Подождать до рассвета

Глава 2

Скоро вечер. Так мало осталось света, стемнеет — и все начнется снова. Вера даже не могла предположить, что именно начнется. Надо выпить побольше кофе и куда-нибудь спрятаться. Она металась по квартире и не знала, где найти убежище. Да и можно ли защититься от снов?

В дверь позвонили. Вера решила, что открывать она не будет, надо еще задвинуть в угол диван, сложить все подушки… Надо сосредоточиться. Звонок повторился. Да что ж это такое! Кому приспичило ломиться к ней именно сейчас? Тут она вспомнила. Как же можно было забыть! Это же пришло ее спасение.

Отшвырнув подушку, Вера побежала открывать.

— Привет! — Маша Рокотова скинула туфли и на них прямо у двери бросила дорогущую сумку.

Последнее время Вера Травникова завидовала подруге. Такое везение: ни с того ни с сего квартира в Москве в наследство, новый любовник-депутат. Денег на нее, видать, не жалеет. А ведь Машка-то — страх смотреть! Хотя, справедливости ради… Но все же! И ведь двое детей, работа — не ахти, журналистка в местной газете. А вот и бывший муж, бизнесмен, не оставляет вниманием, и москвич-депутат… И главное — никакие кошмары не преследуют ее ночами! Никто не пытается использовать ее в своих интересах.

— А я? — Вера сказала это вслух, и Маша, двинувшаяся было по обыкновению на кухню, испуганно обернулась.

— Что? Ты что-то сказала?

— Нет, ничего, — замахала рукой Вера.

Как бы поскорее взять у Рокотовой деньги и выпроводить ее восвояси? Или, наоборот, пусть остается, вдруг с нею будет не так страшно?

Маша тем временем уселась на табуретку в углу кухни. Вера вздохнула и стала ставить чайник.

— Вер, ты представляешь, Ильдар женится! — выпалила Рокотова.

Ильдар Каримов был тот самый муж-бизнесмен, с которым Маша чуть не двадцать лет как рассталась.

— Пусть женится, тебе-то что? — бесцветным голосом произнесла Вера.

— Даже и не знаю — что. Просто обидно как-то. Я ж привыкла считать его своим, думать, что он любит только меня, а тут…

— Это потому, что ты зажралась совсем, — глухо проговорила Травникова, все еще не оборачиваясь. — Все у тебя есть, а тебе все мало, мало!

Маша оторопела. И тут Вера к ней повернулась. Ее красивое лицо в обрамлении растрепавшихся светлых волос выражало такую злобу и ненависть, что Маше стало страшно.

— Почему, вот ты скажи мне, Маша, почему одним дается все: и любовь, и деньги, и дети, и здоровье, а другим — ничего? Причем одним это все дается просто так, незаслуженно, как подарок, как с неба сваливается, а другим?.. Почему я всю свою жизнь бьюсь, как рыба об лед, а ничего не имею?

Маша Рокотова хлопала глазами, не понимая, в чем дело. Какая муха успела укусить ее подругу, которая вот только на прошлой неделе восторженно рассказывала о новой работе и о таком красивом, таком умном, таком удивительном новом начальнике? Без слов было ясно: Вера влюблена в него без памяти. Что произошло? Неужели Травникова призналась ему в любви, а он сказал, что она ему не интересна?

Бред! Это могло бы потрясти и расстроить ее в двадцать лет, но на пороге сорокалетия… Едва ли.

Вере вдруг стало казаться, что именно Маша и есть виновница всех ее несчастий. Почему она не принесла деньги днем, как только Вера ей позвонила? Почему назначила встречу на вечер? Ведь теперь придется перенести еще одну кошмарную ночь, и все из-за Маши. Где у нее деньги? В сумке? Почему не отдала сразу, как пришла? А вдруг она передумает? Нет. Нельзя допустить, чтобы Рокотова ушла, не отдав ей денег.

Вера вытащила из кухонного стола самый большой нож и сделала шаг к подруге. Рука ее дрожала.

— Тебе плохо? Вера, тебе плохо?!

Травникова вздрогнула, будто проснувшись, и выронила нож.

— Мужик придет, — сказала Маша. — Вер, ты чего?

Вера обмякла, опустив руки и голову, словно повяла, и позволила усадить себя около стола. Маша не знала, чем ей помочь, кроме банальной валерьянки, но в Верином доме раньше лекарств никогда не было, только всевозможные сборы трав. Даже если там и есть что-нибудь успокаивающее, так пока заваришь…

— Верочка, ты сейчас успокоишься и все мне расскажешь. Нет ничего, что нельзя было бы поправить и пережить.

— А нечего уже поправлять, — тихо пробормотала Вера.

Лицо ее было совсем серым, белокурые волосы казались почему-то седыми. Она подняла на Машу неживые воспаленные глаза и вдруг завыла, зарыдала в голос, скалясь, как от невыносимой боли, вцепляясь пальцами в растрепанные волосы… Ничем нельзя было ей сейчас помочь. Рокотова просто присела рядом с нею прямо на пол и обняла ее за талию, поглаживая, как маленькую, по спине. Со страхом и недоумением смотрела она, как подруга оплакивает какое-то неведомое, но огромное горе. Откуда оно взялось и когда успело свалиться на бедную Веру?

Какой бы долгой ни была гроза, она постепенно теряет свою силу, и тем быстрее, чем мощнее были ее первые раскаты. Сгорбившись на кухонной табуретке и отвернув лицо к стене, Вера уже только судорожно всхлипывала. Маша все сидела подле нее на корточках и гладила похолодевшую ладонь подруги. Совсем холодная рука, невольно подумалось ей, как у покойницы.

Вера наконец встала, мягко отстранив Машу. Пошатнулась, но не приняла помощи, шагнула к плите и выключила полувыкипевший чайник. Достала банку с растворимым кофе.

— Вер, тебе ведь нельзя, уже поздно, снова уснуть не сможешь, — предостерегла ее Рокотова.

Травникова поморщилась и только отмахнулась.

Они минут пять молча пили кофе. Потом Вера сказала совсем спокойно, будто не Маше, а так, в пространство:

— Мне очень плохо. Очень, очень плохо. Только ты не спрашивай меня ни о чем. Знаешь, я не только говорить, я жить не хочу. Я боюсь жить, Маша. Я сама собственными руками исковеркала всю свою жизнь.

Точно призналась в любви, подумала Рокотова.

— Мне снятся страшные сны, Маша. Ужасные. Я не сплю, а вижу их. Это невозможно, невыносимо!

— Вера, тебе надо взять отпуск, — предложила подруга. — Поехать к морю или в какой-нибудь местный санаторий. Куда-нибудь подальше от работы, от привычной обстановки. Отдохнуть, отоспаться.

— Отоспаться! — взвилась Травникова, но тут же осеклась. — А ведь точно, ты права. Надо уехать куда-нибудь подальше отсюда. Чтобы не было искушения. И потихоньку, понемногу отвыкать. Я смогу от него отвыкнуть. Я смогу и без него прожить, правда?

— Правда.

Маша давно уже вышла из того возраста, когда кажется, что без любви прожить нельзя, но Вере сочувствовала. Если бы она только знала, что говорит подруга вовсе не о любимом мужчине!