Во сне он все время что-то искал. Или кого-то? Кого? Среди тысяч незнакомых людей, толкавших и пихавших его со всех сторон. Среди чужого, обжигающего смрадом дыханья. Среди бесчисленных ненавидящих и равнодушных глаз. Среди визгливых, дребезжащих, грубых голосов. Искал маленькую фигурку, тихий вздох, укоризненный взгляд, мягкий голос. И, казалось, вот, уже видел, уже нашел, уже услышал… И снова терял. Терял! И многотысячная толпа смыкалась и начинала вокруг него бешеную пляску и хохотала над ним и издевалась.
Но вот в этом вихре лиц он снова ловил ее лицо. Ее? Все-таки ее… Конечно. Она одна была ему нужна сейчас. Все, что было близкого и родного, сосредоточилось сейчас в ее образе. И Алла Ивановна, которая вот только что прижимала к своей груди его голову и спасала от страданий, и Тимка, единственное его продолжение и надежда, — они были ее частью, он не мыслил их без нее. И он, действительно, потерял ее. Наверное, навсегда. Он сам сделал первый шаг, сам построил между ними стену. И об эту стену бился теперь в исступлении. А она… Там, за стеной, ее уже нет. Даже если он пробьет в кладке брешь, он уже не найдет там ее. Она покинула его навсегда.
Он открыл глаза. Рядом с его постелью сидела та, которую он искал. Маша Рокотова. Он хотел ей что-то сказать, но она покачала головой, молча и призывая молчать его. Им не нужны были слова. Всегда, а теперь — тем более.
Не говори ничего.
Я хочу сказать…
Не говори, я все знаю.
Ты здесь, со мной.
Я здесь, с тобой.
Я виноват перед тобой.
Нет, это я виновата.
Я не могу без тебя жить.
Ты будешь жить.
Без тебя?
Не говори ничего.
Она накрыла ладонью его холодную руку. Он вздохнул и закрыл глаза, тепло и сила, струившиеся из ее ладони, наполняли все его существо, проникали к самому сердцу. Он уснул. Уже без снов и тревог. Организм его справился с неведомым ядом. Ильдар Каримов пошел на поправку.
— Привет, пап! — обрадовался Тимур, когда Ильдар проснулся.
— Здорово, — прохрипел Каримов.
Губы пересохли и едва слушались, горло горело, словно в него недавно заливали расплавленный свинец. Слабость одолевала такая, что даже моргать было трудно. В остальном он чувствовал себя неплохо.
— Тим, я пить хочу.
— Бабушка! — закричал сын куда-то за открытую в коридор дверь. — Он пить хочет! Можно?
— И есть.
— И есть! Папа, какое счастье, что все обошлось! Мы так перепугались. Хорошо, что мама привезла из деревни эту бабу Ягу…
— Кого?
— Да старуху, которая сварила ту дрянь, что по ошибке тебе в чай налили.
— Тима, какую дрянь? Какой чай? Какая старуха?
— Ой, ты же ничего не знаешь, то есть не помнишь. Там, где ты со своим тестем встречался, тебе мамина подруга, тетя Вера, приворотное зелье в чай налила.
— Зачем?
— Она хотела не тебе, а твоему тестю. Она любит его, вот и… А чашки перепутала. Только бабка, которую мама привезла, сказала — не мог ты так этим зельем отравиться. Там вообще что-то безвредное было, она специально этой Вере дала, чтоб она якобы приворожила, успокоилась и в деревню вернулась. Бабка долго с врачом говорила. Тот сначала ее слушать не хотел, все кричал на нее, а потом увел в свой кабинет, сидел-сидел там с ней, закрывшись. Вышел, дал маме список и велел за лекарствами ехать, таких, говорит, в больнице нет. Она привезла, поставили капельницу, и тебе сразу стало лучше.
— А где мама?
— Мы ее отпустили. Она с тобой всю ночь просидела, пусть поспит.
— Я думал, она мне приснилась.
Вошла Алла Ивановна в белом халате, в руках — простая фаянсовая кружка.
— Ну-ка, Тима, подними кровать.
Тимур стал что-то крутить под матрасом. Изголовье кровати поднялось и приподняло Ильдара, он теперь полусидел. Алла Ивановна поила его с ложечки, как маленького, чем-то соленым.
— Пей, я знаю, это гадость, но тебе надо пополнять соли. Сейчас капельницу поставят. А Маша вечером клюквенный морс привезет. Давай, еще ложечку.
Он только открывал рот и глотал, но так устал даже от этого усилия, что стал, заваливаясь, сползать с поднятой подушки. Тимур подхватил его и опустил изголовье реанимационной кровати.
Алла Ивановна устроилась на стуле возле больного.
— Тебе сейчас надо много пить и спать, — сказала она Ильдару. — Тима, ты возьми в ординаторской в холодильнике банку с бульоном и сходи на кухню. Там такая толстая женщина, Катя, Екатерина, по-моему, Федоровна, попроси ее, пусть погреет.
