Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Накануне интервенции

Когда были приняты принципиальные решения о войне, встал вопрос о выработке плана военных действий. Однако для принятия этих, уже конкретных, решений (и прежде всего о выборе главного маршрута движения войск) необходимо было получить информацию о положении дел в России, об отношении разных кругов русского общества к возможной перспективе возведения польского кандидата на русский трон. В первую очередь было важно узнать настроения населения на землях северо-запада России, через которые шел наиболее короткий путь к Москве.

Доставить такие сведения должен был Александр Госевский, направившийся в свое староство — пограничный Велиж. Как стало известно от него самого смоленским воеводам, он получил от короля полномочия вести на рубеже переговоры с властями русских пограничных городов[279]. Такие переговоры должны были дать велижскому старосте представление о положении дел в этом стратегически важном районе. Сложившееся здесь положение облегчило А. Госевскому выполнение поставленной перед ним задачи.

Благодаря появившемуся недавно исследованию И. О. Тюменцева, в настоящее время можно составить достаточно ясное представление об изменениях в положении дворянства на землях, признавших власть тушинского «царя». Критикуя более ранние представления о характере тушинского лагеря, исследователь убедительно показал, что дворянство целого ряда районов Русского государства активно способствовало переходу своих уездов под власть Лжедмитрия II и извлекло из этого немалые выгоды. Правда, традиционное деление дворянства на «чины» в полной мере сохранялось и в тушинском лагере, но характер пополнения этих «чинов» существенно изменился. Большое значение имело то, что верхний слой дворянского сословия — члены «государева двора» — в своей основной массе сохранили верность Василию Шуйскому[280]. Ни один из влиятельных боярских кланов в своем большинстве не перешел на сторону нового «царя»[281].

Тем самым открылись возможности повышения на лестнице социальной иерархии для тех кругов дворянства, которые при сохранении традиционного порядка не могли бы на это рассчитывать. Это прежде всего касалось провинциального дворянства, которое в обычное время не могло рассчитывать на то, чтобы войти в состав «государева двора». По подсчетам И. О. Тюменцева, из среды «городовых» дворян — низшего слоя дворянского сословия — происходила почти половина стольников и стряпчих Лжедмитрия II, из среды «городового» дворянства происходила и большая часть московских и выборных дворян тушинского двора[282]. Получение новых «чинов» сопровождалось получением новых владений как за счет поместий и вотчин знатных приверженцев Василия Шуйского, так и за счет раздачи оказавшихся под властью Лжедмитрия II дворцовых земель. Эти перемены были особенно значимы для дворянских корпораций северо-запада, Поволжья, Северской земли, которые ранее вообще не имели своих представителей в составе «государева двора», а теперь их члены получили доступ даже к думным чинам[283]. Неудивительно, что дворянство этих окраин особенно упорно держалось за Лжедмитрия II. «Чины» давали доступ к власти и управлению, поэтому для бывших городовых дворян стали доступны и посты воевод в подчинившихся власти Лжедмитрия II городах.

Все сказанное в полной мере относится и к северо-западу, что может быть показано на ряде относящихся к этому региону конкретных примеров. Это тем более важно, что положение в этом регионе (в отличие, например, от Замосковного края) не привлекало к себе внимания И. О. Тюменцева. Кроме того, их анализ поможет уточнить наблюдения И. О. Тюменцева, касающиеся изменений в отношениях между дворянством и властью на землях, признавших тушинского «царя».

Так, кн. Леонтий Иванович Шаховской, двадцать лет служивший выборным дворянином по Зубцову, к началу 1610 г. стал «дворянином московским», а три его сына стольниками[284]. К началу 1610 г. стольниками стали и ржевские помещики Федор, Андрей и Павел Тютчевы[285]. Но особенно значительным было возвышение Федора Михайловича Плещеева, сыгравшего большую роль в переходе псковских и новгородских пригородов на сторону Лжедмитрия II. В одном из летописных рассказов о событиях он назван «луцким помещиком» — одним из членов дворянской корпорации Великих Лук, которая вообще не была представлена в составе «государева двора»[286]. В июле 1608 г. он уже носил боярский сан и был наместником и воеводой Великих Лук[287].

