Полуночная Лили

Глава 23

Лили

В одиннадцать утра в воскресенье в океанариуме было немноголюдно. В тусклом и прохладном помещении, где морские обитатели занимали аквариумы по обеим стенам и даже над головой, возникало ощущение, что ты находишься под водой, как будто в другом мире. Погруженная в свои мысли, я бродила мимо аквариумов от пола до потолка, проводя пальцем по стеклу, когда рыба подплывала прямо к нему, и следовала за ее движением рукой. Я отсиживалась весь предыдущий день, и мне нужно было выбраться, иначе я сошла бы с ума. Этот конкретный аргумент заставил мою бабушку побледнеть, и она предложила мне поехать в Сан-Франциско в океанариум, куда она купила абонемент несколько месяцев назад. У нее была назначена встреча, слава Богу, и поэтому я смогла выбраться одна. Меня не особенно интересовал океанариум. Смысл был в небольшой дозе свободы, в том, чтобы чем-то занять мой разум. И вот я здесь. Хотя я была уверена, что женщина со значком сотрудника океанариума на шее, которая, казалось, следовала за мной, куда бы я ни пошла, не была случайной женщиной. Моя бабушка позвонила кому-то, чтобы убедиться, что я снова не сбегу. Думаю, что не совсем виню ее. Я уже отняла у нее годы жизни. И теперь, после того, что произошло на благотворительном вечере, я была уверена, что она думала, что я могу сломаться в любой момент. И, Боже, может быть, я могла бы. Чувствовать себя психически больной во внешнем мире было невыносимо. Я не могла так жить. Это была вообще не жизнь.

Я почувствовала жар его тела позади себя — осознание этого заставило маленькие волоски на моем затылке встать дыбом — прежде, чем я услышала, как он заговорил. Мое тело напряглось.

— Ты все еще пахнешь так же. Даже здесь. — Его голос был низким и слегка хриплым прямо у меня над ухом. — Я как будто чувствую запах леса вокруг нас, даже сейчас. Сосны, и, — он сделал паузу, и я каким-то образом поняла, что он закрывает глаза, — те полевые цветы, которые растут на берегу ручья — белые. Его дыхание обдало мою шею, я вздрогнула и на мгновение закрыла глаза, ощутив, что поток воды в баках был потоком, текущим мимо нас.

Если бы только.

— Ты не должен быть здесь, — сказала я, но это вышло с придыханием и неуверенно. Это был скорее вопрос, чем утверждение, которое я намеревалась сделать. Мое сердце выскакивало из груди.

— Не должен? — он перекинул мои волосы через плечо и наклонился. — Тогда где я должен быть, Лили?

— Это не лес, Райан. Это реальный мир и…

Мои слова замерли, когда Райан медленно провел вниз своей рукой по моей, его пальцы переплелись с моими. Я крепко зажмурилась.

— И что?

— Как ты нашел меня?

— Я позвонил в автомобильную компанию, которой вы пользовались, сказал им, что забыл кое-что в их машине и попросил назвать адрес. Я последовал за тобой сюда.

— Изобретательно, — сказала я, убрав свою руку из его. Я дрожала, и даже немного возненавидела его за то, что он так поступал со мной. Ненавидела его за то, что он причинял еще больше боли, чем уже причинил.

— Знаешь, я возвращался туда каждый месяц в течение девяти месяцев подряд. Я вернулся в Уиттингтон и искал тебя. Ты преследовала меня. Я ходил по лесу. Звал тебя по имени. Но все это время, все это время, Лили, ты была в нескольких километрах от меня. Ты просто исчезла. Ты действительно собиралась снова оставить меня без каких-либо объяснений? — от боли в его голосе у меня защемило в груди. — Разве ты не подумала и обо мне тоже?

О Боже. О, Райан. Пожалуйста, не поступай так со мной.

Он вернулся назад. Он искал меня.

