Подождать до рассвета

Глава 37

С утра, на следующий день после этой чертовой, нет, Ильдаровой свадьбы, Машу не покидало ощущение, что она чего-то не знает. Чего-то очень важного. Иловенский и ее сыновья вели себя как заговорщики: разговаривали вполголоса и смолкали, глупо и натужно улыбаясь, когда она приближалась к ним.

Потом Тимур звонил кому-то, стоя на лоджии, и передал трубку Павлу. Тот говорил чуть громче, и Маше показалось, что разговаривает он с Ильдаром.

Она даже не пыталась расспрашивать ни Иловенского, ни Тимура, это было совершенно бесполезно, но вот кое-кого не мешало потрясти.

— Кузенька, пойдем-ка, сходим со мной до магазина, прогуляемся, — предложила Маша самым невинным тоном.

— Зачем? — удивился Кузя. — Все же есть.

— Мне нужно. Я хочу… йогурт черничный и креветок. И еще кое-что. Пошли.

— Так ты напиши список, я сам схожу, — недоумевал парень.

— Пошли, говорю!

Почти пинками она выставила Кузю из дома и, едва они вышли на улицу, пристала с расспросами.

— Говори быстро, что вчера произошло, когда мы уехали?

— Мам, вот ты же сама говоришь — мы уехали. Мы! Я-то тоже с тобой уехал, как я могу знать, что там вчера произошло.

— Ага, значит, все-таки произошло!

— Я этого не говорил, — перепугался Кузя.

— Быстро рассказывай! — приказала Маша, силой усаживая его на скамейку около соседнего подъезда.

— А что мне за это будет? — попытался торговаться парень.

— Ничего! Если расскажешь — ничего. А если нет, я тебе запрещу встречаться с твоей Соней.

— Интересно, как ты это сделаешь, — пробурчал Кузя, но сдался. — Ну ладно, раз уж ты волнуешься… Только ты меня не сдавай! Тимка вчера перебрал лишнего. Ты же знаешь, он не может пить, а тут все шампанское, шампанское… Его отец сделал ему замечание. Тимка вспылил, разорался, мол, я уже взрослый. Махнул рукой, а в руке бокал был. Вино выплеснулось, да прямо на Ильдара Камильевича. Окно и разбилось.

— Окно?!

— Ну да. Он же отшатнулся, да прямо на стекло. Разбил его вдребезги.

— Кто разбил? Тимка?

— Нет, отец его. Ты представляешь, его чуть стеклом пополам не перерубило! — решил добавить трагизма Кузя.

— Боже мой, какой ужас!

— Да все нормально. Они помирились уже. Тимку Павел Андреевич вчера в чувство привел. Конечно, они не хотят, чтоб ты знала. Тимке стыдно, а Павел Андреевич его покрывает. Ты же слышала, Тимка отцу звонил, извинился еще раз. Все нормально.

— Ладно. Пошли домой, — поднялась со скамейки Маша.

— Знаешь, неплохо бы все-таки сходить за йогуртом и креветками.

— Зачем?

— Я хочу креветок в йогуртовом соусе! — съязвил Кузя. — Ты же это сама придумала. Надо теперь дело до конца доводить. И не забудь, ты меня обещала не сдавать.

Они притащились в магазин, и оказалось, что кошелек Маша забыла дома, а того, что нашлось в Кузиных карманах, хватило только на йогурт.

— Ладно, — пробурчал он. — Скажем, что креветки кончились.

Когда они вернулись домой, шушуканье и таинственное переглядывание возобновилось: Кузя докладывал ту версию, которую стрясла с него Маша. В том, что все было совсем не так, как он рассказал, она не сомневалась. Радовало только одно: то, что случилось вчера на свадьбе после ее отъезда, непонятным образом сблизило Тимура и Павла, да так, как Маше не удалось бы сблизить их никакими уговорами и убеждениями.

Всю правду о случившемся она могла узнать только у одного человека — у Ильдара. Но звонить ему в первый день его нового супружества она не могла.

Наконец, шушукаться стало некому: Кузя ускакал в студию на очередную фотосессию, а Тимур уехал в «Дентал-Систем», он с недавних пор набирался опыта в юротделе отцовской компании. Павел взялся его подвезти, а сам отправился на какую-то встречу. Кажется, он что-то объяснял, с кем и зачем встречается, но Маша отчего-то прослушала и, проводив их всех, задумалась. Неужели ей не интересны его дела, его жизнь, его знакомства? Ей хотелось думать, что голова ее занята работой, ведь, чтобы уехать со спокойной совестью, нужно оставить главному редактору приличный пакет материалов. Сегодня она собиралась довести до ума большую статью о злоупотреблениях в бюджете. Но, если забыть про редактора и бюджет и заставить себя быть честной хотя бы перед собой, становилось ясно: думала она об Ильдаре.

Нет, она не ревновала. И не злилась. Просто было как-то досадно и непривычно. Вот у него была первая брачная ночь. Это было так же, как у них много лет назад? Или лучше? Лучше, пожалуй, не бывает…

А в понедельник, ей сказал Тимур, молодожены улетают в свадебное путешествие. Надо же, все как у больших! Небось, и самолет частный. А потом еще яхта. И что там еще? Домик на берегу чего-нибудь…

Ей стало смешно и совестно: она сама собирается в понедельник лететь в Швейцарию с Иловенским. И он, между прочим, говорил ей и про домик на берегу горного озера, и про яхточку. И если ей можно, почему Ильдару-то нельзя? Потому что! Нельзя! И все.