Это назначение заслуживает особого внимания. Общей нормой практики управления в Русском государстве ХV–ХVІ вв. было назначение воеводами и наместниками в города людей, не принадлежавших к кругу местных землевладельцев, не связанных с местным дворянским обществом и поэтому более способных отстаивать перед его лицом интересы государственной власти. Назначение Ф. М. Плещеева было существенным отступлением от этой практики. На своем посту Ф. М. Плещеев представлял в большей мере интересы местной дворянской корпорации, а не власти в Тушине. И такое назначение не было единственным. Так, в начале 1610 г. воеводами во Ржеве-Володимировой были кн. Леонтий Иванович Шаховской и Гавриил Юдич Хрипунов[288] — оба местные землевладельцы[289]. Из местнического дела 1627 г. можно узнать, что еще в одном городе того же региона — Торопце — воеводами были Александр Чеглоков, Михаил Обедов, Иван Кафтырев[290], также выходцы из местного дворянства[291]. Практика эта получила такое распространение, что с ней пришлось считаться и после возвращения уездов северо-запада под власть царя Василия. Так, из того же местнического дела мы узнаем, что новым воеводой в Торопец был прислан М. В. Скопиным-Шуйским Иван Афанасьевич Мещерский «по прошенью их, торопчан»[292].

На территории Замосковного края эти важные приобретенные провинциальным дворянством преимущества были во многом обесценены тем, что дворяне не могли в полной мере воспользоваться доходами от своих старых и новых владений, которые во все возрастающих размерах присваивало себе наемное польско-литовское войско царя Дмитрия, а на все это накладывались грабежи отрядов «загонных людей», состоявших из казаков и беглых панских пахолков[293]. В результате к весне 1609 г. обозначился решительный отход дворянства Замосковного края от тушинского лагеря, дворяне этих уездов начинали в массовом порядке отъезжать из лагеря в Тушине[294].

Однако положение на северо-западе заметно отличалось от тех условий, которые сложились на землях вокруг Москвы и на север от нее, где постоянно находилось польско-литовское войско. На территории северо-запада польско-литовских войск практически не было. Из подробного рассказа нескольких летописных повестей о событиях в Пскове в 1608–1610 гг. видно, что после признания здесь власти Самозванца дело ограничилось присылкой воевод из Тушина и конфискацией «казны» псковских гостей[295]. Лишь в 1610 г. под городом появился «Олисовской пан с литовскими людьми и с черкасы»[296]. Лишь в Дорогобуже и Вязьме стояли гарнизоны[297], контролировавшие путь, по которому из Речи Посполитой шла в Тушино военная помощь. У дворянства северо-запада России тем самым не было столь веских причин отступаться от царя Дмитрия, как у дворянства Замосковного края.

Однако общее изменение соотношения сил в пользу лагеря сторонников царя Василия не могло не способствовать ослаблению позиций сторонников тушинского царя и на северо-западе.

Для сторонников царя Дмитрия в этом регионе главной задачей было добиться подчинения Новгорода — главного центра края, продолжавшего оставаться под властью царя Василия. С осени 1608 г. в Старой Русе стали собираться войска для похода на этот город. Сюда прибыл из Тушина отряд во главе с полковником Я. Кернозицким, отряды русских сторонников Лжедмитрия II с северо-запада во главе с Ф. М. Плещеевым и запорожцы полковника Грица[298]. Военачальники организовали блокаду Новгорода, рассчитывая на его скорую сдачу[299]. Однако уже зимой 1608/09 г., когда началось восстание населения Поморья и новгородских пятин против тушинцев, войска Кернозицкого вынуждены были отойти от города к Старой Русе[300]. В мае 1609 г. корпус Кернозицкого, отступавший от Старой Русы под напором русско-шведских войск, посланных из Новгорода М. В. Скопиным, был разбит в сражении у с. Каменки Торопецкого уезда, полковник «не со многими людьми» бежал во Ржеву-Володимирову[301]. Поражение Кернозицкого, ставшее началом перелома в борьбе между двумя лагерями в масштабе всего Русского государства, имело свои последствия и для положения на северо-западе. Уже 18 мая жители Торопца направили шведскому военачальнику Э. Горну, участвовавшему в сражении с Кернозицким, своих представителей, заявивших о возвращении города под власть царя Василия и просивших прислать им военную помощь[302].

