Нобл положил трубку и посмотрел на Маквея.
– От Каду по-прежнему никаких известий.
Огорченный и подавленный, Маквей покосился на Реммера, допивавшего третью чашку крепчайшего кофе за сорок минут. Они уже раз двадцать прошлись по списку гостей Шарлоттенбурга, и, хотя еще осталось несколько имен, которые Бад-Годесбергу предстояло проверить, у них так и не появилось ни единой зацепки. Может быть, ключ к отгадке там, среди еще непроверенных имен, а может, нет. Интуиция подсказывала Маквею, что все необходимые материалы у них в руках. Он попросил Реммера заказать более обстоятельные досье на тех, кого они уже один раз проверили. Может быть, не так важно, кто эти люди сейчас и чем они занимаются в настоящее время, может быть, дело в их прошлом, как у Класса и Хальдера?..
А может быть, камень с горящей надписью ключ еще не встал на их пути, и расследование начинать не с чего. И в списке приглашенных в Шарлоттенбургский дворец они ничего не найдут, сколько б ни копались, и присутствие Шолла в Берлине вполне объяснимо, и церемония в честь Либаргера – невинная затея… Но Маквей очень не любил принимать что-нибудь на веру. Ему нужны были доказательства.
В ожидании вестей из Бад-Годесберга они вернулись к еще одному неясному моменту в расследовании – Каду.
– Давайте попробуем рассмотреть проблему Класс – Хальдер в связи с Каду, – предложил Маквей. Он сидел в кресле, положив ноги на одну из широких кроватей. – Был ли у него брат, кузен, отец, родственник, симпатизировавший наци или сотрудничавший с ними во время войны?
– Ты слышал об Аджаксе? – спросил Реммер.
Ответил Нобл:
– Аджакс – организация французской полиции, сотрудничавшая с Сопротивлением во время оккупации. Однако после войны выяснилось, что только пять процентов ее на самом деле помогало патриотам. Остальные работали на «виши».[34]
– Дядя Каду был толковым копом. Членом Аджакса в Ницце, – сказал Реммер. – После войны его отправили в отставку во время чистки от коллаборационистов.
– А его отец тоже был в Аджаксе?
– Он умер, когда Каду был год.
– Значит, его воспитывал дядя. – Маквей чихнул.
– Верно.
Маквей посмотрел на Реммера, потом встал и прошелся по комнате.
– Снова наци, Манни? В этом все дело? А Шолл – нацист? А Либаргер?
Маквей схватил с кровати список гостей и стал размахивать им.
– Так, значит, все эти высокообразованные, богатые, влиятельные господа – новая поросль немецкого нацизма? Так, Манни?
Застрекотал факс. Реммер торопливо выхватил из него лист бумаги и начал читать вслух:
– Нет никаких записей о рождении Элтона Либаргера в Эссене, в тысяча девятьсот тридцать третьем году и в ближайшие годы – тоже. Проверка продолжается. Имение Либаргера в Цюрихе… – Реммер нахмурился.
– В чем дело, Манни?
– Оно принадлежит Шоллу.
Осборн не очень представлял себе, что будет делать, когда попадет в «Гранд-отель Берлин». В случае с Альбертом Мерримэном у него было время как следует подготовиться. Он выработал план, определил порядок действий, как только Жан Пакар найдет Мерримэна. Но сейчас, когда он шел по освещенной дорожке, прорезавшей темные заросли и лужайки Тиргартена, перед ним стояли три вопроса: как застать Шолла одного, как заставить его говорить, что делать потом?
Понятно, что такой человек, как Шолл, окружен помощниками и телохранителями. Значит, застать его одного очень сложно, а вернее – просто невозможно.
Но даже если каким-то чудом это удастся, что может рассказать Шолл? А что, собственно, Осборн хотел бы услышать? Как предупреждал Хониг, Шолл – крепкий орешек, он или не откроет рта, или будет утверждать, что никогда не знал Мерримэна, что никогда не слышал об отце Осборна и других убитых. Тут пришелся бы кстати сукцинилхолин, но разве в Берлине достанешь наркотик?
Внезапно его мысли вернулись к Вере. Как она, где?.. Зачем он все это затеял?..
Усилием воли Осборн прогнал сомнения. Он должен сосредоточиться на Шолле! Остальное – потом.
