обняла мать в ответ. Молча стояла, ждала, пока она закончит слезливые причитания и наконец-то даст почувствовать привычное одиночество.

В одиночестве слишком безопасно, чтобы я хотела его променять на тепло объятий человека, который мне принес так много боли.

— Где ты была? — мама наконец-то отстранилась и глазами, покрасневшими от слез, заглянула мне в лицо. Ее руки до сих пор обнимали меня, но, благо, уже не так крепко. Хотелось оттолкнуть ее, убраться отсюда подальше. Кожа зудела там, где она ко мне прикасалась.

— Неважно, — ответила, с отвращением слыша свой надтреснутый, сиплый голос.

Мама вздохнула и с дрожащей улыбкой погладила меня по голове, отчего я невольно отдернулась.

— Не хочешь говорить… Ничего. Главное, ты вернулась. Пошли в дом, обрадуем твоего отца.

Этого еще не хватало! Я отступила на шаг, сжимая челюсти от злости. До сих пор водит за нос отца Лео! С ним я точно знакомиться не хочу и тем более… Мысль, внезапно пронзившая сознание, вмиг разогнала все другие размышления. Так я сейчас нахожусь возле дома отца Лео?! Он с ним до сих пор в плохих отношениях или помирился? Почему не доказал ему, что я не его дочь? Не мог же он мне солгать для того, чтобы переспать со мной? И где он? Не находится ли сейчас где-то в доме? Я нервным взглядом пробежалась по окнам особняка, будто могла действительно увидеть в каком-то из них силуэт Лео.

Слишком много вопросов — и слишком мало времени, чтобы делать выводы. Надо поскорее действовать дальше по плану и сваливать отсюда.

— Я пришла только для того, чтобы попрощаться.

Лицо матери перекосилось от испуга. Она дернулась в мою сторону, пытаясь поймать за руку, но я вновь отступила.

— Майя! — все-таки дотянулась до меня и крепко сжала запястье. Встряхнула им, в такт произнесенным словам: — Что на тебя нашло? Почему ты вдруг всех бросила и пропала? Мы места себе не находили, а ты так бессовестно… — она запнулась, сжав губы в тонкую линию. — Не делай глупостей.

В моих планах я должна была задавать вопросы. Я должна была взывать к справедливому отношению! А не стоять и сжиматься, как маленькая девочка, под упреками. Мама должна теряться в мыслях, не зная, что ответить. Она должна тушеваться и выслушивать в свой адрес обвинения!

— Я всех бросила? — выпалила в ответ. — Покажи мне хоть одного человека, который не находил себе места, когда я пропала, искал меня… — я умолкла. Не таким слабым, ломким, визгливым должен был бы звучать мой голос.

На маму, ясное дело, мои слова не подействовали. Обида не задела.

— Твой брат целыми сутками ездит по области и ищет тебя. Еще и пошутил как-то неудачно, будто ты его девушка. — Губы, точь-в-точь такие, как у меня, изогнулись в фальшивой улыбке. Аккуратной формы брови сошлись на переносице. — Надеюсь, это ведь действительно была шутка. У вас ничего не было?

— Конечно, было, — с наслаждением сказала я. — Мы переспали.

Хватка на запястье ослабла, голубые глаза матери забегали, она повела головой и приложила ладонь ко лбу.

— Я должна была раньше сказать тебе о том, что у тебя есть брат… Господи…

— Он мне не брат. И ты прекрасно об этом знаешь! Хватит уже поливать всех вокруг своими лживыми помоями! — я сорвалась на крик, выдергивая свою руку из маминой. Дар шевельнулся внутри жарким всплеском. Нет, нет. Тише, тише. Я набрала полную грудь прохладного воздуха, пытаясь остудить разгорающуюся злость. Дальше заговорила уже тише. Но голос скрежетал от напряжения: — Ты меня растила только для того, чтобы постоянно выкачивать деньги из отца Лео. Признайся, наконец, что больше я тебе нафиг была не нужна. И сейчас ты хочешь, чтобы я осталась лишь потому, чтобы ему угодить.

— Что ты такое говоришь… — мама прикрыла ладонью губы, которые дрожали от сдерживаемого плача. В глазах застыли слезы.

— Правду говорю. Хватит притворяться. Тебе самой от себя не противно? Не тошно жить постоянно во лжи? Или твоя душа давно сгнила? Еще когда ты решила завести ребенка от богатого женатого мужчины лишь для того, чтобы до конца дней клянчить у него деньги?

— Все не так…

— Тогда, черт побери, как? Почему ты меня так всегда ненавидела? Что я тебе сделала? Чем заслужила Глеба, которого ты уговорила на мне жениться? Я тебе в конце концов осточертела и ты решила от меня избавиться? И причиной тому мое желание найти родного отца? Ты боялась, что сыщик, которого я наняла, все-таки докопается до истины? Признай правду. И я уйду.

