Райан
— Пока Вы были в Колорадо, когда-нибудь задавались вопросом, действительно ли Вы Холден? — спросила доктор Кац. Она никогда ничего не писала в лежавшем на ее коленях блокноте, поэтому я удивлялся, зачем он нужен. Возможно, она энергично набрасывала заметки между встречами. А может быть, просто держала его, чтобы выглядеть профессионально.
Нужен ли мне врач, которому необходим реквизит, чтобы убедить пациента в своем профессионализме?
Я посещал психиатра в первые шесть месяцев после моего возвращения в Сан-Франциско, но он, казалось, был более заинтересован не в том, чтобы услышать мою историю, а скорее в назначении лекарств. Последнее, что мне нужно было — это увеличение количества чертовых таблеток. И вот около месяца назад я записался на прием к психологу. Возможно мне просто нужно было с кем-нибудь поговорить. Это всего лишь наш третий сеанс, и, несмотря на ее блокнотный реквизит, она мне понравилась.
Я покачал головой.
— Нет. Были места, о которых, как мне кажется, я старался не думать, и вещи, которые казались неправильными и,0 которые я не хотел исследовать, но… нет. На самом деле я никогда не сомневался в этом. У меня были все его мысли, чувства и воспоминания. На тот момент я был им. И в то же время не был. Это так чертовски сбивало с толку. Даже меня.
Она кивнула головой.
— Райан, Вы когда-нибудь «покидали» свой разум до этого?
Я вздохнул, мысленно вернувшись к ее вопросу. Много думал об этом.
— Да, когда был ребенком. Мой отец, он, ну, скажем прямо, с завидной регулярностью выбивал из меня все дерьмо. — Я сделал паузу, сглотнув. Черт возьми, само воспоминание об этом человеке все еще было таким болезненным.
Иногда он сажал меня в клетку, чтобы наказать, как никчемное животное.
«Лай, как собака! Лай, как собака, ты, грязное гребаное животное. Лай, как собака, которой ты и являешься, и я тебя выпущу.»
Он умер семь лет назад, а я даже не прилетел на его похороны.
— Я пытался закалить себя, но… так и не смог. Просто не смог. — Я вздохнул. — Так что вместо этого я довольно хорошо научился мысленно перемещаться куда-то еще, понимаете? Просто… уходил в себя. У меня это получалось так хорошо, что через некоторое время я даже не чувствовал ударов, ожогов. Знаете, его злило отсутствие реакции с моей стороны. Но я не мог отключиться и все еще притворяться, что мне больно, поэтому меня просто избивали еще сильнее. Впрочем, это не имело значения.
Я покачал головой.
— Почему это не имело значения, Райан?
— Потому что я ничего не мог сделать, чтобы остановить это. Мне просто нужно было придумать, как это пережить.
— Вы когда-нибудь становились кем-то другим в такие моменты, Райан?
— Нет, никогда.
Она кивнула, прикусив кончик ручки и задумчиво посмотрев на меня.
Неужели она мне не поверила?
— Я видела в досье, что Вы однажды были госпитализированы. Что послужило причиной этой госпитализации?
Я сделал глубокий вдох.
— Я… я учился в колледже. Был в стрессовом состоянии, одинок…
— Холдена тогда с Вами не было.
— Верно. Я поехал в штат Аризона. Хотел уехать подальше от Огайо, подальше от своего отца. Я просто не представлял, как это будет трудно… — Мои слова затихли.
— Продолжайте.
— Я просто… меня охватили тревожные мысли. И я не очень хорошо себя чувствовал.
— Но пребывание в больнице помогло Вам?
— Да. Я вернулся на правильный путь и смог продолжить обучение, чтобы получить высшее образование и начать свою карьеру.
Доктор Кац снова с минуту наблюдала за мной, и я заерзал на стуле под ее проницательным взглядом.
— Итак, поначалу с Вашим отцом, Вы просто мысленно отстранялись от ситуации. Вот как Вы переживали это. До Холдена?