Осборн шел, может быть, не больше чем в двух сотнях ярдов от них. Он по-прежнему был один и шагал по дорожке, которая через несколько минут выведет его к Бранденбургским воротам.
– Как ты хочешь это сделать? – спросил Виктор.
– Глядя ему в глаза, – ответил фон Хольден.
Осборн взглянул на часы: 10.35.
Ищет ли его Шнайдер? Или уже доложил о его исчезновении Реммеру? Если да, на ноги поднимут всю берлинскую полицию. Паспорта у него нет, и Маквей со спокойной душой оставит его сидеть в немецкой кутузке, чтобы он не путался под ногами.
Но тут ему стало стыдно за свои мысли о Маквее. И за свои подозрения тоже. Он устал ждать, терпение его истощилось, потому и вообразил себе, что Маквей хочет изолировать его, отстранить от операции с Шоллом.
Вместе с Маквеем он прошел плечом к плечу долгий путь и не раз пользовался его опытом и силой. Почему теперь он повернулся к нему спиной и решил действовать в одиночку? А все проклятая злость! Эмоции опять победили рассудок, как это часто случалось с ним за последние тридцать лет. Он зашел слишком далеко, и вот теперь ему не хватает выдержки и терпения, он рвется сделать все сам, доказать себе, что может быть сильным – ради отца, ради себя. Но это неверный шаг, у него нет ни сил, ни опыта, чтобы справиться с таким человеком, как Шолл. В Париже он понимал это прекрасно, что же с ним произошло сегодня?..
Осборн почувствовал себя растерянным и сконфуженным. То, что казалось совершенно очевидным и неоспоримым еще полчаса назад, теперь выглядело надуманным и глупым. Осборн усилием воли заставил себя отключиться от всяких мыслей. Некоторое время лучше вообще ни о чем не думать, ничего не решать.
Он огляделся, пытаясь сообразить, где он находится. Было по-прежнему прохладно, но уже не моросило. Парк, пустынный и темный, казался устрашающе огромным. Только освещенные дорожки да светящиеся окна домов в отдалении доказывали, что он не в глухом лесу, а в городском парке. Впереди он увидел площадку, к которой сходилось пять дорожек, словно спицы в колесе. По какой ему идти?
В нескольких футах от себя он заметил скамейку, с облегчением подошел к ней и сел. Прежде чем принимать решение, он немножко передохнет. Он глубоко вдыхал чистый и прохладный ночной воздух. Руки замерзли, и он рассеянно сунул их в карманы, чтобы согреть. Правая рука случайно коснулась пистолета – это был как бы кусочек прошлого, сунутый в карман и забытый. И тут что-то заставило Осборна оглянуться.
К нему приближался человек. Он был в плаще с поднятым воротником и шел странной походкой, слегка раскачиваясь, словно страдал каким-то физическим недостатком. Когда он подошел ближе, Осборн увидел, что этот человек, широкоплечий, коротко подстриженный, с военной выправкой, выше, чем ему показалось издали. Когда Осборн поднял голову, незнакомец был уже в нескольких футах от него, и их глаза встретились.
– Guten Abend, – произнес фон Хольден.
Осборн кивнул и отвернулся, не желая поддерживать разговор. Рука в кармане пиджака стиснула рукоятку пистолета. Незнакомец прошел шагов десять вперед и вдруг резко повернулся. Его намерения были очевидны, и Осборн отреагировал автоматически: выхватил пистолет и нацелил его в грудь незнакомцу.
– Убирайся! – четко выговорил он по-английски.
Фон Хольден посмотрел ему в глаза, потом его взгляд скользнул к оружию. Осборн был взволнован и напуган, но рука его не дрожала, а палец был на курке. Пистолет показался фон Хольдену знакомым – ну да, маленький чешский автоматический пистолет Бернарда Овена! Он улыбнулся.
– Что тебя развеселило? – сквозь зубы процедил Осборн. Взгляд незнакомца неожиданно метнулся в сторону, куда-то за его плечо. Осборн отпрянул в сторону, при этом продолжая держать на мушке плечистого мужчину в плаще. Осторожно повернув голову, он увидел второго человека, стоявшего в тени деревьев справа от него, футах в пятнадцати.
– Скажи своему дружку, пусть подойдет к тебе, – резко сказал Осборн.