Райан потянул меня за руку, и мы с ним завернули за угол в маленькую нишу по другую сторону аквариума с медузами. Движущийся свет танцевал вокруг нас в полумраке, и теперь мы стояли лицом к лицу. Он был прямо передо мной — слишком близко — его голубые глаза, высокие скулы, прямой нос и эти губы… Губы, которые я никогда больше не поцелую. Губы, которые, как я видела, целовали кого-то другого.

— Разве того, что рассказала тебе моя бабушка, было недостаточно? — я отвела глаза. — Все, что произошло между нами, ничего из этого не было настоящим. Ничего из этого. Ты был фантазией, не более того. Разве ты не понимаешь теперь, когда знаешь обо мне? Мы были просто двумя больными людьми, бегущими по лесу, как дети, и играющие понарошку.

Он резко откинулся назад, как будто я его ударила.

— Ошибаешься. Ты в это не веришь. Даже не можешь смотреть на меня, когда говоришь это. Это не по-настоящему. Это подделка, Лили. Ложь. Ты ведешь себя так, как будто то, что мы ничего не значили, ложь. То, что было у нас в лесу, являлось настоящим, и это было правильно. То, что я чувствовал к тебе, то, что я чувствую к тебе сейчас, реально.

— Ты не знал, кто я, — прошептала я. — Ты даже не знал, кто ты такой.

Несколько мгновений он наблюдал за мной.

— Значит, все из-за этого? Ты не можешь смириться с тем, что я болен? Поврежденный товар?

— Я… да, — солгала я, собравшись с духом. — Это, и тот факт, что я тоже больна. Я больна. Та девушка, с которой ты целовался на благотворительном вечере… ты должен быть с ней. С кем-то нормальным, кем-то… — я замолчала, не зная точно, как закончить это заявление. Кем-то лучше, здоровее… Кем-то, кроме меня. О, Боже, одна эта мысль причиняла боль с такой силой, что у меня перехватывало дыхание. Я чувствовала, что умираю внутри.

Он рассматривал меня несколько напряженных мгновений, его глаза скользили по моим чертам лица.

— Это то, чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я был с ней?

— Да, — сказала я, почувствовав, что меня может стошнить. — Да, это к лучшему. — Мое тело было холодным и дрожащим. Райан сделал шаг назад. Я открыла рот, чтобы умолять его не уходить, но тут же закрыла его. Это было для него. Это было и для меня тоже. Все к лучшему. Не так ли?

— Почему ты приехала в Сан-Франциско? — потребовал он.

— Почему?

— Да. Если то, что ты чувствовала ко мне, не было настоящим, тогда почему ты здесь?

— Больница… Она одна из лучших и…

— Это ложь. По всей территории Соединенных Штатов есть множество хороших клиник. Почему здесь?

Я перевела дыхание.

— Я просто… хотела убедиться, что у тебя все в порядке. Я хотела иметь возможность проведать тебя, увидеть. Я волновалась, я…

— Тебе было не все равно.

— Конечно, мне было не все равно. Я знаю, каково это — быть больным и одиноким. Но на этом все. Я проверила, как ты, но не хотела больше тебя видеть.

— Ты следила за мной. Я видел тебя. Боже, Лили, я думал, что снова схожу с ума. — Он положил руку на лоб и откинул голову назад, на мгновение уставившись в потолок, прежде чем снова посмотреть вниз, прямо мне в глаза.

Нет, нет, он никогда не должен был заметить меня.

Я моргнула.

— Я не знала, что ты меня видел. Мне очень жаль.

— Ты сожалеешь? Иисус. — Он запустил пальцы в волосы, и без того взъерошенные, как будто провел по ним рукой еще до того, как попал сюда. Я помнила ощущение этих волос, их текстуру, как будто это было воспоминание, отпечатавшееся на моей коже. — Ты сожалеешь, — повторил он, когда я прикусила губу.

— Ты думал, что я была не более чем видением, — сказала я, боль от этого, нелепая и иррациональная снова нашла меня. Но, может быть, ему было бы легче уйти сейчас. И это было хорошо. Так и должно было быть.

