Подождать до рассвета

Глава 19

Утром следующего дня Вера проснулась, с трудом представляя себе, кто она, где она и зачем она здесь находится. От вчерашней выпивки болели и живот, и голова, и душа. И ноги тоже болели.

— Лучше бы я умер вчера, — с трудом ворочая распухшим языком, пробормотала она фразу из старого анекдота, когда увидела на тумбочке возле кровати заботливо припасенный Светкой стакан.

Но рядом со стаканом стояла литровая банка парного молока. С трудом Вера дотянулась до нее и торопливо припала к краю горлышка. Она пила жадными глотками, такими большими, что от них было больно горлу. Молоко текло по ее подбородку и за ворот футболки на грудь. Она выпила половину банки и откинулась на подушку. Вскоре ей стало легче. Голова все еще гудела, но в ней было совершенно пусто и от этого хорошо.

С тех пор как ослеп глаз, она уже третий раз спала. И сегодня, спьяну, даже без снов. Совершенно! Может, только благодаря водке? И что теперь? Попробовать напиваться каждый вечер? Да, уж лучше напиваться. Она ведь даже не помнила, как заснула вчера.

Окно в ее комнате было открыто, и Вера услышала, что за ним поют птицы и кричат дети, наверное, Светкины.

— Спит что ли? — услышала она негромкий голос бабки Шуры.

— Пускай спит, — ответила ей Светка. — Нажрались мы вчера, а ей, видать, непривычно.

— Не помрет?

— Да нет, теть Шура, чего ей сделается от водки-то?

— Не от водки. Чего у ней? Говорит, помирать приехала…

— Ой, худо с ней! Наркоманка она.

— И что с того? Чего помирать-то? Лечиться надо.

— Так боится, что посадят за наркотики-то.

— Ничего. Посидит да и выйдет. Коли не сдохнет.

— Так разве по-нашему полечить? Может, раками? Забьем в баллон раков живых, водкой зальем, пускай настоятся, да будет пить.

— Дура ты. Месяц настаивать надо. А коли не доживет? Или водкой твоей потравится?

— Водка у меня хорошая! Ну, не доживет, не наша вина. Может, ты, теть Шура, мухоморов сушеных дашь да поворожишь?

— Дура, говорю, ты. К Яге ее надо.

— Точно, — тихо охнула Светка и что-то еще зашептала так, что Травникова уже не слышала. Ей было смешно и немного досадно: зачем она вчера рассказала доярке о своей беде? Теперь вот будут приставать с дурацким лечением. Она представила несчастных живых раков, мучительно умирающих в банке со спиртом, и ее передернуло. Какой ужас! Лучше уж мухоморов.

Она услышала, как застучала палкой старуха Афутина: куда-то потащилась. Не надо больше пить со Светкой, а то еще подсыплет какую-нибудь гадость по доброте душевной. Хотя, не все ли равно теперь? Может, в речке утопиться на раз? Хватит с нее уже. Влюбиться она успела. И даже успела разочароваться в любви напоследок. И напилась вот до поросячьего визга. Осталось только прыгнуть с парашютом. Да, с этим большая проблема. Разве что с колокольни с пододеяльником.

Очень хотелось есть. Несмотря на то что после вчерашней выпивки желудок крутило и почти выворачивало, в нем было совсем пусто. Умирать с голоду было противно. Почему-то мерещилась ароматная краковская колбаса большими кругами. Раньше именно такую продавали в местном сельском магазине. Кажется, ее привозили из соседнего села из частного цеха. Сейчас бы полкружка колбаски да булочку. И молоко Светкино еще осталось.

Покрутившись в постели еще немного, Вера не выдержала, вылезла из-под одеяла и стала одеваться. Ведро у печки было полно. В нем плавал ковшик. Вера выловила его и понюхала воду. Вода была свежая. Неужели Светка принесла ее? Сама она точно не ходила к колодцу. Травникова с наслаждением выпила целый ковшик, а потом зажмурилась, набрала в рот воздуха и опустила горящее лицо прямо в ведро, в прохладную воду. Держала, сколько могла, а потом вскинула голову, утерлась ладонями, пригладила мокрыми руками волосы.

Взглянула в мутное зеркало. Ослепший глаз почти закрылся, веко опустилось. Вот, теперь еще и окривела, подумала она, почему-то совершенно спокойно, без боли и досады. Взяла сумку и вытащила темные очки. За очками больного глаза видно не было, и вид у Веры был самый обычный, дачно-отпускной.

