Последний соблазн

24

С сумкой на плече Петра вошла в оздоровительный клуб. Это была блестящая идея выбрать его для встреч с Кэрол. Минимальный срок членства составлял три месяца, и Петра была намерена использовать его, насколько возможно. В это утро она сначала час позанималась в отлично оснащенном тренажерном зале. Плеш она сказала, что собирается в сауну на очередную встречу с Кэрол, однако позаботилась о том, чтобы ей хватило времени и на себя. Благодаря работе связника у нее пробудился вкус к приятной жизни. Накануне вечером она была в опере, ленч съела в ресторане, в котором ей не позволяло бывать жалованье полицейского, а теперь она наслаждается физическими упражнениями в одном из лучших клубов города. К тому же все это должно было способствовать аресту Радецкого.

Конечно же, работа не игрушки. Когда Кэрол прислала ей по электронной почте сообщение о том, куда Радецкий пригласил ее на ленч, Петре пришлось использовать все свое обаяние, чтобы заказать столик в столь модном ресторане. Но хуже всего было то, что пришлось взять с собой Акуленка для маскировки. Он оказался единственным, кто не был особенно занят. До чего же жаль, что Марийке не в Берлине, с сожалением и не в первый раз подумала Петра. Акуленок мгновенно нагнал на Петру тоску своим скучным повествованием о том, как он старался найти информацию о Марлен Кребс и ее исчезнувшей дочери, однако это давало ей возможность, лишь изредка вставляя междометия, следить за Кэрол. Когда же он вызвался проводить ее в клуб, Петра отослала его, приказав продолжать бег за тенью. Она отлично понимала, что немногим людям из своего окружения Дарко Кразич мог доверить дочь Марлен, поэтому велела Акуленку на некоторое время забыть о Марлен и сконцентрироваться на поисках человека, которому Кразич мог бы поручить присмотр за Таней. Конечно же, такое задание Акуленку не по зубам, но, по крайней мере, он не будет путаться у нее под ногами.

Петра взяла у администратора ключ от сауны и отправилась в раздевалку. До встречи с Кэрол оставалось минут двадцать, и Петра решила поплавать в бассейне. Она двенадцать раз проплыла по дорожке туда и обратно, ни на минуту не переставая обдумывать дело серийного убийцы. Из Европола все еще не было никакой информации, однако Петра была реалисткой и не ждала ничего, по крайней мере, до следующего утра. Тем не менее в Бремене не поставили под вопрос ее право затребовать копии материалов по их делу и выслали все без промедления. Иногда работа в криминальной разведке имеет свои преимущества. Возможно, провинциалы и злились, однако Петра всегда могла обосновать свое «любопытство», если всерьез хотела добиться своего. Она надеялась, что полученные материалы оказались полезными для Тони. У нее не было сомнений в том, что составленный им психологический портрет позволит ей сделать, так сказать, хороший рывок на старте.

Когда Петра вернулась в раздевалку, Кэрол, завернувшись в простыню, уже сидела на скамейке. Там же переодевались еще несколько женщин, поэтому два офицера полиции сделали вид, будто незнакомы друг с другом. Покопавшись в шкафчике и потом направившись в душ, Петра по пути незаметно бросила ключ от сауны на колени Кэрол.

Спустя пять минут они обе сидели на деревянной скамейке в чем мать родила, разве что их тела покрывала тонкая пленка пота. Петра не могла не восхититься великолепными линиями тела англичанки, ее четко очерченными плечами и бедрами, плоским животом. Не то чтобы она позавидовала, однако не обратить на это внимание было бы несправедливо, мысленно сказала она себе.

— После ресторана ты не заметила слежку? — спросила Петра.

— Да нет. Я думала о хвосте, но никого не заметила. Ты ведь вышла следом за мной, правильно? Никого не видела?

— Нет. И меня это удивляет. Я думала, что уж теперь-то он точно установит слежку. Он ведь очень подозрителен, поэтому мне не верится, что он отпустил тебя без сопровождения.

— Может быть, он до сих пор под впечатлением от моего сходства с Катериной?

Петра стерла пот со лба:

— Даже если Радецкий не в себе, куда смотрит Дарко Кразич? Просто не верится.

Кэрол пожала плечами:

— А если он еще не сказал Кразичу про меня?

На лице Петры появилось скептическое выражение.

