Правда варварской Руси

Польша берет реванш

Вступать в войну Россия, в общем-то, и не могла. 1649 г. выдался тяжелым — недород, нашествие саранчи. На царя обрушилось личное горе — умер годовалый наследник Дмитрий. И обострились отношения со Швецией. Оксеншерна, высматривая, с кем развязать войну, прицепился к «проблеме беженцев» — тех самых крестьян, которые во множестве удирали из шведских владений за рубеж. Что являлось нарушением Столбовского мира. Царское правительство предпринимало колоссальные усилия, чтобы предотвратить столкновение. Со шведским послом Эриком Оксеншерной, сыном канцлера, шли переговоры в Москве. Одновременно Россия активизировала связи с Данией, и Копенгаген был настолько заинтересован в союзе, что даже предал забвению недавний казус с принцем Вольдемаром.

А в Стокгольм поехали послы Пушкин и Алмаз Иванов. Они умело использовали противоречия между «молодой» и «старой» партиями, подыгрывая Христине, учли и слабое место шведской политики — отсутствие денег в казне. И сумели достичь соглашения — из подданных обеих сторон, бежавших за рубеж за 32 года, выдаче подлежали только те, кто перешел в последние 2 года. Но под власть царя перетекло куда больше людей, чем в Швецию. И чтобы компенсировать убыль подданных, Москва согласилась заплатить 190 тыс. руб., часть деньгами, а часть зерном.

Однако для России это соглашение обернулось второй полосой бунтов. Если причиной мятежей 1648 г. стали злоупотребления «верхов», то теперь маятник как бы качнулся в обратную сторону, и разыгралось своевольство земских «низов», вознамерившихся регулировать государственную политику по собственному разумению. После «соляного бунта» открылось, что юного царя обманывали злые бояре, откуда следовало, что ведь и опять могут обмануть. Глаз да глаз нужен! В Москве шведскому комиссару Иоганну де Родесу отсчитали 150 тыс. наличными. А подряд на закупку ржи на остальную сумму, как велось в России, правительство передало псковскому гостю Федору Емельянову. Он привлек ряд субподрядчиков, не скрывая, что зерно пойдет в счет долга шведам. Новость стали обсуждать по кабакам и базарам, и народ пришел к выводу, что бояре — изменники. Нарочно уступили «немцам» такую уйму денег и зерна, чтобы те могли напасть на Россию.

Псковичи взбунтовались, возглавил их некий Демидов. Изгнали воеводу. Емельянов успел сбежать, но его дом разграбили и пытали жену, добиваясь, где спрятаны деньги. Пришлось бежать еще нескольким купцам и дворянам, участвовавшим в торговых операциях. Одним из таковых был Ордин-Нащокин, примчавшийся в Москву и доложивший царю «про псковский мятеж и бунтованье, отчего и какими обычаи то дурно учинилось». А псковичи послали ходоков в Москву и Новгород — поддержать «патриотический порыв», не допустить вывоза денег и хлеба. Алексей Михайлович направил своих уполномоченных, чтобы успокоить народ. Но горожане совсем распоясались, его грамоту объявили поддельной и «изменной», а уполномоченных, и воеводу не пускали во Псков. Потом пустили, но лишь для того, чтобы избить и арестовать.

За Псковом взбунтовался Новгород. Тут буяны напали на проезжавшее через город датское посольство Граба, то бишь вообще на потенциальных союзников (тоже немцы!), ограбили и взяли под стражу. Воевода Хилков и митрополит Никон хотели угомонить людей, послали безоружных стрельцов разгонять толпы и закрывать кабаки. Но их отмутузили, сотника Басенка хотели казнить — он спасся только чудом. Когда митрополит с клиром вышли увещевать людей, их тоже избили. Над Никоном хотели учинить самосуд, но дети боярские, примкнувшие было к мятежу, оказались более благоразумными и отбили его у толпы. Как и во Псков, сюда приехал царский уполномоченный с грамотой, дворянин Соловцев. Его даже не стали слушать, посадили в темницу. Но подобные безобразия отрезвили часть новгородцев, служилые стали переходить на сторону воеводы и митрополита.