Еще одним следствием поражения Кернозицкого стала активизация действий воевод Смоленска — другого крупного центра северо-запада, сохранявшего верность царю Василию. Две сохранившиеся отписки смоленских воевод дают достаточное представление о предпринятых действиях и их результатах[303]. Их отписки подтверждают сообщения «Нового летописца» и шведских источников о переходе Торопца под власть царя Василия. Воеводы Торопца, кн. Федор Шаховской и Тимофей Тарбеев[304], сообщили от имени «торопчан» об их желании «с Смолняны быти в единстве».

В конце мая 1609 г. из Смоленска вышел большой отряд смоленских и брянских дворян во главе с кн. Я. П. Барятинским. Задачей отряда, который должен был идти к Торжку на соединение с войском М. В. Скопина-Шуйского, было также очистить от тушинцев лежавшие на пути похода города. Первой целью похода стали смоленские пригороды Дорогобуж и Вязьма — около Дорогобужа был разбит отряд ротмистра Чижа, а 3 июня «воров и литовских людей побили и знамяна и набаты и языки поймали и Вязму взяли». Вяземские и дорогобужские дети боярские присоединились к смоленской рати. Затем пришел черед еще одного смоленского пригорода — Белой. Местные воеводы кн. Иван Андреевич Хованский и Иван Колычев[305] вместе с «белянами» «добили челом». Кн. И. А. Хованский с отрядом местных дворян присоединился к смоленской рати, И. Колычов был выслан в Смоленск, а оттуда воеводой на Белую был послан смоленский дворянин Андрей Дедевшин. В июле 1609 г. смоленская рать встретилась с войсками М. В. Скопина-Шуйского в Торжке.

Чувствительность нанесенного по сторонникам царя Дмитрия удара была связана не только с тем, что сократился ареал контролировавшейся ими территории. Благодаря действиям смоленской рати оказалась прервана связь между землями на северо-западе и лагерем в Тушине. Их положение ухудшилось и благодаря заключению союза между Шуйским и шведским королем Карлом IX. Шведы не ограничились тем, что выслали царю Василию военную помощь. Они стали оказывать давление на власти пограничных русских городов, требуя от них подчиниться царю Василию[306].

Как видно из данных, приведенных выше, часть сторонников Лжедмитрия II выразила готовность подчиниться прежней власти, однако другая часть стала прилагать усилия, чтобы изменить положение в свою пользу. В поисках поддержки они пошли по ставшему уже традиционным пути, обращаясь в Речь Посполитую, откуда в предшествующие годы тушинский лагерь постоянно получал военную помощь.

Так, уже в марте 1609 г., столкнувшись под Копорьем с идущими на помощь Шуйскому шведскими войсками, ивангородский воевода кн. И. Ф. Хованский обратился к «державце» Дерпта с предложением о совместных действиях против шведского «державцы» в Нарве[307]. В июне 1609 г. к тому же «державце» обратились псковские воеводы и всегородные старосты с просьбой прислать им на помощь «ратных охочих волных конных и пеших людей»[308].

Тогда же, в июне 1609 г., воеводы Великих Лук и Заволочья, опасаясь, что после падения Торопца их города подвергнутся нападению войск Шуйского, обратились к властям Полоцка с просьбой прислать им на помощь войско и разрешить покупать в Полоцке порох и свинец[309].