— Вряд ли. И не думаю, что Радецкий настолько ослеплен тобой. Я разговаривала сегодня с твоим Гэндлом, так он сообщил, что один из полицейских агентов, работающий в Англии, вчера вечером разговаривал по телефону с Радецким. Правда, тот назвался Кразичем, однако, судя по тому, как этот человек хорошо говорил по-английски, похоже, звонил сам Радецкий.

— Наверное, во время второго антракта. Он выходил из ложи.

Кэрол наклонилась и подлила воды на горячие угли. Послышалось шипение, поднялся пар, стало еще жарче, и у Кэрол слегка закружилась голова.

Петра кивнула:

— Радецкий искал кого-нибудь, кто мог бы подтвердить, что есть такая особа. Ему сказали, что ты хороша в работе, а еще что ты одиночка и очень осторожничаешь при выборе партнеров. Должна заметить, твои люди отлично просчитали, что придется по душе Радецкому.

— У нас бы ничего не получилось без твоей помощи.

Довольная Петра ухмыльнулась:

— Ну как ленч?

Кэрол рассказала о том, что Тадеуш признался, какое впечатление на него произвело ее сходство с Катериной.

— Я почти пожалела его. Он ведь ее обожал.

— Даже если так, это не мешает ему отнимать любимых у других людей.

— Да знаю я. И вовсе не считаю, что эта трагедия его оправдывает, просто трудно не поддаться жалости, когда человек так сильно страдает. Даже если все остальное вызывает отвращение.

— Тебе удалось расколоть его?

Кэрол вытерла пот с лица:

— Нет. Но я и не настаивала. Он все время повторял, что хочет узнать меня получше, прежде чем мы станем партнерами. Понятно, почему он выбрал такое людное место. Ведь там человек в трезвом уме ни за что не скажет такого, о чем нельзя говорить на публике. Кроме того, узнав, что я человек осторожный, он правильно предположил, что я не заговорю о наших с ним делах в ресторане, где полно посторонних ушей.

— Ты рассказала ему свою легенду?

— Не сразу, но рассказала. Я дала ему достаточно информации для проверок. Сотрудники Моргана предоставят ему много фальшивок. Если он уцепится за то, что я ему сегодня наговорила, то следы Кэролин Джексон обнаружатся по всему городу.

— Вы договорились о следующей встрече?

— Теперь он знает, что я люблю кататься по рекам, так что завтра у нас поездка по Шпрее. У него есть катерок, как он сказал. Наверно, имеет в виду сорокафутовый волшебный дворец.

— Нет. Это судно мне известно. Небольшой катер с крошечной каютой. Скорее всего, устроит экскурсию по реке и каналам. Мы сможем присматривать за тобой с берега. Там нельзя превышать скорость и есть несколько шлюзов, так что не убежите, — произнесла Петра и со стоном добавила: — Придется мне покататься на мотоцикле.

Кэрол встала:

— Потренируешься лишний раз. Я в душ. Умираю тут. Ты со мной?

Петра последовала за Кэрол под холодный душ. Они обе затаили дыхание, когда ледяная вода обрушилась на распаренную кожу. Кэрол выскочила первой и бегом вернулась в сауну, а через несколько мгновений к ней присоединилась и Петра.

— Черт, вот это называется холодно! — воскликнула Кэрол в восторге.

— Хорошо для сердца.

— Убьет или вылечит. Кстати, насчет экскурсии с Тадеушем, — сказала Кэрол, возвращаясь к главному. — Мы будем там наедине. Не исключено, что он заговорит о деле.

— Жаль, нельзя устроить прослушку.

Кэрол с удивлением взглянула на нее. Неужели она нашла слабое место в работе Петры?

— Мне не нужна прослушка.

— Знаю. Слишком рискованно.

— Да нет, другое. — Кэрол видела смятение на лице немки. — Тебе не сказали, нет?

— Не сказали чего?

Кэрол накинула полотенце на плечи и прислонилась к деревянной стене:

— У меня эйдетическая память на сказанное.

— Не понимаю это слово — эйдетическая.

