Глава 2

Так вот что чувствуют животные, ожидающие убоя?

Последние несколько часов прошли как в тумане: грубые руки, холодная поездка в кузове фургона и тугие ремни. Наркотики заглушили мои чувства, а ужас заглушил предательство Сайласа. Теперь мои ноздри заполняет вонь крови, пота и металла, и все, о чем я могу думать, - это побег.

Я смотрю на свои босые ноги среди ряда женщин, оказавшихся в таком же положении. Некоторые из них все еще всхлипывают и умоляют, другие молчат. Мое горло охрипло от крика, плача, вдохов через кляп, глаза тоже распухли от слез.

Моя голова склонена, занавес из черных волос закрывает вид на секс-аукцион. Это единственная форма неповиновения, которая у меня осталась, учитывая, что мои руки скованы наручниками за спиной, а лодыжки - кандалами.

Шансов сбежать нет. После того, как я упала, Сайлас вколол мне что-то, чтобы я была обездвижена и не сопротивлялась, когда он вызовет группу мужчин, чтобы увезти меня в фургоне.

Сайлас.

Отчаяние разлилось по моим венам, как кислота, сжигая то, что осталось от разбитого сердца. Я подозревала, что что-то не так, когда он привел меня в тот ресторан, но не думала, что меня так зверски предадут.

Я не предвидела этого.

Он назвал меня осуждающей и надоедливой. Только за то, что я хотела семью, а он не вмешивал свои махинации в семейный бизнес. Как можно знать человека десять лет и не видеть его настоящего?

Удар молотка выводит меня из задумчивости, заставляя вздрогнуть.

— Продано участнику аукциона номер восемнадцать за пятьдесят тысяч, — говорит аукционист.

Черт.

Я следующая.

Пока я слушалa его речь, грубая рука схватила меня за плечо, а другая отстегнула зажим, закрепленный на ошейнике. Я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с огромной женщиной, похожей на бульдога, которая ведет меня по выложенному черно-белой плиткой мраморному полу.

Болтовня стихает, и в комнате становится тихо, только в ушах шумит кровь. Глубоко вздохнув, я наконец набираюсь смелости и осматриваю окружающее пространство.

Слева от меня - около шести рядов стульев, заполненных самыми разными людьми. Многие из них имеют крупное телосложение боксеров или телохранителей, а меньшая часть одета в дизайнерские костюмы. Полагаю, что это и есть настоящие мафиози, которые будут проводить торги.

Мой взгляд останавливается на одиноко сидящем сзади мужчине, который крупнее остальных, но ничто в нем не говорит о том, что он сотрудник.

Вся его масса, кажется, занимает два кресла, и он излучает такое властное присутствие, что у меня волосы на руках и шее встают дыбом. Левую сторону его лица закрывает черная повязка, заслоняя густую черную бороду и единственный голубой глаз выглядит жутко зловеще.

— Лот номер триста шестьдесят два.

Голос аукциониста пронзает меня насквозь, как удар кнута, и я бросаюсь к сцене.

— Быстрее! — крупная женщина усаживает меня за стол прямо перед подиумом.

— Фигуристая, не спортивная, черноволосая красавица, двадцать один год, примерно пятый размер груди, редкая девственница, — говорит аукционист.

Стоп... Что, блять, Сайлас сказал этим ублюдкам? Как он мог соврать о моей девственности? Он даже на три года сократил мой истинный возраст.

Я качаю головой из стороны в сторону, но женщина хватает меня за волосы у основания черепа и дергает.

— Веди себя хорошо, — шипит она. — Всех девушек, которых мы не продадим, отправим на изъятие органов.

У меня сводит живот, и все попытки сопротивляться заканчиваются вздохом.

— Давайте начнем торги с десяти тысяч.

Сидящий впереди мужчина поднимает пластиковую лопатку. Его заостренный нос и тонкие черты лица слишком напоминают животное ласку, но кольца на пальцах придают ему сходство с сутенером.

Черт.

— Пятнадцать, есть пятнадцать, — говорит аукционист.

На торги выходит еще один мужчина, крепкий, как гигант. Он темноволос, одет в белый костюм, который контрастирует с его острыми глазами и еще более острыми скулами. Я наклоняю голову и изучаю его черты. Не тот ли это Морис Танатос, мафиози, которого судили за убийство любовницы?

Он демонстрирует мне оскал золотых зубов. Точно такой же золотой оскал, который украсил заголовки газет о жестоком насилии, фальсификации показаний свидетелей и ошибочном судебном разбирательстве.

Мой желудок опускается на каменный пол.

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

Танатос поднимает лопатку.

— Двадцать.

Блять.

Сердце колотится так сильно, что закладывает уши. Несмотря на то, что я голая в комнате с кондиционером, пот струйками стекает по моей шее, когда ставка поднимается до тридцати.

— Тридцать пять.

Мои колени подгибаются, и женщина-бульдог крепче сжимает свою хватку. Сейчас она — единственное, что помогает мне стоять на ногах. Предложений поступает все больше и больше, пока мой разум не перестает справляться с ними.

Что они сделают, когда узнают, что я не девственница? Я содрогаюсь при мысли о каком-то ужасном наказании.