В числе польских военачальников пограничных городов, к которым обращались за помощью, оказался и Александр Госевский[310]. Велижское староство привлекло к себе особое внимание потому, что отрезанные от Тушина воеводы городов русского северо-запада рассчитывали, посылая гонцов с грамотами через эту пограничную польскую крепость, восстановить связь со своим царем. Одновременно воеводы и население («поспольство») Великих Лук постоянно просили Госевского прислать войско, чтобы совместными силами попытаться вернуть под власть Лжедмитрия II Торопец. Эти обращения послужили удобным поводом для того, чтобы велижский староста в июле 1609 г. посетил Великие Луки. Вопреки заявленной цели его посещения он вовсе не собирался участвовать в военных действиях на стороне приверженцев Лжедмитрия II[311]. Подлинной целью поездки А. Госевского было ознакомиться на месте с положением дел на русском северо-западе и попытаться выяснить, можно ли добиться добровольного подчинения населения этого региона польскому претенденту на трон.

В известном плане его миссия быстро увенчалась успехом. На тайной беседе с велижским старостой один из великолукских воевод сразу же объявил ему от имени местных дворян о их горячем желании подчиниться власти польского короля. Запись разговора, сделанная А. Госевским, позволяет судить о том, какие причины склоняли дворян к такому решению. Те важные преимущества, которые местное дворянство приобрело за время пребывания в тушинском лагере, составляли лишь одну сторону медали. Другой стало резкое усиление активности посадских общин и служилых людей «по прибору» в городах — центрах отдельных территорий, которые стали претендовать на участие в управлении ими на равной ноге с местным дворянством, а то и оттесняя его на второй план. Хорошей иллюстрацией может служить положение дел в одном из главных центров северо-запада — Пскове. Если сам переход Пскова и его пригородов на сторону Лжедмитрия II в сентябре 1608 г. произошел при активном участии местных детей боярских во главе с будущим наместником Великих Лук Ф. М. Плещеевым, то в дальнейшем, по крайней мере с весны 1609 г., в Пскове утвердилась власть «меньших» посадских людей и стрельцов, сопровождавшаяся репрессиями по отношению к детям боярским и «нарочитым мужам», «гостям», представителям городской верхушки. Воеводы, в руках которых формально продолжала сохраняться власть, должны были выполнять решения «меньших» людей, от имени которых «мужик простой» Тимофей Кудекуша «трепец», т. е. чесальщик льна, «воеводам указывал»[312].

Судя по высказываниям воеводы в беседе с А. Госевским, сходным образом обстояло дело и в Великих Луках. «Наши собственные крестьяне, — жаловался воевода, — стали нашими господами, нас самих избивают и убивают, жен, детей, имущество наше как добычу берут. Здесь на Луках воеводу одного, который передо мною был, на кол посадили, лучших бояр повешали и погубили, и теперь всем сами крестьяне владеют, а мы, хоть и воеводы, из рук их на все смотрим». Близость положения в Великих Луках к положению в Пскове проявлялась также в том, что сложившимся состоянием дел были недовольны, судя по сообщению Госевского, и «лучшие» посадские люди. Воевода сетовал на то, что в его распоряжении нет военной силы, с помощью которой он мог бы навести порядок. Находившийся в Луках отряд донских казаков (200 коней) для этой цели явно не годился.

Не желая утратить приобретенные выгоды, местное дворянство не хотело возвращаться под власть царя Василия. Вместе с тем, чтобы пользоваться этими преимуществами, оно нуждалось в поддержке, которая помогла бы отодвинуть на второй план ставшее излишне самостоятельным простонародье. Такую поддержку дворяне рассчитывали получить от нового государя из Речи Посполитой.

Как видно из донесения Госевского, его контакты не ограничивались Великими Луками. Так, еще до перехода Торопца под власть царя Василия он вступил в сношения с местными дворянами, которые обещали ему, что не только Торопец, но и Белая готовы принять государя из Речи Посполитой. Во время пребывания в Великих Луках он добился освобождения нескольких находившихся там в плену детей боярских из Торопца, которые должны были быть отосланы в этот город, чтобы продолжить начатые ранее переговоры. Все это позволило А. Госевскому сделать в своем донесении общий вывод, что «московское дворянство и некоторые лучшие посадские люди желают иметь над собой государя королевской крови».