— Я помню дословно все, что мне говорят. Могу слово в слово повторить весь разговор, по крайней мере, в течение нескольких дней. Мне не нужна аппаратура, потому что я все запоминаю. — Кэрол заметила недоверие в глазах Петры. — Это было научно подтверждено. Никаких уловок, все правда. — Она закрыла глаза. — «Знаете, мне сказали, что вы копия Баслер, — произнесла она, подражая немецкому акценту Петры, — и это так и есть, на фотографии вы очень похожи на нее. Но во плоти — просто жуть берет. Вы могли бы быть близняшками. И вы собираетесь покончить с Радецким. Господь свидетель, Радецкий с ума сойдет, когда вас увидит». — «Будем надеяться, это поможет», — продолжала Кэрол, своим голосом. «Ой, обязательно поможет. Уверена, он не устоит», — проговорила она опять голосом Петры.

Нахмурившись, Петра стерла со лба пот, грозивший залить глаза.

— Как такое возможно?

Кэрол пожала плечами:

— Что-то в моих мозгах есть такое, из-за чего я в точности повторяю все разговоры. Не знаю, в чем тут штука. В моей семье никто этого не умеет. Одна я.

— Потрясающая способность для полицейского.

— Да, пригождается время от времени, — не стала отрицать Кэрол. — Теперь ты понимаешь, что нет ничего страшного в отсутствии микрофона. Мне он не нужен.

— То-то мне твой письменный рапорт показался на редкость исчерпывающим.

— Единственное неудобство в том, что слишком много писанины. — Кэрол легла на живот. — Спасибо, что подобрала Тони квартиру в моем доме.

— Это меньшее, что я могла сделать, ведь ты уговорила его приехать и помочь нам. А он не привык терять даром время, да?

Кэрол улыбнулась:

— Он такой. Когда чем-то занимается, то занимается этим во сне, за едой — дышит своим делом.

— Надеюсь, нам удастся что-то найти, прежде чем случится еще одно убийство. — Петра сжала пальцы в кулаки. — Кажется, я начинаю принимать это близко к сердцу.

Кразич вошел в кафе «Эйнштейн», которое находилось рядом с Унтер-ден-Линден, и огляделся. В одном из закутков за барной стойкой в полном одиночестве сидел Тадеуш Радецкий. Проложив себе путь мимо официантов и посетителей, Дарко скользнул в кресло напротив босса, который поднял голову и озабоченно улыбнулся.

— Привет, — сказал он. — Как съездил?

В кафе стоял такой шум, что они могли говорить, никого не боясь, словно в гостиной Радецкого. Кразич снял пальто и свел в кольцо большой и указательный пальцы правой руки.

— Отлично, — ответил он. — Представь, на Балканах теперь все хотят не одну, а полдюжины пушек, и это не предел. — Подошел официант, и Кразич заказал черный кофе и виски «Джек Дэниэлс». — Есть пара ребят, которым нужно кое-что посерьезнее. Я обещал подумать и сообщить.

— На следующей неделе от наших друзей на востоке придет товар по воде. Возможно, там найдется кое-что и для них, — отозвался Тадеуш. — Хорошая работа, Дарко.

— Да, кстати, я связывался с кузеном — девчонка Марлен под присмотром. Никто о ней не спрашивал. Там ее не ищут. А здесь как? — спросил серб, не понимая, что на уме у его босса, и надеясь, что ничего особенного не произошло в его отсутствие.

— Тихо, — сказал Тадеуш, помешивая горячий шоколад. Однако на переносице у него пролегли глубокие морщины. — Вчера произошла странная история.

Кразич мгновенно встрепенулся, словно сторожевой пес, почуявший перемену в воздухе:

— Какая?

— Я был в опере. Во время первого антракта в мою ложу пришла женщина.

— Большинство парней восприняли бы это как дар небес.

— Не думаю, что стоит с этим шутить, — одернул своего помощника Тадеуш. — Она англичанка. Зовут ее Кэролин Джексон. Сказала, что была знакома с Колином Осборном. Вроде бы собиралась вести с ним дела, но его убили. Еще сказала, что может заменить Осборна и работать лучше его.

— Мне кажется, это неплохая новость, если Кэролин Джексон та, за кого себя выдает. Ты не пробовал ее проверить?

— Пробовал. Еще вчера вечером сделал пару звонков. Как будто все в порядке. Сегодня мы опять встретились, и я выудил из нее довольно много информации. Однако я хочу, чтобы ее проверили с головы до ног, чтобы ее всю перетряхнули, прежде чем мы решим вести с ней дела.

— Ты ей не доверяешь? — хмуро спросил Кразич.

— Дарко, я даже слишком ей доверяю. И это опасно.

Кразич был удивлен:

— Не понимаю.