Магазин был недалеко, сразу за церковью. Вера поднялась по искрошившимся ступенькам и с трудом открыла тяжелую дверь, которая, пропустив ее, оглушительно хлопнула за спиной. В магазине пахло сыростью. За длинным деревянным прилавком стояли и лежали банки, пакеты и пачки. Слева на деревянных лотках был уложен хлеб: одинаковые кирпичи черного и белого и какие-то булки, посыпанные сахаром. Справа, диссонируя со всей допотопной обстановкой, громоздился холодильник с молоком, кефиром и творожками-йогуртами. Рядом — большой ларь с мороженым. У противоположной стены магазина тянулись стойки с одеждой, а вернее, с ситцевыми халатами и ночными сорочками, полки с посудой и огородным инвентарем. Вот, собственно, и все.

Кроме Веры в магазине была только одна покупательница, жуткого вида старуха, еще страшней, чем Афутина. Она перебирала, позвякивая вешалками, ситцевые наряды.

Продавщица сидела в углу у холодильника. Перед ней стояли большие весы и лоток с той самой удивительно ароматной колбасой. Продавщица смотрела на эту колбасу с тоской.

— Вот, — сказала она Вере, — глянь, сколько привезли. Куда ее теперь девать?

— Так продавать, — удивилась Травникова.

— Кому? Она ж дорогая, кто ее купит-то? Я дешевой заказала, а они вот этой привезли.

— Взвесьте мне, пожалуйста, вот этот кружочек, — Вера показала на самый большой и аппетитный круг масляно поблескивавшей «Краковской».

— Целый? — оживилась продавщица.

— Целый. Уж очень она вкусная.

— Вкусная-вкусная! Не сомневайтесь. Вы к нам из города приехали?

— Да.

— Дом купили?

— Нет, я, вообще-то, почти местная. У меня здесь прабабушка жила, и бабушка… Может, знаете, Травниковы…

— Милая, — послышался голос у нее за спиной, и кто-то взял ее за локоть. Вера обернулась. Рядом стояла старуха, выбиравшая платья. — Ну-ко, погляди, какое лучше.

Она потянула Веру за рукав. Та, растерянно оглянувшись на продавщицу, сделала шаг от прилавка. Продавщица почему-то смотрела на старуху с нескрываемым ужасом. Круг колбасы, который она собиралась взвешивать, завис в ее руке.

— Глянь, это хорошо будет?

Держа у подбородка вешалку, старуха приложила к своей груди платье жуткой расцветки в грязно-сиреневых тонах.

— Хорошо, — пробормотала Вера.

Старуха была такая страшная, что ей и половая тряпка была бы хороша. У нее было удивительно темное, даже землистое, сморщенное лицо с очень крупным носом и запавшими губами. Глазки были маленькими и мутными, будто покрытыми белесой поволокой. Волосы, выбившиеся из-под платка, были не седыми, а черными. Старуха была маленькая, худая и вся согнутая, но ее поза и лицо выражали странное кокетство. Она выбирала обновку. В гроб, что ли, припасает, подумалось Вере.

— Может, это лучше? — она стащила с вешалки другое платье, в больших ромашках. — Ты очки-то сними да глянь.

— Я хорошо вижу, бабушка, — сказала Вера. — Это тоже неплохо.

У Травниковой почему-то не было сил повернуться и отойти, хотя больше всего ей хотелось отвязаться от страшной старухи. И бог с ней, с колбасой, лишь бы уйти поскорей!

— А такое, в горох? — не отставала бабка. — Сними очки, говорю!

Вера поспешно стащила с лица очки, даже не понимая, почему она это делает.

— Что? Хорошо?

— Нет, — завороженно ответила Травникова. — Это плохо. Оно вам не идет.

— А мне теперь ничего не идет, лишь бы налезало, — зло сказала старуха и отвернулась от Веры, словно все, что она хотела, она уже увидела.

Молодая женщина судорожно вздохнула, кажется, она и не дышала вовсе, пока говорила с этой бабкой. Попросив у продавщицы еще булку, пачку чая и пакет и рассчитавшись за покупки, Вера поспешно выскочила на улицу и остановилась у скамейки. Она даже не стала укладывать продукты в пакет в магазине, так хотелось ей поскорее оттуда уйти.

— Не помогла ты мне платье-то выбрать, — услышала она снова скрипучий голос.

Вера вздрогнула, она могла поклясться, что она не слышала, как скрипнула и хлопнула дверь магазина. Старуха взгромоздила на скамейку тяжелый мешок.

— Простите, — сказала Вера, — я не понимаю ничего в таких платьях. Я их не ношу.

— Я тоже не ношу.

— Зачем же…

— Помоги мне хоть мешок до дома дотащить, — перебила старуха.

— Я не могу, извините.

— Тут недалеко.

— Не могу я, бабушка.

— Лень, что ли?

Вера и сама-то едва дотащилась до магазина, где уж ей было нести тяжелый мешок.

— Я не могу, простите.

Она хотела было идти, но старуха снова вцепилась ей в локоть.

— Не смей со мной спорить! А ну, бери мешок, да пошли.