Стиснув зубы, я молюсь о том, чтобы что-нибудь случилось. Чтобы в дверь ворвалась группа быстрого реагирования и спасла меня, чтобы начался пожар - что угодно, лишь бы вытащить меня из этого дерьма.

— Триста, — говорит Танатос.

У меня перехватывает дыхание. Триста тысяч?

Зачем человеку, только что освободившемуся по УДО за жестокое убийство, покупать меня? В голове всплывает воспоминание о женщине, которую он убил. У нее были черные волосы, оливковая кожа, плотное телосложение и зеленые глаза.

Прямо как у меня.

— Триста раз...

Пока аукционист колеблется, мое внимание привлекает движение в левой части зала. Мафиози, убивающий любовниц, снова ухмыляется, похоже, что он вот-вот станет моим хозяином.

Пот струится по моему лбу. Я не могу позволить им продать меня Танатосу. Я бросаю взгляд на проныру-сутенера, умоляя его купить меня, но он пожимает плечами.

Видимо, я стала слишком дорогой для его борделя.

Я знаю о Морисе Танатосе. Он один из самых защищенных людей в греческой мафии. Одни говорят, что он младший брат главаря, другие - что незаконнорожденный сын, но все, включая газеты, сходятся в одном:

Он пытает и калечит женщин, которые потом исчезают навсегда.

У меня сжалась грудь. Даже сбор органов лучше, чем продаться ему.

А вдруг это моя карма за то, что я разрешила мафии пользоваться разделочным цехом?

— Триста - два...

Паника ударяет в сердце, как молния, вызывая бомбу нового ужаса. Я бросаюсь вперед к выходу, но женщина прижимает меня к своей груди.

Я поворачиваюсь к другим мужчинам, сидящим в зале, пытаюсь подобрать слова, но все, что я говорю, выходит не так, как надо, из-за кляпа.

Кто-нибудь, кто-нибудь, помогите!

Одноглазый гигант, сидящий сзади, сдвигается со своего места. Мое сердце колотится. Я издаю еще один звук, уже настоятельный, умоляющий, просящий его сделать ставку.

Его брови нахмуриваются от универсального взгляда, спрашивающего, с ним ли я говорю.

Я судорожно киваю, пытаясь передать дюжину просьб, начиная с мольбы купить меня, чтобы я не оказалась с известным убийцей.

— Прода...

— Четыреста, — буркнул гигант.

В комнате воцаряется тишина, Танатос поворачивается и бросает на гиганта ядовитый взгляд.

— Я слышу пятьсот? — спрашивает аукционист, его голос звучит задорно.

— Четыреста пятьдесят, — отвечает Танатос.

— Пятьсот, — рычит гигант.

Танатос оскаливает свои золотые зубы, заставляя меня вздрогнуть.

— Шестьсот.

Повернувшись к гиганту, я расширяю глаза в безмолвной мольбе. Он должен купить меня, даже если это означает пожизненное рабство. Все лучше, чем медленная смерть под клинком этого маньяка.

Гигант поднимается со своего места с таким видом, будто собирается уходить.

Стой, — кричу я, но звук получается приглушенным.

— Снимите с нее кляп, — говорит он глубоким голосом.

Танатос кривит губы.

— Что это значит?

— Позвольте мне поговорить с ней, — говорит гигант, не сводя с Танатоса взгляда.

Крупная женщина отпускает мои волосы и расстегивает пряжку кожаного ремешка на затылке. Она выдергивает кляп, отчего я вздрагиваю.

— Скажи мне свое имя, — говорит гигант.

— Хелен, — хриплю я. — Хелен Кардеа.

Танатос смеется.

— Ты что, совсем? Кому какое дело до их имен?

Гигант даже не удостаивает его взглядом. Он теребит свою бороду, его взгляд греет мою кожу.

— Скажи мне, чего ты хочешь.

Я бы попросила помочь мне выбраться из этого логова торговцев, но тот факт, что он здесь, говорит, что ему наплевать на закон. Поэтому я прошу о другом.

— Купите меня, — говорю я, мой голос срывается от отчаяния. — Я не хочу...

— Хватит.

Моя челюсть щелкнула.

— Я назову цену, а ты будешь молчать, пока я не закончу. Понятно?

Я киваю, мое сердце поет. Слава Богу, он избавит меня от Танатоса.

— Два миллиона, — он поворачивается к аукционисту.

Подождите. Что?

Вся комната погружается в молчание.

Танатос усмехается.

— Ты что, совсем отчаялся? Ни одна сучка столько не стоит, даже девственница.

Не успеваю я даже подумать о том, чтобы поправить их насчет моего сексуального опыта, как аукционист с грохотом опускает молоток.

— Продано мистеру Лу Конмаку за два миллиона.

Танатос отбрасывает лопатку и приказывает своим телохранителям подняться. Я закрываю глаза и с облегчением выдыхаю, но тут мне на плечо ложится большая женская рука.

— Поздравляю, — прошептала она мне на ухо. — Теперь ты - собственность Зверя.

— Что? — шепчу я.

— Он самый жестокий ублюдок ирландской мафии.

Загрузка...