Тадеуш открыл серебряную шкатулку и достал из нее сигару. Потом неспеша обрезал ее и раскурил. Кразич молча ждал. За долгие годы он усвоил, что не нужно дергать босса, пока он молчит. На лице Тадеуша Радецкого появилось непонятное выражение, и он проговорил:

— Она как две капли воды похожа на Катерину.

Официант принес заказ Кразича, не дав ему времени на ответ. Кразич выпил виски, не зная, как реагировать на слова босса. Неужели босс освободился от своей любви?

— Что это значит? — спросил Кразич.

— То, что я сказал. Она могла бы быть ее сестрой-близнецом. У меня чуть сердечный приступ не случился, когда она вчера вошла в ложу. Я думал, что вижу привидение, пока она не открыла рот и не заговорила по-английски. Понимаешь, Дарко, я не могу нести ответственность за решение, доверять или не доверять этой женщине. Потому что каждый раз, когда смотрю на нее, у меня сердце мрет.

— Черт. — Кразич вылил остатки виски в кофе и одним глотком почти полностью опорожнил чашку. — Ты уверен, что не страдаешь обманом чувств?

— Не уверен. Поэтому договорился с ней о встрече, хотел убедиться, что не грежу. Однако это не только моя реакция. Я видел, как люди не могут отвести от нее глаз, видел и вчера, когда закончилась опера, и сегодня за ленчем. Словно они не верили своим глазам. Дарко, это невероятно!

— И ты хочешь, чтобы я ее проверил?

— Не просто проверил, а вывернул наизнанку. — Из внутреннего кармана Тадеуш достал конверт. — Здесь итальянский паспорт, который она дала мне в доказательство своих возможностей. И еще ее адрес в Берлине. Вчера вечером я вызвал машину, чтобы отвезти ее домой. Кроме того, я записал все, что запомнил, из ее рассказа о себе. Проверь все. Или это самое настоящее чудо, или это чья-то опасная затея. Дарко, сделай все возможное и невозможное.

— Уже делаю, босс. — Кразич допил кофе, встал и на ходу взял с соседнего стула пальто. — Если она врет, мы ее прищучим. Не беспокойся.

Тадеуш кивнул, немного успокоившись, и стал смотреть вслед Кразичу, который продвигался в толпе, как готовящийся к удару рогами бык.

На Дарко можно было положиться. Или Кэролин Джексон затеяла что-то темное. Или она, возможно, всего лишь возможно, явилась как его спасительница.

Рейн вздулся. Шкипер «Вильгельмины Розен» стоял на массивных ступенях монумента на слиянии Мозеля и Рейна, и смотрел на вздувшийся коричневый поток, сделавший навигацию невозможной. По правде говоря, это не стало для него неожиданностью. Теперь это было обычным явлением по весне, не то что в его юности. Наверное, виновато глобальное потепление. Тем не менее он рассматривал половодье как еще один элемент в великом заговоре, призванном помешать ему в исполнении его миссии.

По его плану он уже сегодня должен был прибыть в Кёльн и стать на якорь, свернув с главного русла. А вместо этого застрял в Кобленце. В первый раз в жизни он почувствовал, как ему досаждает жизнь в тесной близости с еще двумя мужчинами. Тогда он предложил Манфреду и Гюнтеру поехать на пару дней домой, так как река пока еще не собиралась спадать, а на барже у них не было никакой работы. Ему даже не жаль было заплатить им за эти дни, однако они не купились на его щедрость.

Не выказав никаких эмоций, Гюнтер проворчал, что от Кобленца до Гамбурга путь неблизкий, и когда они приедут туда, пора будет возвращаться, да и ничего такого не случилось бы, работай они на Одере или на Эльбе, то есть буквально у порога собственных домов.

Манфред же не желал никуда ехать, потому что ему и без того было хорошо. Слишком много было рядом застрявших судов, так что веселья сколько угодно. Целый день и полночи он просидел в барах, обмениваясь с другими моряками разными байками. Обладая сказочной способностью вливать в себя спиртное, он наконец-то получил возможность реализовать ее, так как его жена считала, что если муж явился домой, то должен сидеть дома.