Она подняла лицо к небу, всхлипывая. Обхватила голые плечи руками. Молчала. Порыв ласкового ветра взметнул ее золотистые локоны, и в ее ушах сверкнули драгоценные камни.

— Уходи, — сказала она еле слышно. Кивнула каким-то своим мыслям, развернулась и направилась к садовым качелям.

— И это все?

— Тебе не место в нашей семье, — донеслось ко мне, теряясь в переборе клавиш.

Я думала, больнее уже быть не может. Но ее слова вспороли душу несколькими взмахами ядовито-острого ножа. Будто находясь в дурмане, я достала из-за пояса пистолет и выстрелила прямо в бокал, к которому потянулась ее рука. В бокал я не попала — не особо много времени у меня было, чтобы научиться хорошо стрелять, зато пуля влетела прямо в бутылку вина. Она не разлетелась, но стекло треснуло — и алая жидкость растеклась по столу, словно кровь, отзеркаливая свет фонаря.

— О, господи… — мама прижала руки к груди, оборачиваясь и видя в моих руках пневматический пистолет. — Совсем сдурела! — неловкими шагами она отступила к садовой скамейке, но не села. Смотрела на меня перепуганными глазами. Дар все сильнее разгорался внутри, но не спешил пустить мощную энергию — я и так ощущала превосходство, держа в руке пистолет. И мне хотелось еще!

С третьего раза я все-таки попала в тот хрустальный бокал. Улыбнулась своему успеху, выбирая другую цель. Достала эта колонка, примостившаяся между подушек на садовых качелях — и за пять выстрелов я заставила ее заткнуться.

— Признайся во всем, пока…

… пока дар окончательно не подчинил мое тело. Не было сил с ним бороться. Неужели мое чудовище действительно заставит меня броситься на родную мать? Но желание услышать из ее уст хоть одно правдивое слово достигало апогея, разрывая меня изнутри.

— Яблоко от яблони недалеко катится… Ты такая же больная, как и Аделина! — выкрикнула она. В этот же момент земля словно пошатнулась под ногами. Я сильнее сжала влажной от пота рукой пистолет. — Убирайся, чтоб мои глаза тебя не видели! Хочешь правды? Сходи на могилу к Аделине и спроси у нее, с кем она изменяла своему мужу!

В голове полная неразбериха. Я смотрела на раскрасневшееся, перекошенное от гнева лицо матери, плохо понимая ее слова — они будто вязли в тумане.

— Кто такая Аделина?

— Моя мать… — послышалось из-за спины. А в следующий миг сильные руки резко развернули и выхватили пневматический пистолет. Сердце ухнуло в пятки.

Лео с такой силой прижал меня к своей груди, обхватив за плечи, что у меня чуть не хрустнули кости. Жар его тела вмиг укутал пьянящим облаком. Нос уткнулся в натянутую ткань футболки на мощных мышцах. Я застыла, не в силах пошевелиться. Лишь ощущала, как из глаз хлынули слезы и как трескался камень на сердце, под который я столько времени упорно прятала чувства.

Сквозь эти трещины прорывался ослепляющий свет. Казалось, он сейчас разорвет меня на мириады частиц и резкой, мощной вспышкой уничтожит все вокруг, точно ядерный взрыв. Я из последних сил держала бурю эмоций внутри, но сила капля за каплей вытекала из меня. Всего за несколько секунд объятий он превратил меня в дрожащее, слезливое, страдающее создание.

Ненавижу! Его и себя! Зверея от бессилия, дернулась в стальной хватке. Ненавижу этот податливый дар! Зараза уснул тотчас же, как руки Лео заключили меня в тиски.

Что-то хлопнуло по запястью прохладным железом — я дернула рукой, но какой-то браслет остановил. Наручники! Я забилась в объятиях, и, как ни странно, меня отпустили. Но далеко уйти я больше не могла. Лео приковал мою руку к своей.

Кто он теперь? Страж порядка? Отвезет меня в тюрьму? Он узнал о моем плане мести? Конечно, в ФСБ он не работает, но что-то мне подсказывает, вся его организация еще хуже.

— Какое имеет отношение Майя к Аделине? — строгий голос Лео ласкал мои уши слаще любой самой прекрасной музыки в мире. Я прикусила губу до боли, осознавая, как чертовски сильно по нему соскучилась. — Отвечайте, черт возьми!

Из-за спины слышались только всхлипы матери.

— Что здесь происходит? — незнакомый низкий голос привлек к себе. Я повернула голову к веранде, откуда спускался какой-то мужчина. Отец Лео? Даже в поздний вечер одет с иголочки. Статный, шикарный и внешне как-то мало похож на Лео. От этого мужчины за километр веяло деньгами, властью и чем-то чужим.

Мама сразу же бросилась к нему с мольбами:

— Не верь ничему, что они тебе наговорят! — Ей явно хотелось, чтобы ее утешили, привлекли к себе, но мужчина впился строгим взглядом в своего сына.