Вместе с тем А. Госевский не скрывал от своего патрона — литовского канцлера, что на пути к утверждению польского кандидата на землях русского северо-запада стоят большие трудности. Во время пребывания в Великих Луках он убедился, что «поспольство» — посадские люди — в отличие от дворян упорно поддерживает царя Дмитрия. Посадские люди Великих Лук, Невеля и Заволочья постоянно предлагали А. Госевскому «доставать на царя Дмитрия» Торопец и были готовы провести для этого всеобщую мобилизацию. Именно из-за такой позиции «поспольства» великолуцкие дворяне вынуждены были вести свои переговоры с Госевским тайно и скрывать свои намерения. Таким образом, основная масса населения была явно враждебна польскому кандидату, а в ее руках находилась в тот момент реальная сила. Вместе с тем все эти люди доверчиво ожидали военной помощи из Речи Посполитой, и на использовании этих ожиданий А. Госевский построил план действий, который он предложил канцлеру (а через него и самому королю Сигизмунду III).

А. Госевский предлагал воспользоваться этими ожиданиями и под предлогом организации совместных действий против сторонников Василия Шуйского направить в пограничные города польские войска, разместить их там, а затем с помощью местных дворян привести население к присяге на верность королю. По отношению к Великим Лукам и соседним с ними городам он готов был взять решение этой задачи на себя, а по отношению к Пскову такую задачу должен был, по его мнению, взять на себя гетман Я. К. Ходкевич, командовавший армией, воевавшей со шведами в Ливонии. Госевскому было известно, что в Пскове хотят организовать поход на один из новгородских пригородов — Порхов, и он советовал, чтобы гетман захватил город, когда псковское войско уйдет в этот поход. Когда бы были достигнуты такие успехи, по мнению А. Госевского, «и Смоленску стало бы тесно и легче было бы его приобрести».

Следует отметить, что Госевский в своем донесении давал в целом довольно реалистическую оценку ситуации, сложившейся на северо-западе России, указывая на имеющиеся возможности и не скрывая трудностей. Однако одна особенность его повествования все же вызывает сомнения в том, что он действительно верно оценил ситуацию.

Это те места его донесения, где он говорит о готовности местных дворян принести присягу на верность королю Сигизмунду III, «перейти в подданство его королевской милости». Благодаря этому, по его мнению, «без трудности удалось бы отыскать свыше десяти замков для далекого отечества». Наблюдения над ходом последующих событий позволяют подозревать, что А. Госевский вложил неверный смысл в заявления дворян, что они хотят «государя королевской крови». Дворяне были готовы возвести на трон польского принца, с помощью которого они рассчитывали укрепить свое господствующее положение в обществе, но они совсем не хотели ликвидации Русского государства и поглощения своих земель Речью Посполитой.

Донесение Госевского заслуживает комментария еще в одном отношении. Для польского политика было ясно, что большая часть населения русского северо-запада вовсе не желает ни польской власти, ни польского кандидата, но он считал и возможным, и реальным навязать им эту власть с помощью обмана. Обращаясь к канцлеру, А. Госевский писал: «(Сейчас) удобное время, только нужно королю Е. М. быстро действовать и стараться иметь силу, как можно большую».

Донесение Госевского было направлено литовскому канцлеру, но, по существу, несомненно было адресовано королю. Тот факт, что его текст был занесен (и потому сохранился) в книгу, которую вел коронный подканцлер Ф. Крыйский во время похода на Смоленск, показывает, что это донесение было признано документом особой важности.