Не удалось шкиперу избавиться от своей команды, и они сводили его с ума своей болтовней о том, куда могут пойти, с кем могут повидаться, что услышать и куда пойти потом. Ему же хотелось тишины и покоя, чтобы восстановить душевное равновесие после Бремена. Он жаждал остаться наедине с самим собой, не отвечать на дурацкие вопросы, мол, зачем он изо дня в день скупает все газеты и внимательно просматривает их — в поисках одного-единственного сообщения. Единственным способом узнать, видели ли его и могут ли описать его внешность, было чтение газет и поиск в Интернете. Едва члены его команды уразумели, что он не смотрит порно, они потеряли к компьютеру всякий интерес.

Но, даже зная, что в новостях ничего нет, он все равно не мог прогнать страх. Иногда сообщения вовсе не попадают в интернетовские издания. Иногда попадает лишь очень сокращенная версия. Но даже если бы он мог прочитать все, опубликованное в СМИ, это не значило бы, что его не ищут. Не исключено, что, имея его описание, полицейские сейчас прочесывают всю страну. В конце концов, им наверняка известно, на какой машине он ездит. Оставалось только решить, не продать ли «гольф» немедленно, чтобы заменить его другой маркой и моделью. Однако если уже ищут черный «фольксваген-гольф» с гамбургскими номерами, попытка избавиться от засвеченной машины лишь привлечет к нему внимание.

Чувствовал он себя отвратительно. Засыпал не больше чем на полчаса. Еда не лезла в горло. Случившееся в Бремене произвело на него ошеломляющее впечатление не только потому, что он никогда всерьез не думал о возможности быть пойманным. Он переигрывал умных мерзавцев с их степенями и дипломами, он показывал им, кто хозяин в этой жизни. И у него в голове не укладывалось, что он едва не попался.

А ведь в неосторожности он не мог себя обвинить. Все было тщательно спланировано вплоть до малейших деталей. Но если его остановят, то его послание затеряется, и, значит, все прежнее было напрасно. Эта дура едва не помешала его миссии, потому что не сказала своему дружку, чтобы он держался подальше от нее в тот день. Проклятая сука. Наверно, хотела похвастаться, что в своем возрасте еще может привлекать мужчин. Едва не лишиться всего из-за глупой коровы. И теперь нет никакой возможности узнать, в безопасности он или нет.

В спокойные минуты он утешал себя тем, что дружок не мог рассказать полицейским ничего наводящего на его след. Его лица парень не видел, и в Германии сотни тысяч черных «фольксвагенов-гольф», даже если тот дурак обратил внимание на машину, стоявшую у дома его шлюхи.

Но потом у шкипера менялось настроение, он ложился на койку весь в холодном поту от неодолимого страха. Но боялся он не тюрьмы. Тамошние кошмары не могли быть хуже того, что уже происходило с ним.

Боялся он того, что его неудача расскажет ему о нем самом.

Желая победить ужас, разъедавший его изнутри, он отказывал себе в том, чтобы использовать половодье как оправдание. Решив не менять своих планов, он, в точности как прежде, попросил доктора Марию Терезу Кальве о встрече, чрезмерно льстя ей в электронной почте и всеми силами подчеркивая важность предстоящего интервью для репутации его журнала, мол, ваша работа, связанная с манипуляцией памятью при помощи глубокого гипноза, не имеет себе равных в Европе, и ваше исследование 1999 года, касающееся перемен в воспоминаниях о раннем сексуальном опыте, может считаться основополагающим в своей области. Я был бы счастлив, если бы вы рассказали о ваших последних научных открытиях. Для нашего, еще молодого журнала это было бы потрясающей важности событием. Однако долго уговаривать ее не пришлось. Самовлюбленная, подобно всем остальным, она не могла устоять и не заглотнуть наживку.

Теперь ему предстояло благополучно завершить удачно начатое дело. Доктор Мария Тереза Кальве предложила устроить встречу в ресторане, вероятно, потому, что не захотела приглашать незнакомца к себе домой или понадеялась раскрутить его на бесплатный ужин, не без цинизма решил он. Договорились они на интервью в ее университетском кабинете, так как он предположил, что ей могут понадобиться какие-нибудь научные отчеты или печатные материалы. Решение не идеальное, но вечером в университете вряд ли будет много «соглядатаев».

