Подлунный квест

Глава 3

в которой я веду разговор о девушках

К месту утреннего построения — расчищенной от снега площадке между пятым чертогом и зданием столовой — я подошел несколько раньше урочного времени, и все же добрая половина нашего курса уже топталась здесь в ожидании куратора. Пару месяцев назад вместо штабс-ротмистра Поклонской, разрывавшейся до того между нами и кадетами второго года обучения, нам назначили нового попечителя, некоего поручика Чубарова — совсем молодого, лет двадцати трех, офицера. В ходе своей, определенно, недолгой, но, должно быть, весьма доблестной армейской службы оный поручик лишился трех пальцев на правой руке — напрочь, так, что никакому целителю не восстановить — из-за чего был вынужден покинуть полк. Однако почетной отставке и пенсии предпочел не самый, наверное, благодарный труд заботы о юных кадетах.

Добряком его, впрочем, назвать никак было нельзя: спуску нам поручик не давал, безжалостно карая за малейшие нарушения. И дистанцию с нами, несмотря на свой не самый солидный возраст, держал так, как той же Поклонской и не снилось. Скажем, его имя и отчество — Елисей Елисеевич — я узнал лишь неделю назад, да и то совершенно случайно. Для всех нас он был исключительно «господин поручик» — это если в лицо. А за глаза чаще — «этот духов Чуб».

Кичащийся свой пунктуальностью, Чубаров всюду являлся минута в минуту, так что пока его на нашем импровизированном плацу не было. Кое-кто из кадетов, правда, все равно уже предпочел занять место в будущем строю — так сказать, во избежание. Кое-кто — но только не Воронцова. Едва завидя меня на тропинке, Милана, тряхнув своей шикарной черной косой, решительно поспешила мне навстречу.

— Ну, как она? — спросила, приблизившись.

Речь, понятно, могла идти только о Светке.

— В шоке, — сообщил я. — Чего, в сущности, и следовало ожидать. А ты откуда в курсе? Машка рассказала?

— Ну, — кивнула молодая графиня.

Машинально я поискал глазами Муравьеву, но нигде длинноножки не углядел.

— Мы наверху пересеклись, в коридоре, она еще не спускалась, — пояснила Воронцова, угадав мое недоумение. — Кстати, что-то наша Мария Михайловна нынче неважно выглядит. Вы поссорились?

— С чего ты взяла? — прищурился я.

— Да какая-то она вся сама не своя. Смурная, словно Змаевич, когда смотрит на Златку…

Злые — даже не столько, собственно, злые, сколько острые и несдержанные — языки уверяли, что Инна Змаевич, девица из отделения Тоётоми, некогда имела конкретные виды на нашего японца, но из-за появления в жизни того Иванки-Златки вынуждена была свой пыл поумерить. С разрывом в Америке их астральной связи, Ясухару и «Иванова» вовсе не отдалились друг от друга — пожалуй, даже наоборот, именно после того они и сделались по-настоящему, по-человечески близки. Никому третьему в отношении этой пары покамест ничего не светило — это факт.

Вот только при чем тут мы с Машей?!

— На что это ты намекаешь? — спросил я у Миланы, насупившись.

— Да ни на что, — в деланом простодушии пожала она плечами. — Просто интересно складывается: блондиночка Каратова внезапно обретает себя, а Муравьева — словно теряет… Совпадение, наверное.

— Вот именно! — буркнул я. И счел нужным добавить: — Если что, со Светкой мы старые друзья — и не более того! А что касается нас с Машкой — это вообще не твоего ума дело!

— Значит, и впрямь поссорились, — хмыкнула молодая графиня — дух знает, что в моих словах подтолкнуло ее именно к этому выводу. — Что ж, бывает…

— Да не ссорились мы! — положа руку на сердце, душой я тут ничуть не покривил: добром же расстались, порукой чему свежая зарубка на волшебном пне!

— Бедная Муравьева… — вздохнула Воронцова — кажется, даже искренне.

Вот в последнем я был с собеседницей полностью согласен. Но совсем по иным причинам нежели, должно быть, виделись Милане.

— Я что-то не пойму, к кому из них ты меня ревнуешь: к Машке или к Светке? — попытался я перейти в контратаку — но не слишком успешно.

— Фон Ливен забыл добавить, — ехидно усмехнулась молодая графиня. — С манницей твоей, кстати, тоже последнее время что-то не то творится… Никак не уразумею что. Ты бы уж, что ли, как-то разобрался со своими женщинами, чухонец!

— Дай мне полный список, — бросил я. — А то еще кого забуду — кого ты мне там в своих фантазиях насватала!

— Про Терезу я не шучу, — и в самом деле посерьезнев, проговорила Воронцова. — В ней еще после нашего американского вояжа что-то радикально переменилось, но тогда, мне показалось — к лучшему. А сейчас смотрю: не все так уж и радужно. Знаешь, кого она все чаще в последнее время напоминает мне взглядом?