— Что ты здесь делаешь? — прозвучало совсем не по-семейному.

— Пришел забрать свою девушку.

Старший Смирнов перевел взгляд на меня. Несколько секунд узнавания, и его глаза расширились.

— Майя…

— Не верьте ей, — успела я сказать прежде, чем на этого мужчину напало бы желание наброситься с объятьями на меня. — Я не ваша дочь. Она вас всю жизнь обманывала лишь для того, чтобы выкачивать деньги. Она все двадцать лет специально делала мелкие пластические операции, чтобы быть похожей на меня. Лео достал ее фотографию в молодости, и она совершенно на меня не похожа. Ко всему прочему она намеренно подослала ко мне подонка, который…

— Я давал им слушать запись с диктофона, — перебил меня Лео. — Но, видимо, Светлана Иннокентьевна умудрилась доказать, что Глеб лгал.

Его отец тяжело вздохнул и опустил голову.

— Нам нужно серьезно поговорить. Проходите в дом.

— Уже прогнали ту сумасшедшую? — спросила мать, цепляясь за руку мужчины.

— Она не сумасшедшая. Она представилась бабушкой Майи и так же, как и мы, просто переживала из-за пропажи внучки.

Вот что, значит, теть Зоя там голосила внутри дома. Ну кто требовал сочинять такие небылицы? Я ведь просила ее просто придумать какую-то чепуху. В итоге она перед моим отъездом в город заявила, что придумала, но наотрез отказалась поделиться со мной сочиненной басней. И вот, нате…

— Но у Майи нет бабушки! — заявила мать.

— Откуда тебе знать…

Эти слова последнее, что я услышала прежде, чем они скрылись за дверью дома. Ни Лео, ни я не делали шага следом. Какое-то время молча стояли не двигаясь. Я застыла взглядом на луже вина, которая стекала со стола на траву. Во мне не было и доли решимости посмотреть в медово-карие глаза. Боялась, что всего одна секунда его взгляда меня окончательно убьет, вонзится ядовитыми стрелами в сердце, которое и так металось в агонии. Мне и так было невыносимо больно ощущать каждой клеточкой тела его присутствие.

— Прости меня… Я дурак. — Без моей воли он взял меня за руку и переплел мои пальцы со своими. Как и прежде тепло его ладони будто насыщало меня энергией — и это просто дико, чертовски бесило! — Майюньчик… Слышишь?

В груди что-то дернулось, жалобно взвизгнуло, будто молило не добивать.

— Не называй меня так, — прошипела. Вновь душили слезы. — И я тебя не собираюсь прощать. Никогда.

— Послушай, я вернулся за тобой сразу же, как понял, какую глупость сделал. Мы разминулись в нескольких минутах.

Лишь бы не слышать этих жалких оправданий, я дернулась к веранде.

— Нас ждут.

— Подождут.

Он насильно развернул меня к себе и, несмотря на мои попытки отвернуться, крепко схватил за подбородок, заставляя поднять голову. Я зажмурила глаза, чувствуя, как кожа горит и пульсирует там, где на нее давят его пальцы.

— Посмотри на меня.

Дернула головой. Под ресницами стали собираться слезы, их невозможно было сдержать. Губы тряслись мелкой дрожью, в горле застрял вязкий ком. Он разрастался, мешая нормально дышать.

— Майюньчик, я тебя так долго искал… Пожалуйста, взгляни на меня… Ты даже не представляешь, сколько раз я мечтал увидеть твои глаза.

— Пошел к черту, — процедила сквозь сомкнутые зубы. Каждое его слово отрывало от сердца кусочек, который сразу же таял, как льдинка. Еще немного — и от него ничего не останется. — Не собираюсь верить ни единому твоему слову.

— Хорошо, не прощай меня. Я заслужил. Но можешь даже не надеяться на то, что я тебя отпущу дальше, чем на метр от себя. Я сам буду обучать тебя управлять даром. Мы будем вместе есть, спать и даже ходить в туалет…

— Хватит! Я не хочу ничего слышать! Видеть тебя не хочу! Никогда, понимаешь, никогда!— изо всех сил дернулась, наконец-то высвободив подбородок из его цепких пальцев. Тряхнула запястьем, и чуть не взвыла от негодования. Как расстегнуть эти наручники?! Мне бы броситься прочь: злость настолько сильно бурлила внутри, что, казалось, у меня хватит сил на бегу перемахнуть через тот трехметровый забор и без передышки домчаться до Краснодара.

— Уж прости, но тебе придется меня видеть. Если я не заступлюсь за тебя перед Командиром, то тебя обвинят в нанесении тяжких телесных повреждений двум людям и в поджоге гостиницы, а потом отправят под конвоем в Апексориум.