Фон Хольден молчал.
– Sprechen Sie Englisch?[35] – спросил Осборн.
Фон Хольден продолжал молчать.
– Sprechen Sie Englisch? – с нажимом повторил Осборн.
Фон Хольден кивнул.
– Скажи своему дружку, чтобы подошел к тебе и встал рядом. – Осборн по-прежнему целился в грудь фон Хольдену, предохранитель пистолета был спущен. Фон Хольден понимал, что малейшее движение может стоить ему жизни – Осборн нажмет на спусковой крючок, и пуля попадет в цель. – Сейчас же позови его, – снова потребовал Осборн.
Фон Хольден помедлил, потом произнес по-немецки:
– Делай, как он сказал.
Виктор шагнул на лужайку из-под деревьев и медленно подошел к фон Хольдену.
Осборн несколько секунд смотрел на них обоих, потом начал пятиться, продолжая целиться в грудь фон Хольдена. Он отошел от них ярдов на пятнадцать, повернулся и помчался напролом через кусты, перепрыгнул освещенную дорожку и углубился в чащу деревьев. Один раз он позволил себе оглянуться и убедился, что за ним гонятся, – темные силуэты отчетливо виднелись на фоне неба, когда его преследователи пересекали ту же освещенную аллею, которую он пересек несколькими секундами раньше.
Впереди были огни и поток машин. Осборн еще раз оглянулся, но теперь уже ничего не увидел, позади были только темные деревья. С бьющимся сердцем, спотыкаясь, скользя на мокрых листьях, он мчался вперед не разбирая дороги. Вскоре поток несущихся машин оказался прямо перед ним. Не останавливаясь, Осборн ринулся в него. Завыли сирены. Он проскочил под носом одной машины, второй… Раздался визг тормозов, и такси с грохотом врезалось в припаркованную у обочины машину. Еще удар – вторая машина ударила по бамперу такси.
Осборн, не оглядываясь, бежал, петляя между машинами. Легкие жгло огнем. Выскочив на тротуар, он пробежал еще полквартала и свернул в первую улицу. Перекресток был залит ярким светом. Задыхаясь, хватая ртом воздух, Осборн еще раз свернул за угол и затесался в толпу пешеходов.
Сунув пистолет за пояс, он прикрыл его полой пиджака, стараясь идти неторопливо и не привлекать внимания прохожих. Через несколько минут он осторожно оглянулся. Никого. Преследователи потеряли его. А может, все это был плод его воображения?.. Он продолжал неторопливо двигаться вместе с толпой.
Навстречу Осборну шла компания вызывающе одетых подростков. Девица с длинными волосами улыбнулась ему.
Какого черта он вытащил оружие? Что такого сделал незнакомец? Он только повернулся. Ну и что? Второй, может, вообще не имел к нему никакого отношения. Правда, неестественная походка незнакомца и рассчитанное движение, каким он повернулся, заставили Осборна предположить, что на него собираются напасть.
Поэтому он и выхватил пистолет. В конце концов лучше перестраховаться, чем дать себя застигнуть врасплох.
Часы в витрине магазина показывали 10.52.
За последние полчаса он ни разу не вспомнил про Маквея. Через восемь минут он должен быть в отеле, а он понятия не имеет, где находится. Что делать? Звонить? Сочиняя на ходу правдоподобное объяснение, он завернул за угол – и прямо перед собой увидел парадный вход комплекса «Европа-Центр», а чуть в стороне – неоновую вывеску отеля «Палас».
Без шести минут одиннадцать Осборн зашел в лифт и нажал кнопку шестого этажа. Двери закрылись, лифт поехал наверх. Он был один и в безопасности.
Стараясь не думать о человеке в парке, он осмотрелся. Стена лифта напротив была зеркальной. Осборн одернул пиджак, пригладил волосы. Рядом висела рекламная афиша – Берлин и его достопримечательности. В самом центре – Шарлоттенбургский дворец. Внезапно в его памяти всплыли слова Реммера: «Виновник торжества – Элтон Карл Либаргер, промышленник из Цюриха, который в прошлом году в Сан-Франциско перенес инсульт и теперь полностью поправился…»
– Черт возьми, – выдохнул Осборн. – Вот черт!..
Как он не сообразил раньше?..