После долго и счастливо

Глава 9. Фрейя

Плейлист: Imogen Heap — Hide and Seek

— Фрейя? — Кэсси, наш администратор регистратуры, заглядывает в комнату отдыха.

Я поднимаю взгляд от своей чашки чая.

— Да?

Она улыбается, сверкнув брекетами.

— Там к тебе кое-кто пришёл.

— Что? Ты же сказала, что мой последний пациент…

— Отменил приём. Да. Это не пациент. Почему ты до сих пор здесь, кстати?

Я смотрю в кружку.

— Ник меня подвозит.

Кэсси непонимающе смотрит на меня, но не спрашивает, почему я не позвонила Эйдену.

Я рада, что она не спрашивает. Потому что я бы не знала, что ей сказать. Я бы никогда не сказала, что боюсь попросить мужа забрать меня вместо того, чтобы ждать своего коллегу Ника. Я бы никогда не призналась, что боюсь, вдруг Эйден опоздает или скажет, что не может приехать. Любое проявление небрежности окажется последней каплей для меня, когда я и без того такая чувствительная после приёма у психолога, после рыдания в душе, а потом выхода на тихую кухню и обнаружения записки, нацарапанной его аккуратным почерком и сообщавшей, что он пошёл на пробежку.

Пробежку, которая продлилась так долго, что он вернулся лишь через несколько часов, когда я легла в постель. Я ощутила, как прогнулся матрас, и мои предательские лёгкие вдохнули его чистый запах океанской воды. Буквально на мгновение моя ладонь скользнула по кровати к теплу, исходившему от его тела, от широкой спины под мягкой белой футболкой. А потом я вспомнила. Как сильно он меня ранил. Как долго я чувствовала одиночество. Я отдёрнула руку и повернулась лицом к стене.

Мне потребовались часы, чтобы заснуть.

Моя голова пребывает в раздрае. Моё сердце болит. Такое чувство, будто хватит одного неверного действия от Эйдена или меня, и я рухну. Вот почему я прячусь в комнате отдыха и жду, когда Ник закончит со своим пациентом.

— Кто это? — спрашиваю я.

Кэсси улыбается.

— Сама посмотри.

Я щурюсь.

— Какой ты хороший администратор.

— Я администратор, а не вышибала, — говорит она, подмигивая.

Вздыхая, я встаю и иду за ней в лобби, затем спотыкаюсь.

— Эйден?

Он робко улыбается.

— Привет.

— Надо срочно проверить факс! — восклицает Кэсси. — Не обращайте на меня внимание.

Я смотрю на свои теннисные туфли и поднимаю взгляд, когда Кэсси ускользает в подсобку. Эйден суёт руки в карманы и склоняет голову набок.

— Старший физиотерапевт. Тебе идёт.

Моё сердце совершает кульбит. Значит, он видел мою зарплатную квитанцию; он знает, что я получила повышение. Я ненавижу себя за то, как жадно впитываю эту крошку, легчайший намёк на заботливое внимание.

— Медкостюм тот же, — ровно говорю я. — Но спасибо.

Он мгновение колеблется, затем делает шаг ближе и вскользь задевает костяшки моих пальцев своими.

Я закрываю глаза.

«Будь сильной, Фрейя. Не смей поддаваться. Один знающий комплимент. Его рука дотрагивается до твоей. Прикосновение пальцев — это не нечто романтическое, чувственное, соблазнительное или эмоциональное».

Ну, а вы попробуйте почитать «Доводы рассудка» после десяти недель целибата и сказать такое же про себя. Триста страниц тоски и многозначительных пауз, дней в обществе друг друга, таких уязвимых и раненых, и ни один из них не желает посмотреть в глаза тому, что они значат друг для друга, и уж тем более признаться в этом себе.

Я тону в нужде и одиночестве. Я не могу ничего поделать с тем, что тёплые шершавые пальцы Эйдена, переплетающиеся с моими, пробуждают жар под моей кожей. Так что я отвожу руку.