Тимур ушел.
— Везде вы вхожи, — слабо улыбнулся Ильдар.
— Зубы-то у всех есть. И зубы эти имеют обыкновение регулярно болеть. А таких врачей, как я, мало.
— Таких, как вы, вообще нет. Вы одна.
Она смутилась, раскраснелась, потом махнула рукой и засмеялась.
— Ну тебя. Ты мне лучше скажи, что у тебя с Колей Сычевым случилось.
Она так называла всех, кто побывал у нее в стоматологическом кресле: Коля, Катя, Женя. С высоты своего возраста и дружеских отношений с пациентами.
— С Сычевым? — насторожился Ильдар и, чтобы скрыть волнение, потянулся к кружке.
Алла Ивановна снова терпеливо поила его с ложки, поддерживала голову, потом бережно опустила на подушку, помогла улечься поудобнее. Вопрос свой не повторила.
— А кто рассказал вам про Сычева? Тимур?
— Нет, не Тимур. Ты сам и рассказал.
— Я?
— Ты. Ты же бредил. Все время говорил. И такое, знаешь ли, говорил, уши вяли.
— Простите.
— Да ладно. Только, если ты его и вправду убить собрался, это ты зря.
— А я собрался? — осторожно спросил Ильдар.
— Как тебе сказать? Я ж не могу повторить, что ты собирался ему оторвать и куда это засунуть. Но выпустить кишки обещал, это точно.
— Да?
— Да. Вы же, вроде, друзья с ним. Он совсем недавно был у меня на приеме, все про тебя спрашивал.
— Когда? — Ильдар даже попытался подняться на кровати.
— А вот когда у тебя свадьбы была, помнишь? На следующий день он ко мне и приезжал, бедняга.
— Почему — бедняга?
— Он у меня лечился, еще раньше, месяца за два до того. И ведь даром, что человек серьезный, а трус ужасный. Как только боль прошла, он и пропал недолеченный. Накануне твоей свадьбы поехал на рыбалку на Костромские разливы в деревню Бухалово. Набухались с друзьями и полезли купаться. А там ключи холодные. У него на утро от этого недолеченного зуба — вот такенный отек! Температура под сорок, а он все водкой полоскал да мед прикладывал. На свадьбу к тебе, говорит, не попал. Куда же с кривой-то мордой? Даже позвонить поздравить не смог, так худо было. И ко мне прийти боялся, пока уж жена не заставила, сама его и привезла. Я с ним полтора часа провозилась. Он со страху чуть богу душу не отдал. Ой, не люблю его лечить. Он аж сереет весь, когда в кресло садится, я сразу стол с неотложкой придвигаю. Не дай бог, хватит инфаркт, проблем не оберешься.
— Подождите, — остановил ее Ильдар, — так он не пришел на свадьбу, потому что у него зуб болел?
— А ты на него так обиделся, потому что он тебя не поздравил? — прищурилась Алла Ивановна. — Так я тебя тоже не поздравила. Ты и меня убивать будешь?
— Я его не за это убить хочу, — буркнул Каримов.
— Значит, все-таки хочешь?
— Конечно, хочет! — радостно выдал Тимур, внося тарелку с бульоном. — Пап, сейчас мы тебя кормить будем, хочешь?
— Хочу.
Алла Ивановна видела, что Ильдару не терпится продолжить тему, но при Тимуре он говорить о Сычеве не стал. Сын снова поднял кровать, чтобы отцу было удобно есть полулежа.
Ильдар ел сам, с трудом донося до рта ложку дрожащей слабой рукой. Алла Ивановна поощряла эти его старания, ободряла, как маленького, и вытирала салфеткой капли, попадавшие ему не пижаму. Но скоро он так устал, что уже не мог держать даже эту ложку. Он с досадой выругался и откинулся на подушку. На его смуглом лице блестели капельки пота.
— Да что же это такое, — задыхаясь от слабости, пробормотал он. — Когда же это закончится?
— Ну, милый мой, — Алла Ивановна вытерла ему лоб и укрыла повыше одеялом. — Больно ты быстрый. Едва глаза открыл, можно сказать, с того света выкарабкался, так тебе бы уже и бежать куда-то, да?
— Да, — ответил он и показал глазами на Тимура, который пристраивал на тумбочку тарелку с остатками бульона и чашку.
— Тимочка, — позвала Алла Ивановна. — Ты иди домой. Попроси маму, пусть сделает протертый суп и приедет, покормит папу.
— Ага, сейчас.
Тимур еще немного потолкался, словно тоже хотел что-то сказать, да не мог решиться, но бабушка выпроводила его.
— Ну? — обратилась она к Ильдару, как только за парнем закрылась дверь. — Говори, что у вас там произошло с Сычевым?
— Он затеял против меня черный рейд. Знаете, что это такое?
— Не знаю и знать не хочу. За что убить-то его надумал?