— Ты за меня заступишься?! — хмыкнула, по-прежнему смотря в сторону. — Это ты меня бросил в отеле! Это из-за тебя я столько времени пряталась и все это делала тоже из-за… — запнулась, осознав, что сорвалось с языка. Не слишком ли много ему чести? Неужели, я действительно все делала из-за него? Быть не может…

Он меня сгреб в объятья, прижал к себе, словно драгоценное сокровище.

— Видишь, как нам плохо друг без друга. Ты возненавидела весь мир, стала несчастной — только в таком состоянии люди совершают преступления. А я… я просто… — запинался, будто не мог подобрать слова. — Неважно. Ты все равно не поверишь. Больше ничего не буду тебе говорить.

Я не вырывалась. Поняла, что это бесполезно так же, как пытаться разорвать колючую проволоку, которой обмотали все тело. Дрожала, окутанная его теплом, мысли ошалело метались в голове, не давая трезво соображать.

Где-то очень далеко, в самых глубинах души, я хотела этих объятий. Но пусть лучше я сдохну, чем признаюсь ему в этом.

— Пошли в дом. — Он отстранился, но сразу же крепко взял меня за руку (хотя я и так уже была крепко прикована к его запястью) и повел за собой к веранде. Ступая за ним на негнущихся ногах, я пыталась придумать, как освободиться. Ну же! Хоть одна идея должна прийти в мою голову! И чем быстрее, тем лучше.

Убедить кого-то другого призвать Лео к адекватному поведению? Словно он будет кого-то слушать… Подождать, пока он уснет и каким-то инструментом разорвать цепочку? Где его взять…

Хотя стоп… Ключ! В каком-то из карманов должен ведь быть! Но как незаметно к нему добраться? Я приклеилась взглядом к крепким ягодицам, обтянутым темными джинсами, пытаясь рассмотреть, есть ли что-то в задних карманах. Вроде нет. Только очертания моего пистолета виднелись под футболкой — засунул его за пояс. Ну вытаскивать пневмат и пытаться им угрожать ему то же самое, что идти на медведя с зубочисткой.

Но зато, если он меня вновь обнимет, можно попробовать засунуть руку в передний карман. От одной мысли об этом прилил жар к щекам. Почему-то сразу вспомнилось, как Лео нагло вошел ко мне в душ, его шорты быстро намокли, облепили бедра и заметную выпуклость, то есть его твердое мужское достоинство с большой буквы «Д».

Лишь бы он не подумал лишнего, если вдруг почувствует мою руку в своем кармане. А он подумает. Значит, нужно сделать это незаметно.

Продолжая смотреть не выше его пояса, я прошла за Лео в дом. Яркий свет ударил по глазам, а идеальная чистота и изысканная роскошь заставили почувствовать себя дешевой и грязной. К кедам пристала грязь, даже на черных джинсах виднелись бурые разводы и прилипли травинки. Смущаясь от своего внешнего вида, неловко поправила кепку и засунула под нее несколько коротких прядей.

О чем этот мужчина вообще собирался говорить? Хотел пригласить на свадьбу? Или сейчас сам собирался убеждать меня в том, что кроме него в жизни моей матери больше никого не было? Чушь.

Вопросы вмиг выпорхнули из головы, как увидела на белоснежном диване гостиной мою теть Зою. Надела ведь свое лучшее цветастое платье, собрала седые волосы в аккуратный пучок и восседала с ровной спиной и гордо вздернутым подбородком, как королева. Только заметила меня, ее грудь беспокойно заходила от частого дыхания. Подхватилась с дивана и с несвойственной ей быстротой поднеслась ко мне.

— Маюська, ну слава богу! — с наигранным облегчением воскликнула. Глаза с подозрением стрельнули в сторону Лео. — Это тот подлец и плут? — Приняла враждебную стойку, взгляд сделался грозным. Стала бурно жестикулировать (будь у нее под рукой ведро вместо сумочки, точно огрела бы его по голове). — Где такое видано? Как тебе совести хватило обидеть такую хорошую девочку? Ты и мизинца ее недостоин!

Лео дернул правой рукой, видимо, забыв, что именно к этой руке прикована моя левая. Наручники звякнули, оглушающе в тишине. Но он не растерялся и обхватил меня левой рукой, прижав к своей груди.

— Знаю, глупость сделал. Буду исправляться. — Не видела его лица (и в принципе не видела ничего, кроме его футболки), но точно знала, сейчас начнет подкупать теть Зою своей коронной солнечной улыбкой. Пусть щерится. А я пока что попробую поискать ключ в его кармане. Но не успела я и руку протянуть, как теть Зоя дернула за другую.

— А это что такое? Что за кандалы?

Пришлось развернуться, чтобы встрять в спор и попробовать отстоять свою свободу.

— Нацепил на меня сразу же и сказал, что не собирается их снимать! — тряхнула рукой, подняв ее, чтобы мать с отцом Лео тоже заметили. — Я же ему говорила, что видеть его не хочу и не буду его прощать! Хоть вы докажите ему, что это просто издевательство!

