Копенгагенская синагога
Нильс поднялся, но Вейцман продолжал сидеть, и от этого возникла неловкость. Наконец раввин последовал его примеру.
— Есть ли у них какие-то тайные знаки, у этих тридцати шести? Что-то, что их объединяет?
— Только праведность. То, что они, как вы говорите, хорошие. Разве этого мало?
Нильс помедлил — вообще-то да, маловато.
— Вы можете назвать людей, которых считали такими праведниками?
Вейцман пожал плечами.
— Обычно об этом заговаривают на похоронах. Когда нужно почтить память человека, который значил много для многих.
— Но если бы вас попросили кого-то назвать?
— Я не знаю. Я не уверен, что мои предположения окажутся правильнее ваших. Однако евреи часто в этой связи вспоминают о Второй мировой войне. Оскар Шиндлер, участники Сопротивления в разных странах, одиночки, которые пытались не допустить полного истребления евреев. Но, как я уже сказал, ваши предположения ничем не хуже моих.
Он посмотрел Нильсу в глаза. Двое одетых в черное мужчин вошли в синагогу и поздоровались с Вейцманом.
— У меня сейчас назначена встреча. Ну что, я вам хоть немного помог?
— Да, конечно, спасибо за разговор.
Раввин провел Нильса до дверей и пожал ему руку.
— Теперь вы всего в двух рукопожатиях от Гитлера, — сказал он, не разжимая ладони.
— В смысле?
— Как-то на одной конференции в Германии я брал интервью у офицера, который работал с Гитлером. Я пожал тогда ему руку и подумал: ну вот, теперь я всего в одном рукопожатии от Гитлера.
Он по-прежнему не отпускал руку Нильса.
— Так что теперь вы всего в двух рукопожатиях от зла, Нильс Бентцон.
Пауза. Руке было жарко в ладони раввина.
— Может быть, и с добром точно так же: мы всегда где-то рядом с ним, и это вдохновляет. Вспомните Нельсона Манделу — этот человек изменил целую страну. Как Ганди. Как ваш Иисус. — Он улыбнулся. — Говорят, что в Южной Африке все или сами знакомы с Манделой, или знают кого-то, кто с ним знаком. Все находятся на расстоянии не больше одного рукопожатия от лидера. И тогда мысль о том, что нужно всего тридцать шесть человек, чтобы держать зло в узде, не кажется такой уж невероятной. Подумайте о том, что все перевороты в мировой истории — и плохие, и хорошие — начинались с одного человека.
Он наконец отпустил руку Нильса.
На выходе его встретили резкий свет и пробирающий до костей мороз, однако Нильс чувствовал, что вернулся домой, в свой мир. Он вдруг понял, что не знает, что делать со своими руками — Гитлер не шел у него из головы. Он сунул их в карманы, остановился и запрокинул голову, разглядывая синагогу. Внутри куртки словно бы забился пульс — это завибрировал телефон. Нильс вынул его из кармана и успел увидеть на экране, что Розенберг шесть раз пытался дозвониться ему.
— Бентцон.
— Это Розенберг! — Лихорадочное дыхание. — Кажется, кто-то влез в церковь.
— Вы сейчас там?
— Да. Я закрылся в своем кабинете. Но здесь стеклянная дверь.
— Вы уверены, что в здании кто-то есть?
— Да, дверь была взломана.
— Вы звонили в полицию?
Шум на линии, кажется, он выронил из рук телефон.
— Розенберг?
Вдруг голос священника вернулся, теперь он шептал:
— Я его слышу.
— Оставайтесь на месте, я могу быть там через…
Нильс окинул взглядом улицу. Поток машин не двигался. Он хотел позвонить и вызвать подкрепление, но передумал: каждая секунда была на счету. Он пустился бежать.
— …через три минуты!