Но Эйден — это Эйден, а это означает, что у него стальные яйца. Он проводит ладонью вверх по моей руке и притягивает к своей груди, в объятия.

— Я горжусь тобой. Я тебе не сказал. А должен был. Прости меня.

Я обвиваю руками его крепкую талию прежде, чем успеваю себя остановить. Объятия нужны мне как воздух. Я переполнена нерастраченной любовью и лаской, которые месяцами не выливались в мою интимную жизнь, и сейчас сдерживаю слёзы, потому что это ощущается опасно приятным. Нетвёрдо вздохнув, пока Эйден прижимает меня к себе, я впитываю его присутствие, тёплый и чистый, мягкий аромат одеколона с запахом океанской волны и мятной конфетки за его щекой. Я утыкаюсь лицом в его воротник.

— Спасибо, — шепчу я.

Крепко сжав мою шею сзади, он целует меня в волосы, затем делает шаг назад.

— Что за повод? — спрашиваю я, смаргивая слёзы и надеясь, что они не так очевидны. — Что ты делаешь здесь?

— Я пришёл спросить, не хочешь ли ты… — он прочищает горло. — В смысле, когда закончишь. Со своими пациентами. Я пришёл спросить, не хочешь ты поесть мороженого… в смысле сходить на свидание со мной… и поесть мороженого.

Моё нутро совершает кульбит.

— Мороженого? — наше первое свидание было в кафе-мороженом возле кампуса.

— Ага, — он почёсывает шею сзади. — И я подумал, что потом мы могли бы заказать пиццу, когда вернёмся.

— Почему?

Он смотрит на меня, не моргая.

— Ты знаешь, почему.

— Мне нужны слова, — шепчу я.

— Потому что я скучаю по тебе. Потому что я знаю, что десерт на ужин делает тебя счастливой, и… — его голос срывается. Он смотрит на свою обувь. — И я просто хочу, чтобы ты была счастлива, Фрейя.

Моё сердце трепещет в груди, когда его слова откладываются в сознании, когда я пытаюсь бороться с тем, какой слабой я себя чувствую, с какой готовностью я хочу броситься на него и верить, что это означает, что мы вновь на верном пути, и всё будет хорошо.

Но потом я вспоминаю столько вечеров с задержками. Тихих ужинов. Кратких ответов. Одиночество, пустившее корни, пронизывающую до костей ноющую боль, плавно превратившуюся в гипотермическое онемение.

«Он старается. Дай ему шанс».

— На самом деле, мой последний пациент отменил запись, — говорю я ему после долгой паузы. — Так что я могу уйти прямо сейчас. И… я бы не отказалась от мороженого.

Широкая улыбка, которую я так давно не видела, озаряет его лицо, а потом меркнет, будто Эйден пытается скрыть своё облегчение точно так же, как я пытаюсь похоронить свою надежду.

— Супер.

Взяв сумку и заскочив в подсобку, чтобы попрощаться с улыбающейся Кэсси, я иду с Эйденом к нашей машине. Он как всегда открывает передо мной дверцу.

Как всегда.

Это заставляет меня помедлить. «Как всегда» — это формулировка, которую ты начинаешь использовать, когда вы вместе уже какое-то время. Определённые модели поведения становятся предсказуемыми, воспринимаются как должное. Даже такой добрый жест, как открыть для меня дверцу машины.

Я заставляю себя помедлить и насладиться этим — ощущением его так близко, шёпотом вечернего воздуха вокруг нас. Взглянув вверх, я смотрю, как опустившееся низко солнце купает Эйдена в своих золотистых лучах, заставляя его тёмные волосы искриться, отражаясь от сильной линии его носа, от крепко поджатых губ. Губ, по которым я раньше проводила пальцем, а потом целовала, пока они не становились мягкими и улыбающимися.