— Господи, что за изуверство! — подхватила теть Зоя. — В наше время мужчины женщинам кольца дарили, замуж звали, если хотели вместе быть. Не нужен тебе, Маюська, такой варвар. А ты снимай давай, чего смотришь?

— Ты еще хранишь кольцо матери? — вдруг обратился Лео к отцу. Тот под напряженным взглядом моей мамы коротко кивнул. — Принеси, пожалуйста.

— Нет! — выкрикнула я. — Хватит устраивать цирк, Лео. — Невольно мой взгляд метнулся к его глазам — и я забыла как дышать. Он никогда так не смотрел на меня. Так, что душа выворачивалась наизнанку. Так, что невозможно было отвести взгляд. В его глазах было столько боли и отчаяния, и вместе с тем они светились каким-то странным блеском — влюбленным, бешено-счастливым. Будто для него смысл жизни крылся только в том, чтобы меня видеть. Он смотрел на меня так, как приговоренный к смерти смотрит последний раз на солнце. В его взгляде умирала надежда.

Его отец прокашлялся, привлекая к себе внимание. Кажется, мы действительно очень долго не могли разорвать зрительный контакт. И не разорвали, пока он говорил:

— Думаю, тебе стоит самому купить ей кольцо.

— Васюша… Это не совсем правильно. То есть совершенно неправильно! Они же брат и сестра!

— Все, Светлана, довольно. Я знаю, что Майя не моя дочь.

— Откуда… Васюша, я…

— Мне кажется, наши дети должны знать правду, какой бы она ни была. Наконец-то мы собрались все вместе. Пришло время поговорить.

Теперь мы оба одновременно метнули взгляды в сторону родителей. Что-то отвратительно липкое подкрадывалось к горлу, то ли самый низменный страх, то ли дурное предчувствие. По выражению лица матери складывалось впечатление, что ей сейчас придется сделать шаг на эшафот. Неужели за объявление этой правды мы должны будем забить ее до смерти?

Лео взял меня за руку и повел к дивану. Рядом со мной примостилась теть Зоя и крепко сжала мою ладонь своими сухими, шершавыми, но такими теплыми руками. Старший Смирнов сел напротив и, приобняв мою мать, что-то шепнул ей на ухо, после чего она резко перестала плакать. Посмотрела на него взглядом, полным робкой надежды, и спросила:

— Ты уверен?

Он коротко кивнул.

— Говори. Ни один факт из твоего прошлого не заставит меня отвернуться от тебя. Все мы делаем ошибки — никто от них не застрахован. Я не буду тебя винить или ненавидеть.

Мама долго молчала, тяжело дыша и явно нервничая, сжимала руку своего жениха. Качала головой, смотря перед собой невидящим взглядом. Отец Лео протянул ей стакан воды, который она осушила залпом. Отставила его и только потом заговорила сухим, тихим голосом:

— Двадцать лет назад Аделина отдала мне свою дочь. Не знаю, от кого она ее родила, но явно не от Васюши. Я забрала девочку и воспитывала как своего ребенка.

— Что за бред? — ощетинился Лео, невольно стиснув мою руку до боли. — Моя мать в жизни не изменила бы отцу! Да, у нее после меня были выкидыши. А двадцать лет назад у нее родился мертвый ребенок! Врачи говорили…

— Нет уж. Мертвый ребенок родился у нее двадцать восемь лет назад. Тогда мы и познакомились с Аделиной в роддоме. Она не хотела возвращаться домой без сына, ибо боялась, что шикарный муж-миллионер точно ее бросит. Надеялась скрепить отношения рождением ребенка. А я понимала, что сын тогда мне будет только обузой. Мы договорились о материальном вознаграждении и о том, что Аделина всегда будет мне звонить и рассказывать, как дела у моего сына. Высылать его фотографии и радовать его успехами. Даже обещала устроить меня к нему нянечкой, но… Ни разу так и не позвонила. Только передала деньги через курьера. Я ее долго искала, а когда несколько лет спустя случайно встретилась, она осыпала меня угрозами…

Слева послышался нервный смех Лео.

— Такой ахинеи я в жизни не слышал! Светлана Иннокентьевна, у вас просто поразительная способность выдумывать искусную ложь и притворяться божьим одуванчиком. Можете дальше не продолжать, пока я не возьму у нас всех, находящихся здесь, материал для ДНК и не вернусь с результатами.

Ошарашенная, я смотрела то на Лео, то на… мать? Она с грустью улыбалась, совершенно не реагируя на его вспышку гнева. Мне казалось, она сейчас впервые никем не притворяется, на лице нет привычной маски, а глаза смотрят с искренностью.