Мое сердце сжалось от боли.
Буду ли я скучать по нему вечно? Хотел бы я, чтобы было по-другому?
Я расслабился и глубоко вдохнул.
— Да, до Холдена. Он подружился со мной. — Я тихо рассмеялся. — Я имею в виду, это звучит пассивно. Холден никогда не был пассивным — не то, что я. Он практически потребовал, чтобы я был его другом. Это единственный способ, которым это могло сработать, понимаете? Я относился ко всем с недоверием. Но Холден… он был подобен силе, силе… энергии и доброты.
— Вы боготворили его.
Я помолчал, обдумав это.
— Думаю… да. Но это не потому, что он был великим футболистом или большой шишкой, знаменитостью. Я любил Холдена, потому что в нем было что-то особенное… Каким-то образом он заставлял каждого человека в комнате чувствовать, что он здесь самый важный. Как он это делал? Меня это всегда поражало. Он… это трудно объяснить. Нужно было знать его. — Я снова сделал паузу. — Он был просто таким искренним. И его родители тоже были такими хорошими людьми. — Я провел рукой по волосам, позволив воспоминаниям проникнуть в меня. — И наконец-то почувствовал, какой должна быть семья.
«Если ты не собираешься помогать себе сам, то я ничего не могу для тебя сделать».
Я сказал это ему после всего, что он для меня сделал. После всех тех случаев, когда он приходил мне на помощь. После всей его настойчивости я бросил Холдена на произвол судьбы в ту ночь. Если бы я только остался, чтобы поговорить с ним, успокоить его и увести с того балкона раньше… Я подвел его. Боже, я подвел его, и это обжигающее чувство от проникновения ножа навсегда останется у меня в животе. Он врезался в меня каждый раз, когда я двигался. Я почувствовал, как мой разум затуманивается от горя, и попытался вытащить себя на поверхность.
Доктор Кац снова кивнула.
— Родители Холдена знали, что Ваш отец сделал с Вами?
Я сглотнул.
— Да. То есть, они видели синяки. Хотели сдать его в полицию, но я отказывался. У меня больше никого не было, и я не хотел попасть в приемную семью.
— Вас беспокоило, что родители Холдена не предложили Вас усыновить?
— Они практически усыновили меня, хотя у них было не так много денег. И как только поняли, что происходило у меня дома, мистер Скотт навестил моего отца. Не знаю, что он сказал, но после этого мой отец в основном игнорировал меня. В основном.
— Так они все-таки защитили Вас?
— Да, — выдавил я. — Да, они это сделали.
— И они скончались за год до Холдена? — спросила она.
Я кивнул, комок подкатил к моему горлу.
— Они были в возрасте. Холден — поздний ребенок. — Это сильно ударило по нам обоим. Иногда мне казалось, что я воспринимаю это даже тяжелее него… Но я также знал, что это было одной из причин, по которой Холден пристрастился к таблеткам, почему они были так привлекательны для него.
— Я понимаю, почему Вы были так привязаны к Холдену, почему видели в нем не только своего друга, но и своего героя и спасителя. Я вижу это, Райан.
У меня сдавило грудь.
— Да, — вздохнул я. — Мы все делали вместе. Учились в разных колледжах, но потом его взяли в «Форти Найнерс», и он помог мне пройти собеседование на должность их спортивного врача. — Но после этого он стал другим. Каким-то образом слава, казалось, одурманила его. Это приглушило свет, который был в Холдене. А потом он получил травму и начал принимать обезболивающие таблетки… Те же самые обезболивающие, которые я сам в конце концов начал принимать, чтобы продолжить то, на чем он остановился. Почему-то это было менее болезненно, чем признать, что он мертв. Это был единственный способ сохранить ему жизнь и заставить себя исчезнуть. Вы думаете, я сумасшедший, доктор Кац? — я попытался рассмеяться, но получилось как-то странно, сдавленно.