— И все же я тосковал по тебе. Я должен был догадаться. — На мгновение он посмотрел мне за спину. — Просто все было так… И мне трудно доверять себе…

— Я знаю. Понимаю.

Что-то появилось в выражении его лица. Что-то, что я не могла прочесть, что-то сильное.

— Ты не думаешь, что это судьба? Что мы встретились друг с другом? А потом, что мы были на одной и той же чертовой вечеринке? Как это может быть не судьбой? Однажды мы нашли друг друга на том огромном пространстве леса — два человека, тянущиеся друг к другу в темноте. Возьми меня за руку, Лили. Держись за меня. Пожалуйста. — Он протянул ко мне руку, умоляя меня взглядом. Я втянула в себя воздух и подняла руку. Так же, как я знала мягкую текстуру его волос, мне хотелось снова запустить в них пальцы, я знала и его сильные, изящные руки. Они коснулись моего тела и моей души. Мне снова захотелось его прикосновений.

Только одно прикосновение, Лили. Почувствуй его любовь еще раз.

Наши кончики пальцев соприкоснулись.

Позади Райана я увидела, как мимо прошла женщина со значком океанариума, взглянула на нас и поспешила прочь. Это был мой ответ. Там была моя судьба. Не Райан. Никогда он…

— Я должна идти, — выдохнула я и опустила руку. — Нет, Райан, я должна идти. Мы никогда не сможем быть вместе. Никогда. Не связывайся со мной больше. Мне нужно идти. — Райан секунду смотрел на меня, а затем опустил руку и отступил в сторону.

— Тогда иди.

Я обошла его и поспешила к выходу, сопротивляясь желанию разразиться рыданиями.

— Привет, девочка, — сказала Ньяла, распахнув дверь и тут же отвернувшись. — Закрой ее за собой. Я пишу. — Я закрыла дверь и направилась к ее кабинету, отчаяние от моей стычки с Райаном заставляло меня чувствовать себя медленной, вялой, с разбитым сердцем.

Я покинула океанариум, нуждаясь в друге, нуждаясь в Ньяле. Я звонила ей, но она не ответила. Я знала, что это не означало, что ее не было дома, и она не была доступна, — она редко отвечала на звонки, — поэтому я надеялась на лучшее и поехала на автобусе в ее дуплекс в Мишене.

— Прости, Ньяла. Не хотела тебе мешать. — Най была дома уже пару месяцев, но я навещала ее здесь только один раз за это время. Она сама ложилась в больницу, когда чувствовала, что распадается на части. За тот год, что я лечилась, она была там несколько раз, и мы быстро подружились, несмотря на то, что у нас не так уж много общего — по крайней мере, на первый взгляд. Ей было за пятьдесят, волосы она заплетала в длинные дреды, ниспадавшие на спину, и обычно одевалась в яркие платья с африканским принтом. Она была теплой и чудесной, и я думала о ней как о матери, хотя и непредсказуемой и склонной к полетам фантазии. По крайней мере, я так это сформулировала. Уверена, что врачи описали бы это по-другому.

— Нет, нет, я могу пока отложить писанину. Я легко могу разговаривать, пока леплю. Позволь мне просто закрыть этот файл. — Ньяла была в одном из своих маниакально-творческих настроений. Это было либо создать, либо умереть, или, по крайней мере, так она это описывала. Иногда она не ложилась спать по три-четыре дня подряд, переключаясь между писательством, ваянием и рисованием. А потом она отсыпалась целую неделю. Однако она никогда не возражала против того, чтобы я навещала ее, когда она была в таком настроении. На самом деле, чем больше вещей она делала одновременно, тем лучше, или так казалось, даже когда она находилась в больнице и выбор художественных принадлежностей был ограничен. Она нажала несколько клавиш на своем компьютере, а затем встала, жестом пригласив меня следовать за ней. Она открыла дверь в комнату в задней части своей квартиры, ту, что выходила окнами в сад и имела окна на трех стенах, пропускающие много естественного света. У нее было установлено несколько мольбертов и стол, на котором, казалось, она создавала женский бюст. Она села перед глиной и начала обрабатывать ее руками.