Есть основания полагать, что документ этот сыграл существенную роль при выработке планов военной кампании. Важные сведения о том, как шла выработка этих планов, содержатся в записках коронного польного гетмана Станислава Жолкевского, который в то время (при отсутствии великого гетмана) фактически командовал коронной армией. Как отмечено в записках, первоначально предполагалось, что поход будет начат на юге в направлении Северской земли. Король должен был приехать в Киев, и туда же должен был прибыть польный гетман вместе с армией[313]. Гетман был сторонником именно такого плана. Правда, Северская земля лежала достаточно далеко от главных центров Русского государства, а наиболее краткий и прямой путь к Москве шел через Смоленск, но Смоленск был мощным пунктом обороны, укрепления которого были значительно усилены в годы правления Бориса Годунова, и овладеть им было бы трудно, в то время как деревянные крепости в Северской земле не могли бы стать серьезным препятствием для движения польско-литовской армии[314]. Однако в марте 1609 г. на встрече с королем гетман узнал об изменении первоначального плана. Король сообщил ему о своем решении идти на Смоленск, так как есть надежда, что этот город добровольно подчинится его власти. Сигизмунд III ссылался на сообщения Яна Петра Сапеги о том, что, когда тот в августе 1608 г. шел на помощь Лжедмитрию II мимо Смоленска, уже в то время город мог бы подчиниться власти короля[315]. Кроме того, король отметил, что подготовить сдачу Смоленска должен А. Госевский[316]. В соответствии с принятым решением 28 мая 1609 г., выехав из Кракова, Сигизмунд III направился не в Киев, а в Вильну. Там король и его окружение знакомились с известиями о положении на северо-западе России и, в частности, с донесением А. Госевского. Хотя о непосредственной реакции на это донесение не известно, можно, однако, судить, что оно послужило дополнительным толчком для решения о начале военных действий. 18 августа король из Вильны двинулся к восточной границе[317]. 25 августа в Минске состоялась его встреча с Жолкевским[318]. Сообщения об этой встрече, помещенные на страницах его записок, позволяют судить, с какими представлениями о положении в России король и его окружение начинали кампанию. В окружении Сигизмунда III говорили, что, пока король был далеко, «бояре» вынуждены были скрывать свое расположение к нему, но, когда он появится на границе с войском, они сразу покажут свое доброе отношение к нему[319]. Очевидно, сообщения А. Госевского о расположении дворянства русского северо-запада к Сигизмунду III произвели впечатление на королевский двор. Впрочем, отсылкой этого донесения активность Госевского не ограничилась. Гетман прямо указывает в своих записках, что велижский староста призывал его скорее начинать военные действия: большая часть смоленского войска ушла в лагерь к М. В. Скопину-Шуйскому, и «можно надеяться, что, не имея людей для обороны, Смоленск сдастся»[320]. Под влиянием этих известий король поспешно двинулся к границе. Жителям Смоленска был адресован королевский универсал, в котором им предлагалось добровольно подчиниться власти польского короля. Беды, постигшие Россию в годы Смуты, объяснялись в этом документе тем, что по пресечении законной династии на престол стали вступать люди, которые «не по своей мере на царскую высоту и царский стол покусились», что Сигизмунд III, «как царь христианский и наиближний дедич Русского государства, вспомнив родство и братство наше, которое имели мы от прадедов наших с природными покойными государями московскими», приходит спасти несчастный край от постигших его бедствий, и что если смольняне согласятся признать короля своим государем, то он намерен сохранить их веру и держать их «во всякой чести и вольности»[321].

Избранный Сигизмундом III и его окружением образ действий показывает, как королем и его советниками читалось донесение А. Госевского из Великих Лук, — улавливалось то, что велижский староста писал о настроениях дворянства, и пропускалось мимо то, что Госевский говорил о трудностях. Отсюда — решение выступить открыто, не прикрываясь обещаниями помощи приверженцам царя Дмитрия. Сам Госевский, как следует из записок Жолкевского, склонен был судить о положении в Смоленске по аналогии с тем, что он наблюдал в соседних городах русского северо-запада. Такое рассуждение заключало в себе серьезную ошибку, последствия которой проявились очень скоро после прихода королевской армии к Смоленску