Алексей Михайлович действовал мудро. Созвал Земский Собор, разъяснив делегатам причины бунтов, и представители всех уездов поддержали царя, осудив псковичей и новгородцев. Теперь получалось, что два города противопоставили себя «всей земле», мятеж был локализован. Шведам за непоставленную рожь доплатили 40 тыс. деньгами. А против бунтовщиков стал собирать армию Алексей Трубецкой. Передовой полк Ивана Никитича Хованского выступил сразу, к нему присоединились полковники Корнмихель и Гамильтон с 4 тыс. солдат, стоявших в Олонце и Старой Руссе. И новгородцы, оценив ситуацию, сдались. Псковичи пробовали сопротивляться, но быстро пали духом и тоже открыли ворота. Пятеро смутьянов из Новгорода, виновных в нападении на датского посла, и столько же заводил псковских погромов были казнены. Несколько сот бунтовщиков, в том числе инициатора Демидова, отправили в ссылку. А пострадавшего Никона царь вызвал в Москву, обласкал — и после этих событий он стал «собинным» (особенным) другом Алексея Михайловича.

Не успела разрядиться ситуация на западе, как стали поступать тревожные сигналы с юга — крымский хан выступил со всей ордой, расположился на притоке Днепра р. Орель и обратился к Хмельницкому, стараясь увлечь его в набег на Россию. Но уже собралась армия Трубецкого, не понадобившаяся против мятежников. Ее срочно перенацелили под Тулу. А Хмельницкий уклонился от ханских предложений, дипломатично ссылаясь на опасность со стороны Польши. Он в это время затеял женить сына Тимоша на дочери молдавского господаря Лупула Домне-Розанде. Таким способом Хмельницкий рассчитывал и возвысить собственный род, и создать союз малых государств, который мог бы стать самостоятельной силой.

Лупулу он писал по-простому, без реверансов: «Сосватай, господарь, дщерь свою с сыном моим Тимофеем, и тоби добре буде, а не виддашь — изотру, изомну, и остатку твоего не останется, и вихрем прах твий розмечу по воздуси». Господарь был в трансе. Его старшая дочь была замужем за литовским гетманом Радзивиллом, а женихом младшей считался польный гетман Калиновский. Претендентами на ее руку были также Вишневецкий и Потоцкий. И Лупул, отнюдь не стремившийся породниться с «мужиком», понадеялся на их помощь и отказал Богдану. Но польские женихи, заверявшие господаря в поддержке, даже не успели раскачаться, Хмельницкий организовал экспедицию в два счета. А заодно отвлек татар от похода на север. Крымцы прикинули — в России их ждали полки Трубецкого, а Молдавия сулила куда более легкую добычу. И изменили планы. 15 тыс. казаков и 20 тыс. татар во главе с Тимошем ринулись на Лупула, бурей прокатились по Молдавии, захватили Яссы, и Лупулу пришлось сдаться. Выплатить контрибуцию и пообещать руку дочери.

На поляков эти события подействовали, как красная тряпка на быка — «мужик» обнаглел до того, что вознамерился вступить в родство с венценосной особой! Вдобавок умер Оссолинский, и при разборе его бумаг нашли переписку канцлера и короля Владислава с казаками — ту, что предшествовала восстанию. Разразился скандал, в Варшаве снова вопили об «измене». А следовательно, и Зборовский договор заключил «предатель». Королевскую партию смешали на сейме с грязью, и канцлером стал епископ Лещинский — магнат и ставленник магнатов. Постановили — воевать. Вместе с тем поляки решили «симулировать» переговоры с казаками и расстроить их связи с царем и ханом. В Москву поехало посольство Пражмовского, чтобы «по-дружески» предостеречь об опасности нападения Хмельницкого на Россию вместе с татарами. Но царское правительство прекрасно знало реальное положение, задурить себе головы не дало и выпроводило Пражмовского восвояси. Поляки не успокоились — в Москву прибыли их дипломаты Витовский и Обухович, привезли копии переписки Богдана с ханом и султаном. За эту «услугу» паны просили царя совместно с ними ударить на казаков, приказать донцам для отвлечения хана напасть на Крым, разрешить закупить в России продовольствие для польской армии и дозволить ей при боевых действиях заходить на русскую территорию.