— Садись, — она указала на ягодно-розовый, мягкий антикварный диван у стены напротив нее. Я села, откинувшись на спинку и громко вздохнув.

— О-о-о. Что случилось? — спросила Ньяла.

— Райан. Я столкнулась с Райаном на вечеринке, а потом он… нашел меня. — Руки Ньялы замерли лишь на мгновение, прежде чем она снова начала работать, но ее глаза оставались прикованными ко мне.

— Он нашел тебя?

— Ты не кажешься удивленной.

— Я и не удивлена.

Я наклонила голову.

— Почему?

— Потому что это судьба.

Я застонала.

— Это второй раз за сегодняшний день, когда я слышу это слово.

Ньяла взглянула на меня.

— Судьба — это язык, на котором Бог говорит с нами, детка. Однако наше дело — слушать. Что случилось?

Я наклонила голову, вникнув в ее слова. И была удивлена, что Ньяла верила в Бога, что любой человек с любой болезнью может верить в любящего Бога. Почему тогда он не мог исцелить нас? Разве мы не были достойны этого? Но я отложила эти мысли в сторону и рассказала ей о том, как столкнулась с Райаном на благотворительном мероприятии, а затем о том, как он появился в океанариуме этим утром.

— Черт, — сказала она, слово было наполнено удивлением. Трудно было удивить Ньялу, когда она была в одном из своих творческих настроений.

— Да, — сказала я. — Я знаю.

Ньяла на мгновение замолчала, сосредоточившись на том, что делала с глиной, лежавшей перед ней.

— Ты никогда не переставала любить его, — сказала она.

Я глубоко вздохнула.

— Да. Я все еще люблю его. Но это все равно не имеет значения. — И горевать по нему так, как я горевала месяцами… Я не могла этого больше делать. Только не снова.

— О, это имеет значение. Я бы сказала, что это очень важно.

Я покачала головой.

— Я не сделаю этого с ним, Най.

— Чего? Не взвалишь на него такое бремя, как ты?

Я издаю слабый смешок, лишенный юмора.

— В целом, да. — Я сделала паузу. — Он так хорошо выглядит, Ньяла. — Я не смогла сдержать легкой улыбки, которая тронула мои губы. — Он выглядит здоровым и… счастливым.

— А ты нет? Здоровье, я имею в виду?

Я покачала головой.

— Нет. И я, вероятно, никогда такой не буду, по крайней мере, полностью. Ты знаешь мое прошлое, Най. Что я могу предложить ему, кроме обещания беспорядочной жизни? И того, что заставлю задаваться вопросом, не собираюсь ли я просто… перейти к одному из моих эпизодов в любой момент?

Она приподняла бровь, но не отрывала глаз от своей работы.

— Эпизоды? Это так специалисты называют их в наши дни?

Нет, так их называла моя бабушка, и я переняла этот термин.

— Ты поняла, что я имею в виду. Най. После всего, через что Райан прошел, заслуживает ли он того, чтобы иметь дело с этим? Иметь дело со мной? Заслуживает ли он такой участи? — я прикусила губу, обдумывая вопрос, когда меня охватило отчаяние.

Ньяла пожала плечами.

— Заслуживает? Разве кто-то из нас заслуживает того, что получает в этой жизни? Разве это так работает? — она пожала плечами, ответив на свой собственный вопрос. — Иногда, я полагаю. Но, по большей части, нет.

Я вздохнула.

— Я просто… почему я такая? Я хочу быть свободной от всего этого. Боже, я просто хочу отбросить все это.

Ньяла смотрела на меня с сочувствием.