Глядя на него, я признаю, что знакомость приглушает блеск таинственности партнёра, но от этого он или она не становятся меньшей загадкой. Мы просто перестаём воспринимать их таковыми. Перестаём изучать, перестаём поражаться с потрясённым изумлением новых любовников. Я боюсь признать, что где-то по дороге я перестала видеть в Эйдене загадку, и, думаю, он перестал видеть загадку во мне.

Мне хотелось бы, чтобы всё было не так. И я гадаю, оказались бы мы в этой точке, если бы сделали всё иначе. Если бы мы не решили, что знаем друг друга вдоль и поперёк, и не начали вести себя соответствующим образом, опережая друг друга на один предсказанный шаг. Если бы мы не позволили этому так развести нас друг от друга, от того, как мы изменились, от того факта, что у нас всё равно есть потребности, обиды, интересы и страхи…

— Ты в порядке? — тихо спрашивает Эйден. Его рука ложится на мою поясницу, жар ладони просачивается через медицинский костюм. Во мне нарастает тоска, тихое глубинное томление по тому, чего я так давно не чувствовала с ним.

— Я в порядке, — шепчу я.

Он нежно улыбается.

Когда я опускаюсь на сиденье, Эйден захлопывает за мной дверцу. Он обходит машину спереди, и я смотрю, как он идёт своими длинными целеустремлёнными шагами, как задумчиво прикусывает губу, доставая ключи и занимая водительское место. Окна наполовину опущены, наша поездка проходит с ветерком и в тишине, но я не возражаю. Мы оба погружены в свои мысли, печально не привыкли к такому времени, когда мы сознательно стараемся быть рядом друг с другом.

Я испытываю лёгкую нервозность, как на нашем первом свидании. Но я отталкиваю это чувство. Я не могу позволить прошлому смешаться с настоящим. Молодая, двадцатилетняя Фрейя понятия не имела, что ждёт впереди. Тридцатидвухлетняя Фрейя знает всё слишком хорошо и постарается не забывать.

Мы останавливаемся перед кафе-мороженым, где уже спокойно и миновала суета после ужина. Как только Эйден паркуется, я выбираюсь из машины, и Эйден тоже выходит. Захлопнув за мной дверцу, он мягко кладёт ладонь на мою спину и нажимает кнопку на брелке, чтобы запереть машину.

— Хм, — я смотрю на обширное меню с мороженым и хмурюсь.

Эйден скрещивает руки на груди и тоже хмурится.

— Хм.

Я смотрю на него, и моё сердце совершает кульбит, когда я читаю на его лице робкую игривость.

— Смеешься надо мной, да?

— Да я бы никогда, — он бросает на меня быстрый взгляд искоса, затем снова сосредотачивается на меню. — Просто провожу мысленные подсчёты.

— Какие такие мысленные подсчёты?

Он слегка наклоняется, и его плечо задевает моё.

Он флиртует со мной. Эйден… до безобразия хорош во флирте. Он носит своё обаяние так же, как и свою одежду — с генетически предопределённым комфортом и грацией. И когда он наклоняется ближе, понижает голос, когда его синие как море глаза сверкают, а тёмная плутовская прядь волос спадает на лоб, он превращает меня в большую лужицу с влюблёнными глазками.

Я стараюсь выпрямить спину и выдернуть себя из этого состояния, но всё это так искренне, и он явно застенчив, и на его скулах слегка проступает румянец. Когда ветер поднимается и обдаёт меня его запахом, мне приходится сдерживаться, чтобы не ткнуться носом в его крепкую руку и не вдохнуть.

Его взгляд опускается к моим губам.

— Мысленные подсчёты? — напоминаю я ему, сжимая пальцы в кулак, пока на ладони не остаются полумесяцы от ногтей.

— Ну… — он наклоняется ещё ближе, его тёплый шёпот обдает мое ухо. По моей коже бегут мурашки. — Это очень сложное уравнение позволяет мне рассчитать, сколько времени тебе понадобится, чтобы выбрать два вкуса мороженого для своего рожка, прежде чем ты решишь, что мои вкусы тебе нравятся больше.

