Осборн сидел на краю постели с телефонной трубкой возле уха и слушал, как Джо Бергер жалуется на насморк и слезящиеся глаза, на жуткую лос-анджелесскую жару и угрозу смога. Бергер трепался по телефону, сидя в машине, по дороге из своего дома в Беверли-Хиллз на работу в Сенгури-Сити. Его совершенно не смущало то, что Осборн находится в Париже, за шесть тысяч миль от Калифорнии, что у него могут быть какие-то проблемы. Послушать нытье Бергера – можно было подумать, что это какое-то капризное дитя, а вовсе не один из лучших лос-анджелесских адвокатов. Именно он вывел Осборна на «Колб интернэшнл» и на Жана Пакара.
– Джейк, послушай-ка, – перебил его Пол и рассказал об убийстве Пакара, о визите Маквея, о нескромных вопросах. Только о своей лжи по поводу сути заказанного Пакару расследования говорить не стал, тем более что с самого начала не поставил Бергера в известность, зачем ему понадобился частный сыщик.
– Ты уверен, что полицейского звали Маквей? – спросил адвокат.
– Ты его знаешь?
– А кто ж его не знает? Любой адвокат в нашем городе, если ему приходилось участвовать в процессе по убийству, сталкивался с Маквеем. Он мужик крепкий и ужасно въедливый, хватка у него, как у бульдога. Если вцепился, нипочем не отпустит. То, что Маквей в Париже, неудивительно. Его часто приглашают за границу на консультации. Интересно другое: с чего это он вдруг заинтересовался Полом Осборном.
– Понятия не имею. Заявился ни с того ни с сего и начал доставать меня вопросами.
– Вот что, Пол, – посерьезнел Бергер, – Маквей не из тех, кто тратит время на ерунду. Ты лучше мне прямо скажи, что там у тебя происходит?
– Если б я знал, – недрогнувшим голосом ответил Осборн.
Бергер немного помолчал, потом велел Осборну никому об этом не болтать, а если Маквей объявится вновь, немедленно сообщить. Тем временем Бергер попытается нажать на кое-кого в Париже, чтобы Осборну вернули паспорт. Как только вернут – нужно сразу же улетать из Парижа.
– Нет, ничего не предпринимай, – резко остановил его Пол. – Я просто хотел спросить про Маквея. Больше ничего не нужно, спасибо.
Сукцинилхолин. Осборн разглядывал пузырек в ванной на свет. Потом убрал флакон в футляр для бритвенных принадлежностей. Там уже лежали шприцы. Футляр Осборн засунул под рубашки в чемодан, так и оставшийся нераспакованным.
Почистив зубы, Пол проглотил две таблетки снотворного, закрыл дверь на ключ и сдернул с кровати покрывало. Господи, до чего же он устал. Каждый мускул ныл от нервного напряжения.
Маквей безусловно вывел его из равновесия, и звонок Бергеру был все равно что крик о помощи. Но, поспешив поделиться с ним своими проблемами, Осборн понял, что обратился не к тому, к кому следовало. Бергер – профессионал по части закона, а тут речь шла об эмоциях. Ведь на самом деле Пол обратился к Бергеру в тайной надежде, что тот каким-нибудь образом поможет ему выбраться из Парижа и из всей этой истории. Точно так же накануне он пытался выйти из игры, перепоручив самое главное свое дело, убийство Канарака, частному детективу. Уж если звонить, так своему психоаналитику, в Санта-Монику. Пусть бы помог преодолеть эмоциональный стресс. Но тогда пришлось бы признаться в намерении совершить убийство, а по закону психоаналитик должен незамедлительно сообщить о подобных поползновениях своих клиентов в полицию. С кем еще можно поговорить? С Верой, больше не с кем. Но Веру в эту историю впутывать нельзя.
Впрочем, все это пустое. Так или иначе, решение придется принимать самому. Убить Канарака или оставить его в покое?
Появление Маквея ужесточило условия задачи. Опытный полицейский должен был упомянуть о Канараке, если бы был в курсе дела. Он промолчал, но можно ли быть уверенным? А вдруг полиция обо всем знает и установила за Осборном слежку?
Пол выключил ночник, и в комнате стало темно. В окно постукивал дождь. Фонари на авеню Клебер подсвечивали капли, сползавшие по стеклу, и по потолку также медленно передвигались блики. Пол закрыл глаза, стал думать о Вере, о том, как они занимались любовью. Вот она, обнаженная, склонилась над ним, откинула голову, изогнула спину так, что длинные волосы свисают до щиколоток. Время как бы застыло, лишь медленно двигаются вверх-вниз, вверх-вниз ее бедра. Вера похожа на античную скульптуру, олицетворяющую женское начало, – в ней воплотилось все сразу – девочка, женщина, мать.
Она одновременно недоступная и податливая, бесконечно сильная и необычайно хрупкая.
Он любит ее – это ясно. Любит так, как никого и никогда не любил. Смысл этих слов по-настоящему понимаешь, только когда жажда обладания и чувство радостного ошеломления подкатывают изнутри, из самых глубин души. Так вот какой бывает любовь между мужчиной и женщиной… Пол твердо знал: умри они в момент близости, оба немедленно соединились бы вновь – где-то среди просторов Вселенной. Они приняли бы иную форму существования, но никакая сила никогда не оторвала бы их друг от друга.
Пусть это звучит романтично, по-детски глупо, но это сущая правда.
И Пол знал, что Вера чувствует то же самое. Она доказала это, когда пригласила его к себе домой. Дальше все стало просто и ясно. Если им предстоит жить вместе, он обязан – во что бы то ни стало избавиться от демона, угнездившегося в его душе. Иначе демон разрушит эту любовь точно так же, как погубил прежние. Нет уж, лучше истребить демона раз и навсегда. Пусть это рискованно, трудно, опасно – надо это сделать.
Снотворное начало действовать, и в последние мгновения перед забытьем Пол увидел своего демона. Некто с глубоко посаженными глазами и оттопыренными ушами, в пыльном пальто наклонился над кроватью. И хотя лица в темноте было толком не разглядеть, Осборн мысленно увидел квадратную челюсть и шрам, сбегавший белой линией по скуле к верхней губе.
Никаких сомнений – это был Анри Канарак собственной персоной.