— Ты не можешь. Некоторые вещи нужно носить с собой. Это не наше дело — знать «почему». Послушай, детка, жизнь — это череда вещей, которые мы выбираем, и вещей, которые мы носим с собой. — Она встала, взяла тряпку со стола перед собой и вытерла руки, прежде чем сесть рядом со мной на диван. — То, что мы выбираем, что ж, это наше. Но у нас нет права голоса по поводу вещей, которые мы носим с собой. Некоторые из них тяжелее других, с некоторыми мы в конце концов можем расстаться, а некоторые мы должны сохранить. У нас нет выбора в том бремени, которое нам поручено нести, но у нас есть выбор в том, как мы его несем. Мы можем повесить их на спину и идти по миру, сгорбившись под их тяжестью, как человек, который должен провести свои дни на колокольне. Или мы можем стоять прямо, как одна из тех африканских королев, несущих на голове плетеную корзину. — Она выпрямила спину и высоко подняла голову, демонстрируя свои слова, а затем мягко улыбнулась. — Нет, детка, мы не можем выбирать, что мы носим, но можем выбирать изящество, с которым мы это делаем.

Я тихонько всхлипнула, и по моей щеке скатилась слеза. Я улыбнулась и провела по ней пальцем.

— Итак, ты Квазимодо или королева? — спросила она.

Я тихо рассмеялась, вытерев очередную слезу.

— Я хочу быть королевой.

Ньяла одарила меня ослепительной улыбкой.

— Хорошо. Встань прямо. Сделай ставку на свои права, дорогая моя. Райану — или любому другому мужчине, если уж на то пошло, — повезло бы заполучить тебя: храбрую, красивую девушку. — Она встала и вернулась к своей скульптуре.

— Даже если я королева, меня все равно трудно любить, — настаивала я.

— Я не нахожу, что тебя трудно любить. На самом деле я нахожу это довольно простым.

Я улыбнулась.

— Это потому, что ты просто… принимаешь меня.

— Может быть, он тоже хочет принять тебя.

— Я не должна позволять ему это.

Но я хочу позволить ему. Я так много хочу ему позволить.

— Возможно, это не твой выбор. И, малышка, те, кто видит, что мы несем, и все равно хотят нас — это те, за кого нужно держаться.

— Как это может когда-нибудь закончиться хорошо, Най? — спросила я.

— О, Лили. «Долго и счастливо» — не означает «жизнь в совершенстве». Я не думаю, что кто-то верит, что «Долго и счастливо» означает, что не будет несчастливых дней, даже несчастливых лет. Это значит любить вечно, несмотря на все многочисленные причины, по которым легче этого не делать.

Я снова громко вздохнула, подумав, что Райан не понимал, с чем он может столкнуться, что навсегда может означать для нас двоих.

— О, эта тоска, — сказала Ньяла и рассмеялась. — Я должна написать об этом в одном из своих романов.

Я бросила на нее притворно строгий взгляд, а затем улыбнулась.

— Я должна написать свой собственный роман. У меня, очевидно, есть для этого воображение.

Ньяла кивнула.

— У тебя сердце художника. Вот почему так много из нас теряют рассудок.

Я рассмеялась.

— Что?

— Правда. Зайди в любое учреждение в мире и проведи опрос. У меня нет никаких научных данных, подтверждающих это, но, по моим личным наблюдениям, большинство сумасшедших людей — художники. Это более чувствительные души — они должны быть такими, чтобы создавать произведения искусства, на которые откликаются другие. Но это означает, что их легче сломать.

Я покачала головой и улыбнулась.

— Я не художник.

— Может быть, ты просто еще не нашла свое искусство. — Она откинула голову назад и окинула свою глину оценивающим взглядом, а затем вернулась к работе. — Подумай, например, о том, что значит быть писателем — ты должна создать целый мир в своей голове, а затем создать персонажей настолько правдоподобными, что ты бы знала каждую их мысль, каждую их мечту, каждое намерение, каждый потенциал, каждую мотивацию. Ты должна жить в их голове достаточно долго, чтобы понять их, рассказать их историю. Ты должна сделать их настолько правдоподобными, чтобы здравомыслящие люди действительно влюбились в этого персонажа. Или оплакивали их потери, или испытывали гнев от их имени, испытывали к ним подлинные эмоции. Думаю, что писатель должен быть хотя бы частично сумасшедшим, чтобы сделать что-то подобное.