— За это и надумал. Он был моим другом, владел акциями моей компании. Только раньше я был не по его аппетитам, так, ноль без палочки. А теперь, когда компания разбогатела, Коля решил все прибрать к рукам. Все! Убил моего финансового директора и друга Стаса Покровского, подставил моего адвоката Камо Есакяна. Хотя, может, это и совпадение, Камо сам признался в убийстве, и я даже поверил, а вот теперь опять меня сомнения гложут… Я остался совсем один. Почти беззащитный. Бери меня и жри с потрохами. Акции Покровского Сычев быстренько перекупил. И в меня стреляли явно его люди. Прямо на свадьбе.
— Стреляли?! — испугалась Рокотова.
— Да. Но скорее всего просто пугали, чтобы я готовился безропотно отдать бизнес или продать за бесценок. Есть еще крупный иск к моей компании, и за ним тоже стоит Сычев. Алла Ивановна, я не знаю, зачем я вам все это говорю…
— Брось оправдываться, — отмахнулась она. — Вот это все доказано? Ты во всем, что сейчас говоришь, абсолютно уверен?
— В каком смысле? — не понял Ильдар.
— Ты уверен, что Коля Сычев убил твоего друга и купил его акции? Уверен, что именно он выставил против тебя иск? Он сам тебе это сказал?
— Нет. Он даже не захотел разговаривать со мной по телефону! Конечно, прямых доказательств у меня пока нет…
— Он бросил трубку?
— Не бросил, я же через секретаршу ему звонил. Да и номер не сам набирал.
— Ясно, — кивнула она, — значит, ты и не пытался толком.
— Пытался! Я ему письмо написал перед отъездом. Просил его остановить все эти подпольные игры и встретиться с открытым лицо.
— Как в кино, стрелку ему забил?
— Так давно уже не говорят, но суть, в общем, та же. Он мне позвонил. И спросил, уверен ли я в том, о чем его прошу в письме. Понимаете, ясно дал понять, что я ему не соперник.
— Так и сказал? Или дал понять?
— Ну, прямо не сказал…
Алла Ивановна вздохнула и покачала головой.
— Детский сад.
— Что?
Она долго не отвечала, о чем-то думала, потом заговорила.
— Ты сейчас еще очень молодой и глупый. Лежи уж, не спорь. Вот будет тебе столько лет, сколько мне, и ты поймешь, что жизнь очень короткая. До обидного короткая. И нет в ней времени на всякую ерунду вроде надуманных обид и домыслов. Это с опытом приходит. Когда пять лет с человеком не разговариваешь, потому что в телефонном разговоре он послал тебя на три буквы. А потом выясняется, что он просто принял тебя за другого, кого послать стоило. Только выясняется ой как не скоро. Вот случилось так — и пять лет вычеркнуты навсегда из ваших отношений. Глупо. А чего бы стоило выяснить все в тот же день.
— Вы это к чему?
— К тому, что тебе давно надо было встретиться с Колей Сычевым и задать ему все вопросы в лоб. А ты звонишь ему через секретаршу. Письма какие-то дурацкие пишешь. Позвони ты ему на мобильный. Или у тебя номера нет? Так я дам тебе, у меня есть. Вот не вяжется у меня все, что ты говоришь, с тем, как он расспрашивал о тебе, сидя у меня в кабинете.
— Да он же хитрый, сволочь!
— Он тебя раньше когда-нибудь предавал? — не дала ему развить тему Рокотова.
— Нет.
— Нет? Так почему он сейчас вдруг решил это сделать? Только из-за денег? Из-за того, что компания твоя разбогатела? Но ведь и он стал богаче. Его-то акции тоже стали дороже?
— Да, они поднялись в цене.
— Так надо ли резать курицу, которая без хлопот с его стороны несет золотые яйца? Ведь ясно же, что только благодаря тебе эти яйца стали золотыми.
Ильдар был удивлен и озадачен. Неужели она права? Ведь, похоже, права. Как он сам-то до сих пор не понял таких очевидных вещей? Как же можно было ничего не проверить самому? Он никогда не отличался нерешительностью, но не позвонил Коле сам, не спросил обо всем. Тот разговор, когда связь все время прерывалась и Сычев говорил зло и сдержанно, — не в счет. Хотя, как же его не считать? Коля ведь сам позвонил. Сам! А он даже слушать его толком не стал.
— Так ты ему позвонишь? — спросила Алла Ивановна.
— Да.
Она тут же протянула ему мобильный телефон.
— Но не сейчас, — выдохнул он.
— Да почему же не сейчас?
— Потому что мне надо собраться с силами. Вдруг мы окажемся не правы. И вообще, я не хочу, чтобы он слышал мой умирающий голос, будто крик о помощи…
— Тьфу на вас всех с вашим достоинством, — беззлобно сказала Рокотова. — Ладно, набирайся сил. В любом случае здесь, в палате, ты в полной безопасности. А уж Сычева я сама обо все спрошу.
Последние слова она произнесла так, чтобы он не услышал.