Огорчало его лишь то, что он не знал, как там будет с водой. Не исключено, что в кабинете доктора Кальве нет раковины. И что — ходить по коридору с ведрами? Однако по опыту он уже знал, что на самом деле воды нужно совсем мало, и положил в сумку четыре полуторалитровые бутылки со «Спа». Правда, сумка стала довольно тяжелой, но ему, с малолетства приученному к физическому труду, не привыкать к тяжестям. Не забыл он спросить доктора Кальве о том, где можно поставить машину, и она сказала, что вечером легко припарковаться на обеих улицах около здания психологического факультета. Пока все складывалось отлично.

Добрался он до университета быстрее, чем рассчитывал. За последние несколько месяцев он обнаружил, что, проворачивая в голове свой план, он забывал о времени. Представляя, что он сделает с Марией Терезой Кальве, он отвлекался от скучной дороги лучше, чем если бы слушал музыку или делал еще что-либо. Он сам удивился, когда оказался в пригороде Кёльна и по главной дороге, что шла прямиком из Кобленца, выехал на внутреннее городское кольцо недалеко от университета. Сверившись с картой города, он направился к Роберт-Кох-штрассе, а оттуда — всего несколько минут до институтского здания. К счастью, Кальве отлично объяснила, как ехать, и ему не пришлось останавливаться, чтобы спрашивать дорогу.

В коридоре были люди. Несколько студентов, погруженные в какой-то важный разговор, шли ему навстречу. Как все молодые, занятые только собой, они даже не взглянули на него, когда он, опустив голову, прошел мимо, стараясь не дать им возможности обратить на него внимание, чтобы потом они не смогли описать его приметы. После Бремена даже от такой ерунды у него быстро забилось сердце и участилось дыхание.

Он стал считать двери. Она сказала, четвертая слева. Остановившись перед простой деревянной дверью, он прочитал на табличке: «Доктор М. Т. Кальве». После этого набрал полную грудь воздуха и задержал выдох, стараясь вновь обрести спокойствие. Поднял руку и уверенно стукнул один раз.

— Войдите, — услышал он высокий, звонкий, слегка приглушенный голос.

Приоткрыв дверь, он сначала просунул в проем голову, изобразив широкую улыбку.

— Доктор Кальве? Я Ганс Хохенштейн.

Переступив через порог, «Ганс Хохенштейн» устремил взгляд на поднявшуюся из-за письменного стола миниатюрную женщину с привлекательным мальчишеским лицом. В ней было не больше пяти футов. Каштановые волосы коротко подстрижены. Ей шли как бы случайно надетый пиджак и брюки «капри». Жаль, подкачали глаза. У доктора Кальве глазки были темные, маленькие и близко посаженные к тонкой переносице, отчего выражение лица казалось сердитым. Она протянула ему худенькую, костистую ручку, и он взял ее, мгновенно взмокнув, в потную ладонь.

— Приятно познакомиться с вами, мистер Хохенштейн. Садитесь, пожалуйста.

Она показала на кресла, стоявшие по обе стороны газового камина.

Ему надо было действовать быстро, так как неизвестно, сколько времени они пробудут одни. Чтобы оказаться у нее за спиной, он отступил в сторону и любезно поклонился:

— После вас, доктор.

У нее дернулись губы и брови в иронической усмешке, и она сделала шаг вперед. А он тем временем вытащил из кармана короткую, налитую свинцом дубинку. Наверное, она обратила внимание на его движение и поэтому обернулась, когда дубинка уже опускалась на ее голову. По его расчетам, удар должен был прийтись на затылок, однако пришелся на висок. Она пошатнулась и застонала, но не упала, а подалась к нему. Запаниковав, так называемый журналист вновь поднял дубинку и еще раз ударил женщину по голове. Теперь она всей тяжестью рухнула у его ног. Он с облегчением вздохнул, и у него закружилась голова. После того, что произошло у доктора Шиллинг, даже самое ничтожное отклонение от плана вызывало у него приступ паники. Все отлично, сказал он себе. Все отлично.

Подойдя к двери, он щелкнул замком и почувствовал себя в безопасности. Потом поспешил к столу и, не разбирая, сбросил все книги и бумаги на пол. Вернувшись к доктору Кальве, он наклонился и поднял ее. Она была легкой, как перышко, и это приятно отличало ее от предыдущих трех жертв. Когда она уже лежала, простертая, на столе, он достал из сумки все необходимое. Понадобилось всего несколько минут, чтобы крепко привязать несчастного психолога за руки и за ноги к металлическим ножкам стола. Большим пальцем он поднял ей веко. Женщина была без сознания. Нужды затыкать ей рот не было. Он опять владел собой.