— Мой бывший был таким же красивым, как и ты. Даже характером чем-то похож. Упертый, излишне самостоятельный, независимый. Мы очень любили друг друга, но расстались, потому что были слишком молоды и, наверно, не готовы к семье. Он зарабатывал тем, что угонял машины, разбирал их на детали и продавал. Совершенно не хотел устраиваться на обычную работу и не особо-то был рад, когда я сообщила, что беременна. Потом он, конечно, образумился, но к тому моменту наши пути уже разошлись. Сейчас у него своя семья где-то за границей.

Я вынула руку из ладоней теть Зои и сжала обеими руками руку Лео. Его поза, на первый взгляд, казалась расслабленной — раскинутые в стороны колени, свободно сидел, опираясь о спинку дивана — но только я ощущала волны исходящего от него напряжения. Смотрел какое-то время, не моргая, на мать, пока не облокотился о диван и не принялся тереть лоб пальцами.

— Майюша, я вовсе не из-за денег тебя растила. Через восемь лет Аделина все-таки позвонила мне и… предложила забрать новорожденную дочь. Говорила, что отдаст ее в детдом, если не заберу. Ибо ее муж-миллионер точно бросит ее, когда догадается, что и второй ребенок не от него. Я поначалу не соглашалась, потому что денег растить девочку особо не было, еще и я недавно развелась. Но потом мне стало жаль ту малышку, которая оказалась совершенно никому не нужна. Да и мои биологические часы тикали — после Ленюши я так больше и не смогла забеременеть. Я уже тысячи раз успела пожалеть, что отдала его. — Она сделала судорожный вдох и вытерла скатившиеся слезы. — Да, я была единственной, кто знал секреты Аделины. И вместе с дочкой она передала мне огромную сумму, как плату за молчание, угрожая страшной расправой, если я к ее семье приближусь хоть на шаг. — Ее уголок губы дернулся в усмешке. — Но дело в том, что за восемь лет со дня рождения Ленюши я сложа руки не сидела. Познакомилась с мужем Аделины и прочно засела в его списке женщин, с которыми он время от времени встречался. Кроме того, со временем я стала настолько близка к нему, что он даже начал делиться со мной рассказами о своем сыне. О моем сыне. Но, когда узнал, что его жена беременна, отдалился. Не выходил на связь. Возможно, почувствовал себя виноватым. Мы возобновили общение через несколько лет, и я рискнула его обмануть. Понимаю, мне нет прощения. Но я не придумала ничего лучше, чем как сказать ему о том, что родила от него ребенка. Лет шесть Аделина даже не подозревала о моем существовании в качестве его любовницы. Но когда узнала, подожгла мою квартиру.

Среди напряженного безмолвия в моей голове внезапно вспыхнула мысль: «Не каждый человек мстит пожаром. А я могла и умела». Я сжимала руку Лео, пытаясь его поддержать, но с каждым словом у меня самой мир рушился. Не знаю почему, но я чувствовала, что никакие тесты не понадобятся. Рушился не мир, а рассыпалась железобетонная скорлупа, под которой пряталась правда. Теперь она заполняла собой все вокруг, снимала маски, выворачивала наизнанку душу, где трепетала искренность. Ее вкус был горьким — от него сводило челюсти, ее тяжело было проглотить. Она была как противное лекарство — нужно перетерпеть тошноту, пока оно попадет внутрь и подождать. Горький вкус со временем сотрется с языка и придет облегчение.

— Именно благодаря Майе я могла вновь узнавать, как там Ленюша. Радовалась его оценкам, победам на спортивных соревнованиях, которыми хвалился Васюша. У меня даже появилась возможность иногда наблюдать за ним издалека, когда Васюша проговаривался, где будет проходить то или иное соревнование. — Ее лицо расслабилось, на губах застыла рассеянно-счастливая улыбка. Она смотрела в сторону окна, предаваясь воспоминаниям. Ее… Она… Я больше не знала, как ее называть. — Я переживала, когда Ленюша сбился с жизненного пути и только и делал, что пропадал где-то с друзьями. Я даже узнала, кто родители некоторых его друзей, и пыталась через них осторожно повлиять на их выходки. Так познакомилась с родителями Глеба. Заманила его мать к себе в салон красоты и часто слушая о выходках ее сына, тонко подталкивала ее к тому, что детей нужно лучше воспитывать. К сожалению, мои старания не увенчались успехом. А когда после смерти Аделины Ленюша уехал в другой город, я чуть не сошла с ума. Хотела броситься за ним, но кто бы тогда остался рядом с Васюшей — ему необходима была моя поддержка. В то время подрастала Майя и все больше ставала похожа на кого угодно, но не на меня. Я боялась… ужасно боялась, что Васюша раскроет обман. Делала все, чтобы он ничего не заметил. Я в то время беспокоилась о многом, но явно не о том, чтобы быть хорошей матерью. К тому же так и не смогла полюбить девочку, рожденную женщиной, которая столько лет была первой соперницей за сердце Васюши. — Она опустила лицо и смотрела на его руку, которую сжимала с нежностью. Золотые локоны упали на лицо, скрывая дорожки слез. — Я ведь полюбила его сразу, как увидела. И до сих пор, спустя двадцать семь лет, люблю его, как прежде, даже сильнее. Да, у меня было много поклонников, я часто проклинала себя за любовь к женатому мужчине и хотела уйти. Но мои чувства и желание хоть немного быть ближе к моему сыну просто не дали этого сделать. Васюш, если ты теперь не захочешь меня больше видеть, то лишь скажи, чтобы я ушла. Вот только вряд ли я смогу.

