Глава 7
Остаток утра я просидела на подоконнике и разглядывала окрестности. Высокие хвойные деревья окружают особняк Конмака, за ними мелькают бетонные стены.
Возвращается Леда с подносом и делает мне замечание, что я не притронулась к яичнице и сардинам, которые она оставила для меня после каши.
Когда она опускает взгляд на результаты моего теста на овуляцию, я думаю о том, чтобы броситься на нее и убежать по коридору, но какой в этом смысл? На территории достаточно вооруженных людей, чтобы затолкать меня обратно в комнату, а Конмак лишь заменит меня кем-то более послушным. Если Танатос еще не удовлетворил свою жажду расправы, я попаду в его руки. А если нет, то в руки другого сутенера или на органы.
По словам Сайласа, чьи дни сочтены, я должна играть в долгую игру, а не в короткую. Терпение, наблюдательность и находчивость — вот что гарантирует мне выживание. Слишком быстрое бегство приведет лишь к тому, что мне придется столкнуться с невыразимым. Как только я окажусь в безопасности, я смогу спрятаться у кого-нибудь из родственников и придумать, как справиться с этим гнусным ублюдком.
На обед - огромный лосось с салатом из авокадо, фасоли, чечевицы и киноа, который выглядит нечеловечески сытным. Я съедаю четверть порции и перекусываю греческим йогуртом и фруктовым салатом, которые рекомендовал на обед консультант по фертильности. Это, конечно, лучше, чем остатки пищи из микроволновки, но я начинаю думать, что Конмак хочет, чтобы я была слишком сытой и толстой, чтобы сбежать.
Спустя несколько часов приходит ужин вместе с предупреждением от Леды о том, что мне нельзя не соблюдать диету. Это стейк и салат из помидоров, достаточно большой, чтобы накормить небольшую семью. Я подумываю спустить его в унитаз, но не могу заставить себя выбросить столь дорогой кусок мяса.
Этот процесс продолжается в течение трех дней. Завтрак. Тест на овуляцию. Обед. Ужин. Все сопровождается тем, что Леда ругает меня за плохой аппетит, после чего я снова оказываюсь под замком.
Забудьте о «Синей Бороде» или «Красавице и Чудовище». Это уже похоже на «Гензель и Гретель». Только это меня откармливают. Однажды утром, наевшись до отвала, я так наедаюсь, что впадаю в сонную кому, которая длится до тех пор, пока большая рука не сжимает мое плечо.
На этот раз, открыв глаза, я обнаруживаю Конмака, который хмуро смотрит на меня.
— Ты не доела ужин и не приступила к завтраку, — говорит он холодным и грозным голосом.
Я потягиваюсь и сажусь, все следы дремоты сменяются тревогой.
— Кто-то должен сказать твоему эксперту по фертильности, что женщина может съесть лишь столько, сколько ей нужно.
Его взгляд сужается.
— Вставай. Надо кое-что обсудить.
Конмак поворачивается и идет к двери, даже не оглянувшись через плечо, чтобы посмотреть, последую ли я за ним. Наверное, он привык, что женщины подчиняются любому его приказу. Вздохнув, я соскальзываю с кровати и бегу по пятам, мои шаги все еще неровные со сна.
Он ведет меня по лестнице в более просторную комнату с аналогичным видом и собственным балконом. Пейзажные картины украшают стены, добавляя уюта, а кровать с балдахином, занимающая центральное место, делает комнату волшебной.
Утреннее солнце проникает через окна от пола до потолка, освещая его спину. Я замираю от этого внушительного зрелища и думаю, не является ли смена обстановки хорошим знаком.
— Пришли твои результаты, — говорит он хрипловато. — Ты чиста.
Я выпрямляюсь, руки поднимаются к вырезу ночной рубашки.
— Ого.
— И тест на овуляцию показал, что ты фертильна.
Мой желудок сжимается, и каждый волосок на затылке встает дыбом. Осознание происходящего проникает в мой мозг, и сердце бешено колотится. Как и все мысли о том, чтобы подыграть ему, пока я не найду выход.
Может быть, я делаю поспешные выводы? Может быть, я накручиваю себя до состояния страха и бешенства, но, похоже, он привел меня в это более приятное место с огромной кроватью с балдахином, чтобы было удобнее трахаться.
— Ты... — я прочистила горло. — Мы теперь будем пытаться зачать ребенка?
— Уже отказываешься? — спрашивает он с усмешкой.
— Нет, — говорю я, поднимая ладони. — Вовсе нет.
