Последняя поэма

V НАЧАЛО ДИСКУССИЙ

Покинем теперь руины прошлого и вернемся к настоящему.

Оставив Омито в комнате для занятий, Лабонно пошла сказать о его приходе Джогомайе. Омито чувствовал себя в этой комнате, точно шмель в лотосе. Куда бы он ни посмотрел, все неуловимо напоминало ему о Лабонно и приводило в волнение. На книжной полке и на письменном столе он видел английские книги. Они говорили о ее вкусе и, казалось, жили своей особой трепетной жизнью. Все они словно ждали Лабонно, ее пальцы листали их страницы, эти книги занимали ее мысли днем и ночью, по их строчкам скользил ее нетерпеливый взгляд, они лежали у нее на коленях в часы размышлений. Омито удивился, заметив на столе сборник поэм Донна[28]. Когда Омито учился в Оксфордском университете, его самого живо интересовал Донн и современные ему поэты. И вот теперь тот же поэт свидетельствовал о счастливом совпадении склонностей двух людей.

Жизнь Омито складывалась из тусклых серых дней, похожих на потрепанные страницы учебника, который школьный учитель перелистывает из года в год. Будущее утратило для него всякий интерес, а потому он без радости встречал каждый наступающий день. Но сегодня он словно перенесся на другую планету. Здесь предметы утратили свой вес, ноги, казалось, не чувствовали под собой Земли, и каждое мгновение было преддверием к неведомому: тело обвевал прохладный ветерок, и хотелось петь, как поет флейта; жар солнца проникал в кровь и волновал, как весенние соки волнуют дерево. Пыльная завеса, так долго висевшая перед его глазами, упала, и самое обыденное стало казаться необыкновенным. Поэтому, когда Джогомайя тихо вошла в комнату, Омито был поражен. «О, она не просто вошла, — воскликнул он про себя. — Она явилась!»

Джогомайе было около сорока лет. Но годы не состарили ее, только придали ей благородную утонченность. Ее светлое лицо было румяно, волосы, по вдовьему обычаю, коротко острижены, глаза сияли материнской любовью, улыбка была ласковой. Край простого белого чадора был накинут на голову. Красивые, стройные ноги были босы. Когда Омито, склонясь в приветствии, коснулся их рукой, ему показалось, будто на него излилась милость богини.

Покончив с приветствиями, Джогомайя сказала:

— Твой дядя Омореш был лучшим адвокатом в нашем округе. Он спас нашу семью, когда нам грозило полное разорение. Меня он звал невесткой.

— Я всего лишь его недостойный племянник, — ответил Омито. — Дядя избавил вас от несчастья, а я доставил вам неприятность, Он принес вам прибыль, а я — убыток. Вы были для него невесткой, так будьте же для меня хотя бы маши-ма[29].

— У тебя есть мать? — спросила Джогомайя.

— Когда-то была, — ответил Омито. — Теперь мне бы хотелось иметь тетю.

— Зачем, сын мой?

— Видите ли, если бы я разбил сегодня автомобиль моей матери, она без конца пилила бы меня за мою «медвежью ловкость». Но если бы машина принадлежала тете, она бы посмеялась над моей оплошностью и сочла ее мальчишеством.

Джогомайя улыбнулась:

— Ну, хорошо, пусть будет так.

Омито вскочил, коснулся ног Джогомайи и воскликнул:

— Вот почему надо верить в судьбу. У меня была мать, я не совершал никаких подвигов благочестия, чтобы приобрести тетю. Но вот столкнулись автомобили — подвиг далеко не благочестивый, — и тотчас же в мою жизнь, словно посланница богов, вошла тетя. Подумайте, сколько веков благочестия должно было предшествовать этому чуду!

— Чья же судьба этому помогла — твоя, моя или шофера? — улыбаясь, спросила Джогомайя.

Омито взъерошил свои густые волосы.

— Трудный вопрос! Судьбы одного человека для этого мало. Вся вселенная из века в век, от звезды к звезде должна была готовиться к тому, что произошло в пятницу, ровно в десять часов сорок восемь минут. Но что будет теперь?

Джогомайя искоса взглянула на Лабонно и усмехнулась. Еще как следует не зная Омито, она уже решила, что эти двое созданы друг для друга. Поэтому она сказала:

— Вы пока здесь побеседуйте, а я пойду позабочусь о завтраке.

Омито умел быстро завязывать разговор. И он сразу же начал:

— Тетя велела нам побеседовать. Но прежде надо представиться. Давайте сразу же покончим с этим. Вы ведь знаете мое имя — то, что в английском языке называют «именем собственным»?

— Я знаю только, что вас зовут Омито.

— Далеко не во всех случаях.

— Случаев может быть много, — улыбнулась Лабонно, — но имя должно быть одно.

— То, что вы сказали, несовременно. Страна, время, люди — все меняется, и говорить, что имя не должно меняться, — ненаучно. Я решил прославиться, пропагандируя теорию относительности имен. И для начала объявляю вам, что в ваших устах мое имя не должно звучать «Омито-бабу».

— Вам нравится, когда вас называют по-английски — мистер Рой?

— Это заморское имя какое-то чужое. Чтобы определить, насколько коротко имя, надо узнать, как быстро доходит оно от ушей до сердца.

— Какое же ваше самое быстроногое имя?

— Чтобы увеличить скорость, надо уменьшить вес. Отбросьте «бабу» от «Омито-бабу»!

— Не торопитесь, для этого нужно время, — возразила Лабонно.

— Время не для всех одинаково. В мире нет единых часов. Карманные часы показывают время в зависимости от того, в каком кармане они находятся. Это теория Эйнштейна.

Лабонно встала.

— Вода для вашего омовения остывает.

— Я охотно совершу омовение холодной водой, если вы уделите мне еще немного времени.

— Простите, я спешу, и дела не ждут. — С этими словами Лабонно вышла.

Омито не сразу пошел совершать омовение. Он сидел и припоминал каждое улыбчивое слово Лабонно, произнесенное ее прекрасными устами. Омито видел много красивых девушек, но их красота напоминала лунную ночь, яркую и в то же время таинственную. Красота Лабонно была похожа на утреннюю зарю — все в ней было ясно, все было озарено светом разума. Создавая ее, творец вложил в эту девушку какие-то мужские качества. С первого взгляда становилось ясно, что она наделена не только способностью чувствовать, но и способностью мыслить. Это и привлекало Омито. Он и сам был умен, но не умел прощать, был рассудителен, но нетерпелив, многому научился, но не обрел успокоения. На лице Лабонно он впервые увидел выражение покоя, порожденного не самодовольством, а глубоким миром серьезного и уравновешенного ума.