— Сумасшедший? Я стараюсь не использовать это слово в своих диагнозах, Райан. — Она улыбнулась. — Мы все сумасшедшие по-своему. Стала бы я ставить Вам диагноз психического заболевания? Я бы сказала, что отчасти согласна с психиатром, которого Вы изначально посещали, доктором…
— Хаммондом.
— Да, доктором Хаммондом. Он диагностировал у Вас диссоциативное расстройство, вызванное травмой. Я склонна согласиться, основываясь на наших сеансах, хотя расстройство обычно относится к пациенту, имеющему две или более личности. Вы ведете себя иначе, чем некоторые другие пациенты в том смысле, что Вы приняли личность реального человека и отказались от своей собственной. Тем не менее, это был бы мой диагноз, если бы мне пришлось поставить его. К сожалению, разум не всегда укладывается в аккуратные маленькие коробочки, не так ли? — она слабо улыбнулась мне, прежде чем продолжить. — В Вашем случае, однако, это имеет смысл, не так ли? Вы рано научились отделять свой разум от горя, от боли. А потом, когда Холден умер, Вы снова пережили травму и вернулись к своей усиленной и обусловленной реакции: мысленному уходу. Вы винили себя в его смерти. Винили себя за то, что не видели степени его несчастья и не могли ничего сделать, чтобы помочь ему. Я думаю, что в попытке понять это, Вы стали им. И надеялись спасти его так же, как он спас Вас, тем самым ненадолго избежав своего собственного горя. А обезболивающие таблетки, конечно, облегчали отвлечение от истинной проблемы, хотя и не вызывали расстройства.
Я откинул голову назад, посмотрев в потолок.
— Это звучит… безумно. Как мне вообще удавалось ставить одну ногу перед другой, когда я был настолько не в своем уме?
Когда я снова посмотрел вниз, доктор Кац одарила меня еще одной легкой улыбкой.
— Ум может быть очень загадочным. Есть вещи, которые могут сломать нас. Но люди с психическими расстройствами по-прежнему могут работать на работах, требующих сложных навыков, и вносить ценный вклад в развитие общества. Но если мы используем слово «сумасшедший», чтобы охватить широкий спектр психических страданий, включая Ваши, то да, какое-то время Вы были сумасшедшим. Все еще чувствуете себя таковым?
Я глубоко вдохнул и посмотрел в окно, на мгновение ничего не увидев.
Чувствовал ли я себя сумасшедшим? В основном, нет. Но вспомнил то чувство пребывания во сне, которое испытывал после смерти Холдена все то время, пока был в доме Брэндона. Ходил и разговаривал, убеждал себя, что я Холден, жил его жизнью, продолжал с того места, где он остановился, но у меня не было никакой реальной связи ни с чем. До Лили… Именно она вернула меня к жизни, заставила снова захотеть взглянуть в лицо реальности.
— Нет, — наконец ответил я. — Мне все еще грустно. Может быть, мне всегда будет грустно. — Однако это была уже не та печаль, которая вызывала слезы. Теперь печаль просто стала частью меня. Это поселилось в моих костях, и я просто решил, что это всегда будет там. — Но я не чувствую себя сумасшедшим.
Я не мог не думать об Уиттингтоне. Если бы я жил сто лет назад, то был бы одним из тех людей, пускавших слюни где-нибудь в углу, возможно, подвергнутых лоботомии с удалением внутренних органов. Я был бы забыт… невидим, бесполезен. Позорное пятно в моей семье и обществе.
Она кивнула.
— Райан, Вы думаете, что отчасти стали Холденом потому что верили, что должны были умереть той ночью? Вы хотели бы, чтобы это были Вы, а не он?
Я изучал свои руки.
— Да. Иногда я все еще так думаю.
— Вы же понимаете, что Вы так думаете из-за своего отца, верно? Никто из вас не заслуживал смерти. Ни Холден, ни Вы.
Я вздохнул.
— Знаю, — наконец сказал я.
Особенно не он. Только не он. Холден был супергероем, золотым мальчиком.