Острой бритвой, принадлежавшей его деду, он разрезал на ней одежду. Кожа да кости. При желании можно было бы пробежаться пальцами по ее ребрам, как по счетам. Отступив на шаг, он наслаждался ее беззащитностью.

Неожиданно он ощутил, как в нем поднимается плотское желание и кровь быстро бежит по жилам, отчего у него едва не закружилась голова. До сих пор ему не хотелось признавать, что выплеск адреналина в кровь, когда он оставался один на один с жертвой, имеет что-то общее с сексуальным возбуждением. Зачем искать уличную шлюху, когда он может получить желаемое от своих жертв? Разве они не заслуживают этого последнего унижения? Разве не заслуживают быть изнасилованными, как сами насиловали других?

Его рука опустилась к ширинке, пальцы взялись за молнию и остановились. Вдруг в его ушах раздался насмешливый голос деда, отчего все остальные мысли испарились из головы. «И ты называешь себя мужчиной? Что тебя держит, малыш? Боишься женщины, которая и пошевелиться-то не может? Вот и оставайся со своими портовыми шлюхами, какой была твоя мать». Он подавил рвавшееся наружу рыдание. Желание окрепло, и не считаться с ним было невозможно. Он покажет старику. Из кармана пиджака на свет появилась пачка презервативов, которую он приготовил на потом. Нетерпеливо разорвав обертку, он с трудом натянул презерватив, сделавшись неловким от возбуждения. Потом лег на женщину и направил член в сухое влагалище.

Она пошевелилась. Дрогнули веки, приоткрыв белки. Но теперь это не имело значения. Он полностью владел собой. Ей оставалось лишь терпеть. Схватив ее за шею, он тяжело дышал, предчувствуя скорый оргазм, куда более скорый, чем он мог представить. У нее началось удушье, и она старалась набрать воздух в легкие, но он не желал останавливаться.

У нее высоко поднималась грудь, потому что легкие жаждали воздуха, чтобы сердце не перестало гнать кровь, глаза вылезли из орбит, на белках появились красные точки. Ее животный страх доставлял ему еще большее наслаждение. Вдруг ее тело обмякло, и тотчас наступило то, чего он так желал и отчего в жестокой судороге выгнул спину. В голове тотчас прояснилось, словно с мозга сняли завесу.

Что он наделал? Он все испортил. Убил ее, не выполнив главного.

В ярости на самого себя, он скатился со стола и встал, опираясь на кулаки и тяжело дыша. О чем он думал? У него же план, миссия, а это что? Правда, она мертва, но умерла-то совсем не так, как ей следовало. Отчаяние охватило его. Старик был прав. Он неудачник, он не мужчина.

Так он стоял, глядя на мертвое тело и честя себя на чем свет стоит. И вдруг заметил, как у нее дрогнула жила на шее. Неужели пульс? Он нерешительно протянул руку. Палец едва нащупал слабое биение. Кажется, пронесло.

Вылив ей в горло три бутылки, он пощупал ее запястье. Сомнений не оставалось. Женщина расплатилась за свои опыты.

Он снова взял в руку бритву и определил цель. Волосы на лобке были темные с сединой. До Маргарет Шиллинг ему не приходилось снимать кожу с женщин, и в тот раз пришлось потрудиться. Зато теперь рука была набита. Первый надрез он сделал наверху, где на бледной коже на плоском животе начинали расти волосы. Потом еще два надреза под углом по обе стороны венериного холма. Стараясь быть аккуратным, он поддел кожу бритвой и отвернул ее. С каждым разом получалось все лучше, и движения становились все более уверенными. Ближе к половым губам он сделал еще один поперечный надрез и поднял кожу на бритве, оставив на теле трапециевидную кровоточащую рану. Потом отвинтил крышку с банки, которую принес собой, и опустил свой трофей в формалин, с удовольствием глядя, как кусочек кожи из красного становится розовым по мере того, как в нем не остается крови. С блаженной улыбкой он завинтил крышку. Потом стал приводить в порядок кабинет. Напоследок он вынул из кармана носовой платок и протер все, до чего дотрагивался, включая ее кожу. После этого обернул руку платком, достал тонкую папку из сумки и направился к шкафам, чтобы поставить папку на букву «К». Его заметки о мертвой суке заняли свое место.

Работа была сделана. И сделана лучше, чем прежде. Никаких сомнений, он стал мастером.