ДА. Да, именно так это могло бы быть для меня в моем собственном сознании.

Я никогда, никогда не должна пробовать свои силы в писательстве, потому что у меня не было никаких проблем с погружением в другой мир. Моя проблема заключалась в том, что я хотела остаться там. И я не знала бы, был ли мир, в котором я внезапно оказалась, реальным или нет. Вот на что это было похоже — сойти с ума — словно прыгнуть прямо в роман. В любом случае…

— Думаю, большинство авторов сказали бы, что у них просто живое воображение, — поправила я.

Она щелкнула пальцами, и маленький кусочек глины отлетел от ее руки.

— Да! А у нас с тобой самое яркое воображение из всех. В следующий раз, когда одна из нас увидит человека, которого нет, или узнает все мысли и чувства своего видения, о нас скажут: «Не правда ли, у нее особенно яркое воображение? Какое чудо! Оно не просто яркое, оно поразительно яркое. Самое яркое из всех!».

Я рассмеялась, и на душе у меня стало легче. Ньяле каким-то образом это удалось. Всегда удавалось. Думаю, некоторые люди могли бы назвать ее сумасшедшей — и были времена, когда она погружалась в темную бездну, куда попадала только она, — но я называла ее своим чудом. Она каким-то образом смогла изменить мой взгляд на всю ситуацию, обеспечить тот крошечный сдвиг в восприятии, который дал мне надежду подняться над проблемой. И это всегда казалось правильным, потому что она могла озвучить то, что уже было в моем сердце. Как она это делала, я не была уверена, но если это не говорило о чудесах, то тогда я не знаю, что это было.

— Эти шарлатаны и продавцы таблеток могут попытаться поставить нам какой-нибудь другой диагноз, но Лили, девочка, наш настоящий диагноз — это особенно живое воображение. И мы обе это знаем. — Она одарила меня широкой улыбкой.

О, если бы только это было правдой.

И все же иногда приходилось смеяться. И это именно то, что я сделала, рухнув спиной на диван.

Я почувствовала себя немного лучше, когда оставила Ньялу по уши в ее глине, хотя встреча с Райаном в океанариуме все еще давила мне на сердце тяжелым грузом. На ходу я достала телефон, чтобы позвонить бабушке. Она ответила после второго гудка.

— Привет, дорогая.

— Привет, бабушка. Я просто хотела сообщить тебе, что направляюсь домой.

— Хорошо. Мне нужно ненадолго сбегать в магазин, так что, возможно, меня не будет дома, когда ты приедешь. У меня на плите стоит кастрюля с подливкой. Ты хорошо провела время в океанариуме?

Я колебалась.

— Да. Бабушка, ты вызвала кого-то, чтобы за мной следили там?

Последовала пауза.

— Нет. Зачем мне это делать?

— Потому что ты мне не доверяешь.

И могу ли я действительно винить ее?

Она вздохнула.

— Я действительно доверяю тебе, Лили. И я хочу, чтобы ты выходила из дома. Это полезно для тебя. Я просто не хочу…

— Я знаю. Ты не хочешь, чтобы я виделась с Райаном. Мы говорили об этом. Я согласилась.

— Правильно. Кстати говоря, я вызвала грузчиков. Мы вылетаем обратно в Колорадо через две недели.

Я сглотнула.

— Все в порядке?

— Все в порядке. Я скоро тебя увижу?

— Да, скоро увидимся.

Мне потребовалось чуть больше сорока пяти минут на общественном транспорте, чтобы добраться из центра Сан-Франциско в Марин. Оттуда я направилась к съемному дому моей бабушки и открыла дверь.

— Эй?