— Хорошо. — Доктор Кац сделала паузу. — Вы все еще думаете о девушке? Все еще сомневаетесь в ее существовании?
На этот вопрос было труднее ответить. Первые девять месяцев я возвращался в Уиттингтон каждый месяц. И бродил по коридорам, звал Лили, искал что-нибудь, что могло бы указать на ее возвращение. Я уходил в лес и звал ее, но она так и не появилась. Ее там не было. Я искал какие-либо доказательства ее существования, но ничего не смог найти. Это заставило меня почувствовать, что она была частью, созданной моим разумом во время пребывания в этом месте — прекрасной частью моего безумия. Но как это могло быть? Она произносила мысли, которые не были моими. Говорила вещи, о которых я бы даже не догадался. Разве не так? Я занимался с ней любовью, изучал ее тело. Я провел пальцами по волосам, вспомнив о том, как Лили делала то же самое в ту первую ночь на скале.
— Не знаю, — сказал я. — Я так не думаю, но… У меня нет никаких доказательств, кроме того факта, что я все еще чертовски сильно скучаю по ней. Думаете, она была плодом моего воображения?
— Не могу сказать, Райан. — Она на мгновение прикусила кончик ручки. — Тот факт, что она просто исчезла как раз в тот момент, когда Вы признались себе, кто Вы есть на самом деле, указывает на то, что была какая-то связь…
Печаль заполнила мою грудь.
— Понимаю. Это действительно кажется слишком большим совпадением.
— Но, может быть, это просто совпадение. Возможно, у девушки, Лили, была какая-то другая причина для ухода.
— Может быть. — Я вздохнул. — Дело в том, что, если я действительно создал ее — создал целостную личность и чувства этого человека, то это только усиливает мое безумие. Это может указывать на то, что мне действительно требуется несколько диагнозов.
— Никто не требует постановки диагноза. Диагноз чего-либо не меняет расстройства, он просто облегчает его лечение. Но если Лили была симптомом Вашего горя, то теперь ее нет.
— Знаю, — сказал я мрачно. — Но, Боже, она спасла меня. Во многих отношениях…
— И, возможно, это была ее роль. Возможно, Вы создали ее, чтобы спасти себя. Возможно, если Вы поищете в своей памяти, то обнаружите, что делали то же самое раньше. Возможно, и нет. Однако суть в том, что она выполнила свою работу, а потом пришло время уйти. Пришло время Вашему разуму отпустить ее.
«Ты же знаешь, что я тебе больше не нужна, верно?»
Но она была нужна. Я действительно нуждался в ней.
— Вау, это звучит действительно безумно, — пробормотал я.
Доктор Кац снова тихо рассмеялась.
— Говорят, они редко сомневаются в собственном здравомыслии.
— Кто это «они»?
— Сумасшедшие люди, — невозмутимо произнесла доктор Кац.
Я засмеялся, а она усмехнулась.
— И еще одна хорошая новость заключается в том, что диссоциативные расстройства очень хорошо поддаются терапии, особенно индивидуальной психотерапии. Я рада, что Вы пришли ко мне.
— Да, я тоже.
Она на мгновение улыбнулась, а затем выражение ее лица стало серьезным.
— Однако прошел почти год с тех пор, как Вы вернулись в Сан-Франциско. Встречаетесь с друзьями? Снова ходите на свидания, Райан?
— Нет, — сказал я. — Меня это не интересовало. И, честно говоря, я почувствовал, что мне нужно сосредоточиться на том, чтобы стать лучше.
— Хороший выбор. Но не отгораживайтесь от других людей. Вы заслуживаете счастья, Райан. Заслуживаете любви. Возможно, пришло время составить планы и выйти в свет, прощупать почву.
Я улыбнулся.
— Хорошо, я подумаю об этом.
— Хорошо. Очень хорошо. Сегодня Вы добились замечательного прогресса. Наш час истек, но увидимся на следующей неделе.