Последняя поэма

III ПЕРВОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

На первой стадии введения английского образования в Бенгалии разразилась общественная буря. Это произошло вследствие разницы давления между атмосферой новых английских школ и колледжей и центров обучения при индусских храмах. Эта буря подхватила Гянодашонкора. По возрасту он принадлежал к старшему поколению, но внезапно его вынесло далеко вперед. Опередив свое время, он ничем: ни образом мыслей, ни речью, ни манерами — не походил на своих современников. Ему, словно чайке, ныряющей в волнах, доставляло удовольствие грудью встречать бурю им же вызванного негодования.

Когда внуки таких дедушек пытаются исправить ошибки календаря, они обычно ударяются в другую крайность. Именно это и произошло с внуком Гянодашонкора, Бородашонкором. После смерти своего отца он ухитрился стать анахронизмом по сравнению даже с дедом. Он поклонялся Манасе[20], богине змей, просил защиты у Шитолы, богини черной оспы, называя ее своей матерью, пил наговоренную воду и каждое утро исписывал целые листы бумаги, выводя имя Дурги. До конца своей жизни он сражался против тех, кто, не будучи брахманом, осмеливался стремиться к знаниям, и с помощью всяких святых пандитов писал в защиту индуизма от скверны наук бесчисленные памфлеты, в которых обрушивал на головы современных вольнодумцев всю премудрость седой старины. Неуклонно выполняя все требования религии, он скоро окончательно замкнулся в неприступной крепости окостенелого благочестия. И когда в возрасте двадцати семи лет его душа отлетела в мир иной, ей сопутствовали радостные благословения многочисленных брахманов, получивших в дар коров, золото и землю во имя предков и потомков.

Бородашонкор был женат на Джогомайе, дочери Рамлочона Банерджи, лучшего друга его отца. Отцы учились в одном колледже и вместе лакомились запретными иноземными блюдами вроде говяжьих вырезок и котлет. До свадьбы Джогомайя не замечала разницы между обычаями, которые были в семье ее отца и в семье ее будущего мужа. В доме отца девушки учились, могли свободно выходить из дому, некоторые из них даже печатали в иллюстрированных журналах заметки о своих путешествиях. Но сразу же после свадьбы муж решил перевоспитать Джогомайю. Отныне ее поведение определялось строжайшими предписаниями, составленными по всем правилам традиционных таможенных и паспортных ограничений. На ее лицо накинули покрывало, на ее ум — тоже. Даже самой богине Сарасвати, покровительнице наук, приходилось подвергаться унизительному обыску, прежде чем ее допускали на женскую половину. Английские книги были сразу изъяты, а из бенгальских писателей до Джогомайи доходили лишь те, кто творил задолго до Бонкима, да и то не все. Зато прекрасное издание «Йогавасиштхи Рамаяны»[21], в переводе на бенгальский, долгое время стояло на ее полке. До последних дней жизни хозяин дома искренне надеялся, что когда-нибудь его жена выберет время и прочтет этот классический труд, хотя бы ради развлечения.

Джогомайе было нелегко в железных тисках древних правил, она чувствовала себя, точно вещь, положенная в сейф на хранение, однако умела обуздывать мятежную душу.

В этой духовной неволе единственным утешением для нее был их старый домашний жрец пандит Диншорон Беданторонто. Он высоко ценил ее ясный природный ум и говорил ей:

— Все эти обряды и ритуалы не для тебя, дочь моя. Глупцы не только сами обманывают себя, их обманывает весь мир. Ты думаешь, мы сами во все это верим? Разве ты не видишь, как мы без зазрения совести искажаем шастры, если нам это надо? Значит, мы не очень-то чтим всякие правила. Дураками мы прикидываемся только для дураков. И если ты сама не хочешь дурачить себя, то я и подавно не стану тебя обманывать. Когда захочешь, присылай за мной, дочь моя, я почитаю тебе шастры, в которые сам верю.

Он часто приходил и читал Джогомайе то «Гиту», то «Брахмабхашью»[22]. Джогомайя задавала вопросы, заставлявшие его удивляться ее уму, и ему никогда не надоедало беседовать с ней. Он глубоко презирал духовных наставников, которыми окружил себя Бородашонкор. Беданторонто признавался Джогомайе:

— Из всего города ты единственная, с кем мне приятно поговорить. Дочь моя, ты спасла меня от угрызений совести!

Так среди молитв и постов бесконечно тянулись дни. Ее жизнь была во всем «строго регламентирована», как говорят наши газетчики, но даже эта жизнь ее не сломила.

После смерти мужа Джогомайя зажила с сыном Джотишонкором и дочкой Шуромой. Зиму они проводили в Калькутте, лето — где-нибудь в горах. Джотишонкор посещал колледж, но ей не нравились учебные заведения для девочек, и для своей дочери Шуромы она после долгих поисков пригласила Лабонно. С ней-то и встретился Омито так неожиданно на дороге.