Ноздри Конмака раздуваются. Почему-то само мое присутствие выводит его из себя. Я шаркаю ногами, обхватываю руками грудь и стараюсь не нервничать. Для меня это огромный шаг. Я замужем, пусть и за самым большим ублюдком со времен Иуды Искариота, но я целовалась только с одним мужчиной. Я не привыкла думать о других мужчинах, не говоря уже о том, чтобы спать с ними.
Невозможно сказать, привлекателен ли вообще Конмак. У него слишком большая борода. Он постоянно хмурится. Люди даже называют его зверем. Он напоминает мне кастрюлю с водой, которая слишком долго кипит на плите.
Я прочищаю горло.
— Я уверена в том, что у меня будет этот ребенок...
— Дети, — рычит он. — Два сына.
— Точно, — я сглотнула. — Я не передумала вынашивать твоих сыновей, но есть ли шанс, что мы сможем воспользоваться другим путем оплодотворения?
— Нет.
— Почему? — вопрос вырывается прежде, чем я успеваю остановиться.
Конмак обнажает зубы, удивительно белые и ровные для человека со шрамом на одной стороне лица.
— Я не буду говорить своим сыновьям, что они были зачаты с помощью спринцовки.
Я зажмуриваю глаза. Где-то на краю моего сознания инстинкты борьбы и бегства кричат мне, чтобы я придерживалась плана, перестала быть такой упрямой сволочью и сосредоточилась на том, чтобы играть дальше, пока не смогу сбежать.
— Дверь вон там, — говорит Конмак. — Если хочешь уйти, это твой последний шанс.
Я приоткрываю глаза и вижу, что он указывает на выход. Это проверка. Или ловушка. Если я сделаю хоть один шаг к этой двери, это будет не свобода. Не после того, как он купил меня за два миллиона. Он заменит меня более волевой женщиной, и аукционному дому придется принять меня обратно.
— Нет, — говорю я.
Он поднимает брови.
— Я остаюсь. Теперь ты засунешь в меня этого ребенка или будешь продолжать играть в игры разума?
Его глаз вспыхивает, и он делает шаг вперед, чтобы преодолеть расстояние между нами, его огромное тело возвышается над моим.
Мой пульс учащается, и я сопротивляюсь желанию спрятаться.
Я много сталкивалась с мафиози, и поняла, что они бывают разные. Одни — грубияны, которые берут все, что хотят, силой, а другие любят наблюдать и манипулировать. Конмак, возможно, сочетает в себе и то, и другое.
Подняв подбородок, я смотрю ему прямо в глаз.
— Теперь, когда я точно знаю, чего ты хочешь, почему бы нам не начать?
Мои мышцы напрягаются в ожидании того, что меня схватят или толкнут, но Конмак отступает.
— Снимай свою ночнушку, — говорит он.
— Хорошо, — я поднимаю подол, обнажая голени, затем бедра, и устремляю взгляд в его единственный голубой глаз.
Конмак смотрит мне прямо в лицо, его взгляд ни разу не дрогнул, даже когда тяжелый хлопок доходит до бедер и обнажает мою киску. Я тяну ночнушку на плечи, обнажая грудь, и прохладный воздух обдает мои соски.
На мгновение я запутываюсь в ткани и вынуждена освободить руки. Конмак удивительно мягко помогает мне выбраться, пока я не освобождаю обе руки от манжет. Я высовываю голову и вижу, что его взгляд по-прежнему прикован к моему лицу.
Одежда падает на пол, и я предстаю перед ним обнаженной.
— Ложись на кровать, — говорит он.
Я делаю небольшой шаг к кровати с балдахином, мое сердце колотится так сильно, что я чувствую дрожь в ногах. Это безумие. Я никогда не думала, что окажусь в чужом доме, где меня будет трахать едва знакомый мужчина, но отгоняю эти мысли в сторону и ложусь на спину.
Конмак остается там же, в центре комнаты. Я поднимаю голову, пытаясь встретить его взгляд, но он прикован к моему телу.
Я никогда не чувствовала себя неуверенно из-за внешности. Сайлас всегда говорил, что я красивая, но я бы не поверила этому придурку, если бы он сказал мне, что небо голубое. Парни флиртовали со мной на работе, но я никогда не принимала это близко к сердцу.
Погано, что подобное предательство может свести на нет всю мою уверенность в себе. Если мой собственный муж может так безжалостно меня бросить, то что это говорит обо мне?
Кроме того, что на мое тело, как на кусок мяса, претендует куча мужчин, у меня нет никакого представления о своей ценности.
