Послезавтра

Глава 157

«Это дела Маквея». Слова Реммера не выходили у Осборна из головы. Какова будет расплата за все, что он натворил? Мало того что он стащил у полицейского удостоверение и револьвер – он воспользовался ими, чтобы пересечь государственную границу! Его могут судить сначала в Лос-Анджелесе, а потом передать дело в суды Германии или Франции. Возможно, вмешается и Интерпол. А может быть – не приведи Господь! – все это цветочки по сравнению с обвинением в попытке убийства Альберта Мерримэна. Ведь и скрываясь во Франции, Мерримэн оставался американским гражданином. Такие вещи Маквей не забывает.

Близилось Рождество, а от Маквея по-прежнему не было ни слуху ни духу. Осборн вздрагивал всякий раз при виде полицейской машины. Его терзал страх и непреодолимое чувство вины. Можно, конечно, нанять адвоката и подготовить защиту, но вдруг Маквей не возбудит дела? В конце концов Осборн отогнал эти мысли. Три вечера в неделю он проводил в отделении интенсивной терапии – разрабатывал ногу. Уже через месяц он сможет отбросить костыли, а еще через два перестанет хромать. Он был жив и благодарил Бога за это.

Со временем затягивались и более глубокие раны. В таинственной гибели его отца многое прояснилось, хотя главное – за что и почему? – по-прежнему оставалось загадкой. Ответ фон Хольдена: «Fur „Ubermorgen“ – За „Послезавтра“!» – казался полной бессмыслицей, если вообще все, что произошло на Юнгфрау, не померещилось Осборну.

Ради будущего, ради Веры, ради своего психического равновесия он должен, не колеблясь, оставить все это в прошлом – и Мерримэна, и Шолла, и фон Хольдена; и даже – собравшись с силами – воспоминание об убийстве отца.

За день до приезда Веры, в полдень, Осборну позвонил Маквей.

– Я хочу вам кое-что показать. Вы можете приехать?

– Куда?

– В управление полиции. – Маквей говорил спокойно, буднично, словно они расстались с Осборном вчера.

– Когда?

– Через час.

Господи! Что ему нужно? Пот выступил на лбу у Осборна.

– Приеду, – ответил он и положил трубку. Рука дрожала.

От Санта-Моники до управления было двадцать пять минут. Стояла жара, и над городом висел смог. Осборн был до смерти перепуган.

Маквей встретил его у входа. Они поздоровались, но без рукопожатия. Кабина лифта была переполнена. Осборн, опираясь на костыли, смотрел в пол. Маквей молчал.

– Как ваша нога? – наконец спросил он, когда они вышли из лифта и двинулись по коридору.

Ожоги на лице Маквея затягивались, он выглядел посвежевшим, и на щеках его даже был румянец, словно он только что вернулся с площадки для гольфа.

– Спасибо, уже лучше. А вы прекрасно выглядите, – сказал Осборн, стараясь придать голосу непринужденность и дружелюбие.

– Да, неплохо для старика, – хмуро ответил Маквей, ведя Осборна по лабиринту коридоров. Кругом мелькали лица – усталые, взволнованные, сердитые.

Маквей толкнул дверь в конце коридора, и они оказались в комнате, разделенной надвое проволочной сеткой. Внутри были двое полицейских и ряды полок с запечатанными пластиковыми пакетами, в которых хранились вещественные доказательства. Маквей расписался в каком-то журнале и получил пакет. Они пересекли коридор и вошли в пустую комнату дежурной бригады. Маквей закрыл дверь, и они остались одни.

Осборна разбирало любопытство. Он хотел немедленно узнать, что задумал Маквей.

– Зачем вы вызвали меня?

Маквей подошел к окну и опустил жалюзи.

– Вы смотрели утром телевизор? Вьетнамская семья, в долине…

– Да… кажется, – рассеянно ответил Осборн. Он что-то слышал, когда брился. Убита целая семья вьетнамцев, жившая в фешенебельном районе в долине Сан-Фернандо, – родители, дети, старики…

– Я веду это дело и тороплюсь на вскрытие, поэтому буду краток. – Маквей вскрыл пластиковый пакет и вынул видеокассету. – Эта запись существует только в двух экземплярах. То, что вы видите, – оригинал; копия у Реммера, в Бад-Годесберге. ФБР требовало эту кассету вчера; я сказал им, что они получат ее завтра. Именно из-за нее Салеттл посылал нас к Джоанне Марш. Он вручил ей ключ от коробки, спрятанной в специальной собачьей клетке; в Швейцарии фон Хольден подарил Джоанне щенка, которого она отправила самолетом в Лос-Анджелес. В коробке оказался второй ключ – от сейфа в одном из банков на Беверли-Хиллз. А в сейфе была эта кассета. – Маквей вставил кассету в видеомагнитофон.

– Не понимаю, – растерянно произнес Осборн.

– Поймете. Но сначала вы должны кое-что узнать. Вы говорили, что фон Хольден упал со скалы в пропасть, и не видели, куда он упал.

– Там была непроглядная тьма.

– Да. Он упал – или, по крайней мере, мы так думаем – в так называемый черный провал. Это глубокая яма в леднике. Швейцарские спасатели спускались туда, но никого не обнаружили. Так что либо фон Хольден на самом дне, где он и пролежит примерно два тысячелетия, либо его там вообще нет. Мы не можем быть уверены, что он мертв. Далее. Отпечатки пальцев Либаргера. Точнее, человека, называвшего себя Либаргером. Того, с кем беседовали Реммер и Шнайдер за полчаса до пожара в Шарлоттенбурге. – Маквей кашлянул и поморщился – ожоги причиняли ему боль. – Эксперты полиции сравнили его отпечатки с отпечатками пальцев Тимоти Эшфорда, обезглавленного маляра из Лондона.

– О Боже! – Волосы Осборна зашевелились от ужаса. – Вы были правы…

– Да, – кивнул Маквей. – Беда в том, что Либаргер, как и все, кто был в зале, превратился в пепел. Мы можем только предположить, что голову одного человека удачно соединили с телом другого, и плод этого эксперимента жил, думал, ходил, говорил точно так же, как мы с вами. Ни Реммер, ни Шнайдер не заметили никаких шрамов. Джоанна Марш вчера письменно подтвердила это. Она, как лечащий врач Либаргера, провела с ним много времени и не видела ничего, что свидетельствовало бы о перенесенной операции.

– Значит, он приходил в себя не после инсульта, – подумал вслух Осборн, – а после уникальной хирургической операции! – Он взглянул на Маквея. – Так это и записано на кассете?

– То, что записано на кассете, останется между нами и не выйдет за пределы этих стен. Любая информация об этом может исходить только из Вашингтона или Бад-Годесберга. – Маквей протянул Осборну пульт дистанционного управления. – На этот раз, доктор, никто не примет во внимание никаких личных обстоятельств. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю? Есть ведь и другие вопросы, к которым мы с вами можем вернуться в любой момент. Вы наверняка знаете, что я имею в виду.

Секунду они молча глядели друг другу в глаза; затем Маквей рывком распахнул дверь и вышел. И Осборн понял, что Маквей подарил ему возможность жить спокойно.