Я вполсилы толкаю его.

— Я больше так не делаю.

У него вырывается фыркающий смешок, и он направляет меня вперёд, когда очередь подвигается. Я снова смотрю на меню и тяжело вздыхаю.

— Слишком много вариантов, — бормочу я.

Эйден закусывает губу.

— Прекрати надо мной смеяться, — говорю я ему.

Он приподнимает брови и смотрит на меня.

— Я не смеюсь!

— Но хочешь.

— Но не смеюсь же.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

— Так что за уравнение? И насколько оно точное?

— Это чрезвычайно сложная математика, — говорит он, поправляя очки на переносице. — Скажем так, если бы я мог его монетизировать, то так и сделал бы. Чертовски точное.

Я смотрю на него, сдерживая улыбку.

— Ты такой задрот

— Угу, — он улыбается. — Но и ты тоже.

— Я не такая, как ты. Просто я излишне азартна в викторине «Гонка за лидером».

— Ты? Излишне азартна? — он качает головой. — Ни за что. Ни разу не замечал.

Очередь сдвигается, и перед нами осталась всего одна группа посетителей.

— Прекрати флиртовать со мной. Мне надо выбрать вкусы.

Воцаряется пауза, после чего костяшки пальцев Эйдена вновь скользят по моим.

— Так ты сказала на нашем первом свидании.

Я бегло кошусь на него.

— Да? Как ты это вообще помнишь?

Его глаза удерживают мой взгляд.

— Я помню всё то свидание, Фрейя. На тебе был жёлтый сарафан без бретелек и золотистые сандалии, а ногти на твоих ногах были ярко-розовыми. Твои волосы были распущены сексуальными волнами, а потом ты собрала их в пучок, потому что было очень жарко. И бл*дь, ты была такой красивой, что я едва мог вспомнить собственное имя, что уж говорить о заказе мороженого. Так что я взял…

— Два шарика ванильного, — шепчу я. — Ты сказал, что тебе нравится ванильное.

— Оно неплохое, — говорит он, пока его глаза бродят по моему лицу. — Мне понравилось, что случилось после того, как я заказал ванильное.

Мои щёки заливаются румянцем.

— Я его съела.

— Слизала, — он подавляет улыбку. — Пока твоё шоколадное с арахисовой пастой и солёной карамелью таяло у тебя в руках.

— Так что мы поменялись.

Он кивает.

— А потом поделили пополам. И это ощущалось таким… интимным. Я был на свидании с тобой, Фрейей Бергман, такой сногсшибательной, ослепительной женщиной — страсть и жизненная сила озаряли тебя из столь глубинного места, что я отчаянно желал тебя узнать. Женщину, которая сделала ярко-розовый педикюр, подпевала песням из динамиков на улице и украла моё ванильное мороженое, — он всматривается в мои глаза. — Ты ощущалась как недостающая частица моей жизни.

Мои глаза щиплет от слёз.

— Ч-что… — он откашливается. — Что ты помнишь с того вечера?

Я смотрю на него, воюя с собой, пока его пальцы танцуют по моим ладоням, уговаривая взять его за руку. Наконец, я запускаю ладонь в руку Эйдена. Он сжимает меня будто тисками.

— Я не помню, во что ты был одет, или точную дату того свидания. Я просто помню, как стояла рядом с тобой, смотрела в твои глаза и знала, что я… именно там, где должна быть.

Наши глаза встречаются, и наши пальцы переплетаются меж собой.

— Чего желаете? — спрашивает кассир за стеклом, заставляя нас дёрнуться.

Я смотрю на меня, и меня захватывает нерешительность. Я беспомощно смотрю на Эйдена.

Он улыбается, затем поворачивается к кассиру и говорит:

— Два шарика ванильного в стаканчике, пожалуйста, затем шоколадное с арахисовой пастой и солёной карамелью в вафельном рожке.

Наши пальцы сцепляются ещё крепче, и он тихо говорит мне на ухо:

— По старой памяти.