Он приголубил ее. У самого глаза были на мокром месте. Хотя я даже представить не могла, что такие мужчины умеют плакать.

— Дорогая, я подозревал, что Леонид не мой сын. Думал, Аделина мне изменила. Благо, он не слышал ни одной нашей ссоры по этому поводу. И сейчас я даже рад узнать, что он именно твой сын.

— Значит, вы из-за этого ссорились тогда у бассейна? — раздраженный голос Лео грубо разорвал идиллию парочки напротив. — И ты ее столкнул в воду после того, как она в конце концов призналась, что ребенок не твой?

Взгляд Василия Смирнова налился плохо скрываемой злостью.

— Тем проклятым вечером я действительно перебрал, мы впервые серьезно поссорились из-за тебя… и Аделина покончила с собой. Мы не остались ночевать в одной комнате, я после выпитого спиртного вырубился и только наутро заметил ее тело в бассейне. Она привязала к шее одну из моих гантель и вместе с ней ушла на дно. После этого я сделал все, дал взятки всем, кому только мог, лишь бы мой сын не узнал, что его мать самоубийца!

Лео подорвался, совершенно забыв, что наши запястья скованы. Моя рука дернулась следом, приводя меня в чувство.

Еще секундой ранее мне казалось, что мое сердце сделало свой последний глухой удар…

— Васюша, господи, не надо было об этом так резко говорить… Майя ведь ее дочь и сейчас…

Больше ничего я не слышала. Видела впившийся в меня беспокойный взгляд Лео и чувствовала, как шум заполняет все пространство в голове. Что-то горячее текло по щекам, а окружающий мир погружался в темноту.

— Майя!

Сильные руки тряхнули меня, пытаясь привести в сознание.

— Воды, дайте воды скорее!

Я словно превратилась в безвольную тряпичную куклу. Все вокруг гудело, воздух казался ядовитым туманом. И во мне не было ни капли желания вернуться к реальности.

У меня случился передоз правды.

Неизвестно через сколько времени после того, как я отключилась, мелкие брызги бросились в лицо, вырывая меня из забвения. Я широко распахнула глаза, и в тот же миг Лео сгреб меня в объятья и принялся баюкать, словно маленькую девочку.

— Все будет хорошо, слышишь? Я буду всегда рядом. Клянусь.

Слезы еще текли по щекам, но дышать стало легче. Его тепло и тихий шепот исцеляли, дарили надежду, и так хотелось верить его словам, забыть о пронзительном одиночестве, в котором я страдала полтора месяца, казавшихся мне вечностью. Но как избавиться от страха, что он снова предаст? Я не могла простить его и просто вычеркнуть из памяти его подлый поступок, пусть даже он делал вид, что сожалеет о нем.

Нет никакой гарантии, что он не повторится.

Но вместе с тем… Неужели действительно его растила моя родная мама? Мне ужасно горько и мучительно обидно было услышать, что она меня фактически выбросила, никогда не любила и у нее теперь даже не спросишь: «Почему?» И все же мне хотелось о ней что-то узнать… Тогда в первый наш вечер в номере отеля Лео немного рассказывал о ней, но этой информации казалось чудовищно мало. Увидеть бы ее фотографию, узнать бы, что она любила, слушать бы часами рассказы о ней, пусть и они будут без ножа резать мне сердце.

И единственный, кто рассказал бы о ней без злости и ненависти, это Лео.

— Ну куда ж вы поедете? Оставайтесь на ночь у нас, — донесся голос старшего Смирнова.

— У нас с Майюськой машина заказана на утро, — ответила теть Зоя. — Переезжать собираемся. А нам еще домой приехать надо, вещи дособирать. Майюська, ты в порядке? Сможешь дойти до такси?

Я подняла голову и встретилась с ней взглядом. Теть Зоя нахмурилась, выражение лица стало делано-деловитым. Да, мы собирались… И я могла бы прям сейчас приложить немного больше усилий, чем в прошлый раз, и добиться того, чтобы под давлением всех остальных Лео все-таки расстегнул наручники. Но голова плыла еще в каком-то тумане…

— Никуда она ни сейчас, ни сегодня не поедет, — заявил он. — Ей нужен отдых. Надеюсь, никто не против, если мы все переночуем здесь, в доме.