Конмак подходит ближе и останавливается на краю кровати. Где-то между этим моментом и походом к кровати он расстегнул брюки и достал свой член.
Он огромен — почти вдвое больше, чем у Сайласа, с нечеловеческим обхватом. Головка красная, круглая, выпуклая и уже блестит от влаги. По всей его длине проходят крупные вены, которые, кажется, вот-вот лопнут.
Увидеть его это как испугаться при прыжке с тарзанки, только удар приходится не на сердце. Чувство разливается в животе, и я сдерживаю крик.
— Раздвинь ноги пошире, — рычит он.
Словно завороженная этим огромным членом, я подчиняюсь.
Конмак забирается на матрас, его член покачивается, а взгляд устремлен на мою киску. Когда он берет одну ногу и отводит ее в сторону, я задыхаюсь.
Толстый палец скользит по моей щели, останавливается у входа и вынимается.
— Ты сухая, — говорит он, в его словах звучит обвинение.
Я приподнимаюсь на локтях и встречаю его взгляд своим. Он с ума сошел? Есть ли у него хоть унция сострадания в его черном сердце или он потерял ее вместе с глазом? Он заблуждается, если думает, что каждое дерьмовое событие, произошедшее до сих пор, намочит мою киску.
Слова даже не доходят до моего горла. Я невезучая, а не глупая.
— Иногда женщину нужно немного поощрять перед сексом.
Я пытаюсь изобразить сарказм, но поджатые губы говорят о том, что мне это не удалось. Жалко. Вот черт. Похоже, я и правда сука и виновата во всех тех ужасных вещах, в которых меня обвинял Сайлас, прежде чем накачать наркотой.
Мои губы расходятся в извинениях, но голосовые связки отказываются сотрудничать. Прежде чем я смогла заставить себя говорить, Конмак схватил меня за бедра и дернул вперед.
Я вскрикиваю.
— Поощрять? — рычит он.
Он опускает голову между моих раздвинутых ног, его горячее дыхание обдает мою киску. Я задыхаюсь, кожу на внутренней стороне бедер покалывает от его бороды. Она совсем не такая колючая, как кажется, и мне хочется ее потрогать.
— Как насчет этого? — он высовывает язык и проводит им по моему клитору.
Разряд удовольствия пронзает меня до глубины души, заставляя выгнуть спину. Я стону, мои пальцы погружаются в матрас, а его язык продолжает терзать мой клитор.
— Блять, — шепчу я.
Конмак поглощает меня так, словно я самое вкусное, что он когда-либо пробовал, и я таю от его прикосновений. Моя киска сжимается и болит, когда он скользит руками по моим бедрам и еще больше раздвигает пальцами мои складочки.
Я тяжело дышу, покачивая бедрами навстречу его рту, а он продолжает смаковать мою киску долгими, томительными ласками. Комната исчезает, как и ужас моего положения, и все ощущения сосредотачиваются на моей киске.
— Пожалуйста, — стону я.
Конмак молчит, но его язык увеличивает ритм, пока я не начинаю стонать еще сильнее.
— Мне нужны твои пальцы, — стону я. — Пожалуйста.
Его язык скользит вниз к моему входу, ослабляя интенсивность, а затем проникает в киску. Я сжимаюсь и разжимаюсь, желая что-нибудь подлиннее, потолще, потверже.
— Хорошо, я готова, — говорю я. — Пожалуйста, мне нужен твой член.
Язык Конмака скользит по моему клитору вверх-вниз, совершая щелкающие движения. Ощущения настолько ошеломляющие, что внутри меня прорывается плотина.
Оргазм обрушивается потоком. Волна за волной наслаждение проносится по телу, смывая последние оговорки. Я тону. Утопаю в жидком удовольствии. Утопаю в расплавленном желании. Он продолжает ласкать меня, доводя оргазм до безумных высот. Я вцепилась в простыню, мои губы разошлись в крике.
— Ох, блять...
Конмак отстраняется, и я с трепетом и дрожью жду его члена. Меня больше не волнует, что он огромный. Меня больше не волнует, что он незнакомец. Никто и никогда не заставлял меня кончать так сильно и долго, и мне хочется больше.
Я хочу, чтобы он прижал меня к себе, растянул на всю длину и трахал до тех пор, пока я не увижу звезды.
Он смотрит на мое обнаженное и дрожащее тело с нечитаемым выражением лица. Я приподнимаюсь на обе руки, желая, чтобы он растягивал меня до тех пор, пока я не закричу.
Но вместо того, чтобы погрузиться в меня, он разворачивается на пятках и уходит.