Ответа не последовало. Я пошла на запах бабушкиной «подливки» — сочных помидоров, базилика и чеснока — и увидела, как она тушится на плите. Схватив деревянную ложку, которую она положила на подставку сбоку от плиты, я подняла крышку кастрюли, наклонилась и вдохнула приятный запах. Я помешала соус, закрыла крышку и подошла к раковине, чтобы вымыть руки, а затем приготовить салат.

— Лили, — раздался глубокий голос позади меня.

Вздрогнув и резко обернувшись, я обнаружила Джеффри, стоящего в дверях. Мое сердце заколотилось в груди.

— П-Привет, — сказала я. — Я как раз собиралась приготовить салат. Ты присоединишься к нам за ужином?

Он покачал головой.

— Нет. У меня назначена встреча сегодня вечером.

— Хорошо, — сказала я, взглянув на бейдж с именем, приколотый к лацкану его костюма. С чего бы ему носить бейджик с именем? Я нахмурилась и моргнула, глядя на него, не в состоянии прочитать его с другого конца кухни. Внезапно он начал наступать на меня, и я втянула воздух, мои глаза метнулись к его лицу. Я прижалась задницей к раковине, не в силах отступить больше, чем уже отступила. Джеффри остановился в шаге от меня. Он поднял руку и провел костяшками пальцев по моей щеке. Я вздрогнула.

— Ты кажешься такой нервной рядом со мной. Почему? Я здесь, чтобы помочь тебе. Я только хочу…

— Лили, — позвала моя бабушка из фойе. Джеффри отступил назад.

— Я здесь, — громко позвала я. Джеффри бросил на меня последний оценивающий взгляд, а затем повернулся и вышел из кухни. Я услышала, как он коротко переговорил с бабушкой, а затем входная дверь закрылась. Через несколько секунд на кухню вошла бабушка с пакетом продуктов в руках. Я взяла у нее сумку, и она наклонилась ко мне, когда я поцеловала ее в щеку.

— Ты в порядке? Выглядишь осунувшейся.

— Я в порядке, — тихо сказала я. — Собиралась приготовить салат. — Я повернулась к холодильнику.

— Было бы здорово.

— Бабушка, насчет Джеффри… — звон дверного звонка прервал меня. — Я открою, — пробормотала я.

Я прошла через гостиную в большое фойе, заглянув сквозь занавеску рядом с дверью. Это была женщина, наполовину отвернувшаяся, но я сразу узнала ее. Женщина с благотворительного вечера. Женщина, которая была с Райаном.

— Боже мой, — прошептала я. Она обернулась и увидела, что я украдкой смотрела на нее. Сделав глубокий вдох, я открыла дверь. — Да? — спросила я, притворившись, что не знала, кто она такая.

— Не притворяйся, что не узнаешь меня, — сказала она. — Могу сказать по твоему выражению лица, что ты узнала. Меня зовут Дженна. Могу я войти?

Я уставилась на нее. Она была почему-то еще красивее, когда небрежно одета в джинсы и свитер. Ее каштановые волосы были распущены и вились вокруг красивого лица, а глубокие карие глаза составляли потрясающий контраст с ее кремовым цветом лица.

— Как ты узнала, где я живу?

— Я хорошо дружу с клиентом, который помог организовать благотворительную акцию, — сказала она, не вдаваясь в подробности. Я предположила, что у нее был доступ к списку гостей и всей информации, относящейся к этому. Я вздохнула и отступила, придержав перед ней дверь.

Какой замечательный способ завершить «чудесный» день.

— Кто там, Лили? — позвала моя бабушка.

— Кое-кто ко мне, — крикнула я в ответ, жестом пригласив Дженну следовать за мной в официальную гостиную справа от фойе. Несомненно, бабушка подслушивала бы под дверью, но я не могла заставить себя беспокоиться. Не сегодня. Я расположилась на диване, а Дженна села на кушетку лицом ко мне.