Прежде чем я успела полностью прийти в себя и собраться с мыслями, он подхватил меня на руки и широкими шагами направился прочь из гостиной. Железный браслет беспощадно сдавливал запястье, моя левая рука находилась в настолько неудобном положении, что, казалось, я вот-вот заработаю вывих. Лео нагло воспользовался моим полуобморочным состоянием, чтобы занести меня в какую-то темную комнату на втором этаже.

Я уже собралась было начать возмущаться, но Лео сделал то, от чего просто невозможно было отказаться — уложил меня на постель, пристроился рядом и крепко обнял.

Сколько раз я ложилась на постель в одиночестве, и беспощадные воспоминания мелькали под закрытыми веками, мучая меня. Сколько раз я просыпалась среди ночи, потому что вдруг чувствовала его объятия — это было самым страшным, жестоким кошмаром очнуться и понять, что все лишь плод воображения. Сколько раз пыталась уснуть, уткнувшись в подушку, мокрую от слез.

И теперь он был рядом, я чувствовала его запах, тепло его тела, и это больше мне не казалось — но вместе с тем мне было еще хуже, чем после тех кошмаров. Меня раздирали на кусочки два желания, одно больнее другого: «навсегда остаться рядом» жгло раскаленным железом прямо по грохочущему сердцу; «навсегда уйти» выпивало из меня жизнь каплю за каплей.

Как бы я ни хотела казаться безразличной, но дрожь в теле невозможно было скрыть. Лео стащил с меня кепку и сам дрожащей рукой поглаживал по волосам, бормоча: «Ну зачем ты остригла волосы?» А потом их же целовал, так нежно прикасаясь губами, что от этой ласки замирало сердце. Знакомый чувственный трепет пробуждался в груди. Казалось, если он будет дарить свою нежность очень долго, сердце заживет, меня перестанут раздирать противоречивые чувства и обида растворится. А значит, я вновь потеряю рассудок.

Нет, это не должно случиться.

— Ты веришь в то, что она говорила? — спросила, сглатывая слезы. Ждала ответ, а сама пошевелила пальцами правой руки, готовясь незаметно исследовать его карманы. Надо найти ключ и сматываться. В этом городе меня больше ничего не держит. Как-нибудь обойдусь без фотографии и рассказов о матери, которой я никогда не была нужна.

— Не знаю… — проговорил Лео, продолжая поглаживать меня по волосам. — Слишком много всего шокирующего прозвучало. Но, ты знаешь, я раньше часто ловил ее на лжи. Сегодня же вечером ни в одном слове не почувствовал обмана. Только коробило каждый раз, когда слышал это «Ленюша». — Он вздрогнул всем телом. — Как бы там ни было, Аделина навсегда останется моей матерью и никакую другую я знать не хочу. Для меня родной человек не тот, кто родил, а тот, кто вырастил.

— Не уверена… После сегодняшнего вечера растившую меня мать вообще видеть не хочется. Та, что чужая, родной так и не стала, а та, что родная, сама выбросила меня. Кто мой отец теперь вообще неизвестно и… — моя рука замерла на полпути к переднему карману джинсов. Опять новый поток слез… Да сколько можно!

— Ну и ничего страшного! Когда мы приедем в Лагерь, у тебя появится одна огромная семья. И я выполню все обещания, которые давал.

Хотел обрадовать меня? Но его слова полоснули по лицу будто пощечина. Я забилась в объятьях, как птичка в каменной клетке. Невозможно было даже его руку сдвинуть с места!

— Да пошел ты… — стукнула его в грудь. — Мудак конченный.

— Ладно, ладно. Ругайся, злись, обзывайся… Главное, что ты рядом.

— Не успеешь обернуться, как меня след простынет.

— Я знаю. Поэтому на тебе наручники. И я не сниму их до тех пор, пока ты меня не простишь.

— С какой стати я должна тебя прощать? Где гарантия того, что ты вновь не разобьешь мне сердце?

— Потому что я люблю тебя.

— Пустые слова.

В несколько грубых быстрых движений Лео повернул меня на спину и, заведя мне руки за голову, навис надо мной. Огонь в его глазах бушевал с такой силой, что мне стало страшно.

— Что мне сделать? Вырезать на груди твое имя? Подарить тебе фотостудию в центре города? Каждое утро приносить в постель букет роз? Назвать новую игру в честь тебя? Выкроить на каком-то канале час эфирного времени и на всю страну признаться тебе в любви? Что мне сделать, черт побери?!

— Что угодно… Можешь это все сразу. Но имей в виду: мое прощение не продается.

Он замер. Застыл своим огненным взглядом на моих глазах. Конечно, он болтать горазд и сочинять обещания. Тем более пусть не надеется вновь залатать мою душу кучей денег.

— Сделай хоть что-нибудь — и я подумаю, прощать или нет.