— И кого же? — ровным счетом никаких идей на этот счет у меня не возникло.

— Гурьева.

— Ты про то, что он был взломан? — нахмурился я — этот секрет Муравьевой был молодой графине известен не хуже, чем мне, но, понятно — не посторонним. Мои пальцы почти на автомате сложились в фигуру маскировки.

— Именно, — кивнула Милана. — И не дергайся — от чужих ушек я нас заранее прикрыла, — показала она глазами на собственные кулаки с отставленными мизинцами.

— Так думаешь, Терезу… тоже? — озадаченно осведомился я. — Да не! — мотнул головой затем. — Девицы — любые девицы — ни разу не Машкина тема!

— А я про нашу Марию ни слова и не сказала.

— То есть что, получается, в корпусе есть еще один метис?

— Вот это вряд ли — сама же Муравьева с Оши его наверняка бы вычислили. Про Николаева, вон, Мария в Канзасе сразу все поняла.

— Да, наверное… — задумчиво кивнул я. — Но лучше все же у самой Машки уточнить.

— Так я и уточнила. Клянется, что нет больше в Федоровке метисов.

— Ну, тогда не знаю… — развел я руками. — Хотя… — пришла мне вдруг в голову нежданная мысль. — В последнее время Тереза что-то зачастила в увольнение — благо отпускают. Ходит в город одна. При том, что ни родственников, ни знакомых у нее, вроде как, в Москве нет. То есть не было. Может, встретила кого — и не поняла, что метис…

— Или наоборот, поняла, — заметила Воронцова.

— Или так… Хотя стоп! Нет, ничего не сходится. Взломав, метис, по идее, должен был ее сразу же бросить, — сообразил тут я. — У Ма… У одной нашей общей знакомой всегда было только так.

— Возможно, и бросил.

— А она, типа, переживает, но держит в себе — и только во взгляде тоска пробивается?

— Почему нет? Впрочем, есть еще одно возможное объяснение, — понизив голос — несмотря на маскировку — заявила Милана. — Только, по мне, так лучше уж подозревать метиса…

— Ты это о чем? — тон ее как-то уж совсем мне не понравился.

— Фон Ливен же у нас — прирожденная целительница. А за этой братией, говорят, водится один порок. Случается, они как бы сами себя взламывают — только это у них по-иному называется — и корректируют себе психоэмоциональный фон. Обретают этакое фальшивое счастье, на первый взгляд неотличимое от настоящего. Своего рода дурман. Потом, правда, происходит откат. Можно его перетерпеть — и тогда со временем все придет в норму — но велик соблазн тупо вмешательство повторить. Правда придется усилить воздействие. Соответственно, острее затем проявятся и последствия. И так раз за разом, все глубже в омут.

— Что за чушь? Самого себя же нельзя исцелять! — дослушав собеседницу, недоверчиво заметил я.

— Во-первых, в принципе такое возможно — но при совпадении массы условий, которые далеко не всегда удается соблюсти. А во-вторых, это и не исцеление. Скорее наоборот.

— Ну, тебе виднее, — пробормотал я.

Основы целительства были той редкой учебной дисциплиной, к которой у меня ну совсем не оказалось таланта. При разделении кадетов-первогодков на группы — сильную, среднюю и слабейшую — я, к собственному стыду, угодил здесь в компанию записных лузеров, да и в оной на общем фоне отнюдь не блистал. Единственным шансом вовсе не завалить предмет было теперь для меня написание курсовой теоретической работы, которую, к слову, предстояло сдавать уже через пару дней, а у меня там, что называется, еще и центаврус не плакал.

Воронцова, кстати, по части целительства тоже духов из астрала за шкирку не хватала, но все же худо-бедно ухитрилась пробиться в не столь позорную группу середнячков. А вот Тереза была абсолютно лучшей на потоке, исправно принося в командную копилку «жандармов» призовые баллы.

— Виднее, не виднее, но если я вдруг права, фон Ливен нужно спасать, и срочно — пока преподы не дознались, — проговорила между тем Воронцова. — Вот только со мной молодая баронесса откровенничать, увы, не станет. А у тебя, может, и прокатит. Так что тебе, чухонец, и ману лить.

— Если б все было так просто, слил ману — и готово… — проворчал я.

По-любому, в главном Милана была права: Тереза фон Ливен — это моя ответственность. Как манница и как «жандарм» в конце концов.

Увы, разговоры по душам — не мой конек, но другого выхода нет.

— Ладно, подумаю, как это поаккуратнее провернуть, — рассеянно кивнул я, смирившись с неизбежным.

На том мы с молодой графиней и порешили — пришло время встать в строй: вот-вот должен был явиться по наши души милашка Чубаров.