— Думаю, я просто перейду прямо к делу, — сказала она. — Я знаю, кто ты. Знаю о тебе и пришла сказать, чтобы ты держалась подальше от Райана.

Что за черт?

Я издала небольшой смешок.

— Ты знаешь обо мне? Что именно ты знаешь?

— Я слушала, когда вы разговаривали с ним в вестибюле. И слышала, что твоя бабушка сказала о том, что ты больна. О том, что ты проходишь лечение в больнице — психиатрической клинике, я полагаю. Целый год? Ты, должно быть, очень, очень встревожена. Все еще проходишь лечение? Встревожена? — она склонила голову набок и прищурила глаза, как будто могла бы больше рассказать о моем психическом состоянии, если бы посмотрела достаточно пристально.

Я почувствовала, что побледнела, поэтому сцепила руки на коленях. Не была уверена, что когда-либо раньше испытывала к кому-то такое глубокое отвращение.

Змея.

— Не уверена, что моя ситуация — это твое дело, Дженни, не так ли?

Девушка одарила меня улыбкой, но она превратилась в нечто, граничащее с насмешкой.

— Дженна, — поправила она, ее голос источал фальшивую сладость. — Послушай, Лили, Райан подробно рассказал мне о своей собственной борьбе, фактически излил свое сердце. Он наконец-то оправился от своей потери. Ты действительно думаешь, что ему нужно привнести в свою жизнь больше непредсказуемости? Еще больше хаоса и неопределенности? Если он тебе небезразличен, а я подозреваю, что это так, судя по тому, как ты смотрела на него на том мероприятии, ты, конечно, видишь, что я права.

Я сделала паузу, посмотрела на нее, изо всех сил стараясь не дать ей увидеть, как сильно ее слова повлияли на меня. На самом деле, это было причиной моей боли из-за Райана. Как эта ужасная женщина узнала об этом? Словно она смогла заглянуть прямо в мое сердце, и это было невыносимо. И тот факт, что он поделился с ней своими самыми сокровенными секретами, просто… причиняло боль. И это была та женщина, к которой сейчас испытывал чувства Райан? Я предположила, что должна быть лично оскорблена его плохим вкусом в отношении женщин. Он целовал ее. Его рот был на губах женщины, сидевшей сейчас передо мной, способной извергать такие уродливые, отвратительные вещи. И я сказала ему, что он должен быть с ней? И практически потребовала, чтобы он выбрал ее. Потому что я думала, что это правильно, лучше.

Я не ответила на ее вопрос.

— Мы с ним только начинаем нечто совершенно особенное. Я полагаю, он чувствует некоторую привязанность к тебе, потому что ты была рядом в очень трудное время в его жизни, и я полагаю, он чувствует, что не может отказать тебе сейчас. Он, должно быть, очень жалеет тебя. — Она покачала головой, как будто эта мысль огорчила ее. — Итак, поступи правильно — окажи ему услугу, не заставляй его делать выбор, который вызовет у него чувство вины. Ему не нужно, чтобы у него на уме была еще одна вещь.

— Я бы хотела, чтобы ты сейчас же покинула мой дом.

— Хорошо. Я закончила. — Она встала. — Подумай над тем, что я сказала. Уверена, ты поймешь, что я права.

— До свидания, Джемма.

Она снова прищурилась и посмотрела на меня.

— До свидания, Лили. Будь здорова. — Но выражение ее лица опровергало эти слова. Если бы человека можно было убить одним последним взглядом, я бы лежала на полу в луже крови.

Я не стала вставать. Мои руки тряслись от гнева, но также и от унижения. Это было почти так, как если бы Дженна являлась воплощением всей моей глубочайшей неуверенности. Она вышла из комнаты, и мгновение спустя я услышала, как за ней тихо закрылась входная дверь. Услышала тихий звук бабушкиных туфель, удаляющихся в сторону кухни, и глубоко выдохнула. Мгновение спустя я услышала грохот из кухни, и бабушка сказала:

— О, Боже, какой беспорядок.