Вера, злобно сплюнув и кляня себя за нерешительность, взялась за мешок. Ноша была очень тяжелой, но она послушно побрела за старухой, волоча мешок чуть ли не по земле.

— Ты его на спину закинь, легче будет, — посоветовала, не оборачиваясь, бабка.

— Так ведь недалеко…

— Кому недалеко, а кому и неблизко.

Неудобный мешок Вера все-таки закинула на спину и продолжала, как заговоренная, свой путь, хотя умом и понимала, что надо бы бросить и мешок, и бабку и бежать куда глаза глядят. Они давно прошли все село, и оно скрылось за деревьями, дорога шла лесом, становясь все более узкой, и наконец превратилась в едва заметную тропинку.

Невыносимо ломило спину, и Вере стало казаться, что ноша уже навсегда согнула ее, как эту самую старуху, довольно резво шагавшую впереди. А может, это очередной сон, вдруг подумалось Вере. Может, она снова грезит наяву и одному Богу известно, что произойдет через мгновение.

Вокруг потемнело. То ли они очень долго шли, и наступил вечер, то ли замшелые стволы елей так густо обступили дорожку, протягивая над ней свои темные лапы, что света белого стало не видно. Под елями не росла трава, ей не хватало солнца, и всю землю устилал ковер порыжелой хвои, копившейся здесь год от года. Было жарко и невыносимо душно, волосы липли к потному лбу, а по спине текли редкие струйки пота.

Лес расступился как-то сразу, словно деревья испуганно шагнули назад, прячась от солнца. Тропинка круто спустилась с опушки на луг, за лугом виднелась деревня. Вера с изумлением подумала, что она даже не знала, что здесь есть какая-то деревня. Потом эту мысль сменила другая, тревожная: она понятия не имела, как станет возвращаться и как найдет обратную дорогу в лесу в путанице неизвестно кем проложенных тропинок.

Лугом идти было легче. Шумел ветер, пахло молодой весенней травой и солнцем. Где-то над головой пели птицы.

Старуха, войдя в деревню, двинулась к довольно крепкому, хотя и чуть покосившемуся бревенчатому дому. Несмотря на тепло летнего дня, из трубы вился чуть видный дымок. Старуха, а вслед за ней и Вера вошли в незапертую калитку и поднялись на крыльцо.

— Мешок вот тут в сенях поставь, — приказала бабка.

— Я пойду, бабушка, — сказала Вера, с трудом разгибая спину.

— Погоди. Выпей-ка у меня чаю. А потом и иди с богом. Не захочешь, я тебя держать не стану.

Вера совсем не поняла ее последней фразы, но ей вдруг очень захотелось пить. Долгий путь в душном лесу и по бескрайнему лугу утомил ее, и она вошла в избу.

В доме было удивительно чисто и красиво. На маленьких окнах висели вышитые крахмальные занавески. На пышной кровати с белоснежным подзором красовалась гора подушек под кружевной накидушкой. Слева высилась огромная белая печь с закрытым черной заслонкой устьем. Пол был весь застлан полосатыми домоткаными половиками. Стол покрыт чистой скатертью. На лавке у стола сидела рыжая кошка и старательно терла лапой розовый нос.

— Что, Зайка, гостей намываешь? — сказала старуха кошке, а потом повернулась к Вере. — Проходи, милая, не бойся.

Вера сняла туфли и босиком прошла в комнату, осторожно ступая по нарядным половикам.

Из угла на нее кто-то смотрел, она это почувствовала прежде, чем увидела, ведь пришлось поворачивать голову, чтобы разглядеть здоровым левым глазом: в углу висела икона. Вера широко перекрестилась, чего никогда в своей жизни не делала.

— Сейчас чай настоится, и пить будем.

На стол старуха выставила чашки из очень тонкого с нарядным рисунком фарфора и большое блюдо с пирогами. И Вера, как-то забыв свою досаду и злость на хозяйку дома, уселась на лавку и взяла с блюда пирожок.

Чай был удивительный: ароматный и необыкновенно вкусный, но главное — точно такой же, каким поила ее в детстве бабушка! Он согревал не только тело, но и душу. А согреться очень хотелось. Не успела Вера выпить и половины чашки, как ее вдруг затрясло в сильном ознобе. Неужели солнечный удар? Холодный пот заструился по лбу и спине. Голова закружилась.

Вера с трудом поднялась и, запнувшись за лавку, чуть было не полетела на пол.

— Что с тобой? Да что ты, девонька? — бабка подхватила Веру с неожиданной силой, не давая ей упасть. — Ой-ой! Милая, да ты приляг…

— Нет-нет, бабушка, я лучше пойду, — она двинулась к выходу, но ноги не слушались, заплетались, разъезжаясь на полосатом половичке, и Вера все же упала и, едва коснувшись пола, потеряла сознание.