Она потрясла головой, чтобы окончательно выбросить оттуда Каримова и уселась за компьютер. На мониторе вместо ее статьи высветилось предупреждение: «Коврик для мыши выполнил недопустимую операцию и будет свернут». Она мысленно обругала Кузьку заразой и потратила двадцать минут на то, чтобы прицепить к запуску его игры предупреждение о временной нетрудоспособности главного героя.

Статья не шла. Маша понимала, что она важная и нужная, но новых законов она не понимала. Они в десять раз усложняли людям жизнь и перевирали на российский лад то, что годами отрабатывалось во всем мире. Она показала один такой закон Иловенскому, и он, смущенно почесав в затылке, взглянул на дату принятия и вздохнул:

— Понимаешь, это был последний день перед парламентскими каникулами. Сам удивляюсь: как можно было такое принять? Но теперь все равно уже поздно.

— Паша, — возмутилась Рокотова, — но ведь люди работают по тому, что вы там перед каникулами принимаете!

— Ну что теперь поделаешь? Мы же старались все регламентировать: бери, читай и делай.

— Да невозможно все это делать, как ты не видишь!

— Все я вижу, — снова вздохнул он. — И даже больше, чем ты думаешь. Кое-кто здорово погрел на этом руки. Такие сырые законы можно еще долго доводить до ума, разъяснять, обучать, брать деньги за исполнение того, что здесь понаписано, штрафовать за нарушения. Сколько народу занято, сколько денег вертится! Политика.

Маше Рокотовой почему-то казалось, что это называется не политикой, а вредительством. И были времена, когда за такую «политику» расстреливали.

Статья не шла, она окончательно встала, как упрямая лошадь, потом легла и собралась откинуть копыта. Нужно было обязательно позвонить Камо. Его мобильный не отвечал, Маша набрала домашний номер и только тогда опомнилась, когда трубку сняла Лара. Камо в тюрьме! Она так замоталась с исчезновением Веры Травниковой, приездом Павла, похоронами, свадьбой, предстоящим отъездом, что, к ужасу своему, забыла о Камо. Тоже еще — подруга называется!

— Ларочка, как ты? — Маша не любила лицемерить, ее много больше интересовало, как там Камо, а не как себя чувствует Лара.

— Он признался, — глухо сказала Лара, проигнорировав вопрос.

— Как? В чем? — не поняла Рокотова.

— Камо признался в убийстве. Написал признание сам, мне бумагу следователь показывал. Я буду подавать на развод. Не хочу быть женой убийцы и не дам ему растить моих детей.

— Лара!

— Маша, ко мне родственники приехали, я потом тебе позвоню.

Она, не прощаясь, повесила трубку, а Маша все слушала гудки и не могла поверить. Это правда? Камо Есакян убил Стаса Покровского и написал признание? Это была новость, которая не укладывалась в голове.

Она полистала еженедельник и отыскала телефон Сергея Нестерова, записанный еще с тех пор, когда она готовила о нем материал. Она своими ушами должна услышать все из первых уст.

— Послушайте, Мария Владимировна, а вы хорошо знаете Есакяна? — огорошил ее вопросом Нестеров, как только она назвалась.

— Да, очень хорошо… Почти двадцать лет. А что такое?

— Вы понимаете, я его тоже давно знаю. Поэтому меня и удивляет его поведение. Происходит что-то странное.

— Вы о признании, которое он написал? — спросила Маша. — Вы тоже уверены, что он не убивал?

— Не в этом дело. Доказательств против него — масса. Но он ведет себя очень необычно. Мне нужно решить, направлять ли его на освидетельствование на предмет вменяемости.

— Господи, что вы такое говорите! — возмутилась Рокотова.

— Подождите. Его жена по-прежнему не в себе. Вы могли бы подъехать к нам в райотдел, скажем, часам к трем? Его приведут на допрос, я хочу, чтобы вы с ним побеседовали, в моем, разумеется, присутствии.

Маша пообещала быть и тут же стала собираться, хотя до трех было еще очень далеко.

Уже обувшись, она еще раз протопала на кухню, проверила газ, потом подхватила сумку и повернула барашек замка на входной двери. Дверь не открылась. Маша еще покрутила замок, подергала ручку — бесполезно. Наконец она догадалась, что дверь заперта на верхний замок. Они давным-давно перестали им пользоваться, с тех пор как Кузя потерял сначала свои, а потом и ее ключи. Нижний замок сменили, опасаясь воров, а верхний можно было вытащить, только раскурочив полдвери. Его перестали запирать. Ключ остался только один, у Тимура, барашка внутри не было, и Маша оказалась пленницей в собственной квартире. И как Тимка мог забыть, что они не запирают замок? Удивительно и на него совсем не похоже. Может, он дал ключи Павлу и тот закрыл дверь?

Она позвонила Тимуру, но телефон его был выключен, наверное, опять села батарейка. Маша решила позвонить в офис «Дентал-Систем», но Наталья Гусева, начальник юротдела, очень удивилась и сказала, что Тимур не приезжал, и она его даже не ждет сегодня. Конечно, он может приехать и без предупреждения, но…

Еще немного — и она опоздает к Нестерову, он же не сможет бесконечно держать на допросе Камо. Ключ… Ключ? Ключ! Ключ есть у мамы! Запасной. Она позвонила матери, и через десять минут Алла Ивановна освободила ее из закрытой по оплошности квартиры.