Ответ был отрицательным. Наоборот, царь запретил торговлю с поляками на время войны — в то время как украинцам подтвердил право на беспошлинный торг. А поскольку стало ясно, что Варшава дипломатическим предупреждениям не вняла и собирается раздавить Украину, Алексей Михайлович повелел готовиться к созыву Земского Собора. О польских дипломатических игрищах в Москве знали, и к Хмельницкому послали Лариона Лопухина с задачей достать грамоты, где Ян Казимир подстрекал хана к нападению на Россию. Вдогон Лопухину поехал еще и подьячий Степанов с разъяснением — дескать, нужно, чтобы «Яна Казимира короля неправда и вечному докончанью нарушение было ведомо подлинно». Царю требовались доказательства враждебных действий Польши, чтобы предъявить их Собору.

Хмельницкий тоже понимал, что дело идет к столкновению, и направил своих послов в Варшаву, поставив ребром наболевшие вопросы. Потребовал уничтожить унию, вернуть православной церкви всю отнятую собственность, подтвердить со стороны нового канцлера Зборовский договор. И чтобы 4 знатнейших пана проживали на Украине в своих поместьях, но без войск. То бишь стали бы заложниками. Сейм возмутился, и король 15 января 1651 г. издал первый виц на созыв посполитого рушенья. Планировалось внезапно напасть на Украину с нескольких направлений — со стороны Литвы, Польши и Молдавии. Но внезапность была скомкана традиционной польской неорганизованностью. Налоги на войско собирались плохо, шляхта отбрыкивалась, заявляла, что уже платила на прошлое ополчение. И приезжать на службу не спешила.

Начали действовать только отряды Калиновского и Лянцкоронского. В феврале они вероломно вторглись в Подолию и Брацлавщину. Налетели на Красное, где стоял со своим полком Нечай. Казаки как раз в это время беспечно пировали, и полк был разгромлен. Нечай погиб, а его подругу схватили, объявили колдуньей, вывели нагишом на мороз, подвергли на площади диким пыткам и посадили на кол. Перебили и жителей Красного. Опустошая на пути селения, поляки взяли Шаргород, Ямполь. Подступили к Виннице, но там укрепился Богун. Отразил налет, и поляки взяли город в осаду.

Москва на начало боевых действий отреагировала жестко. 19 февраля 1651 г. открылся Земский Собор о «литовском деле», на котором Алексей Михайлович повелел «объявить литовского короля и панов рады прежние и нынешние неправды, что с их стороны совершаются мимо вечного докончания, а также запорожского гетмана Богдана Хмельницкого присылки, что они бьют челом под государеву высокую руку в подданство». И Собор высказался за разрыв с Польшей и принятие Украины под власть царя. Хотя окончательного решения о войне принято не было. Скорее, это было еще одно, самое крайнее предупреждение для Варшавы, а для России — подготовка общественного мнения к войне. Вопрос о чрезвычайном налоге, обычный при вступлении в войну, на Соборе не поднимался, что свидетельствует о его предварительном характере.

Хмельницкий же издал универсал о призыве к оружию и отправил подкрепление в Винницу. Богун, получив подмогу, нанес поражение Калиновскому и Лянцкоронскому, они отступили к Каменцу. А в самой Польше попытались поднять восстание мелкие шляхтичи Костка и Наперский, но их выступление быстро подавили. Россия уже открыто помогала единоверцам. Разрешила украинскому полку Ивана Шохова, действовавшему на Черниговщине, пройти через свою территорию. Было велено выделить Шохову проводников, «людей добрых и знающих», а крестьян власти мобилизовали для строительства мостов. 6 тыс. казаков прошли через Брянский уезд, ударили в тыл литовским частям и овладели Рославлем и Дорогобужем.

Радзивилл доносил, что на границе «полно московских войск», просил подкреплений. И секретарь короля Юдицкий выражал протесты российскому послу Старому, что царь поддерживает повстанцев. Но военной помощи Хмельницкому Россия еще не оказала. События развивались слишком быстро. 20 апреля король прибыл в Люблин к войскам. Папский нунций Торрес объявил его «защитником святой веры», препоясал золотым мечом, который освятил сам папа, благословил всех участников похода и объявил им отпущение грехов. Общая численность армии достигала 150 тыс. — шляхта, жолнеры, наемники. Хмельницкий отправил 20 тыс. человек под командованием Небабы в Белоруссию против литовцев, а сам с главными силами двинулся на короля. Причем проявились разногласия в украинской верхушке — митрополит Косов даже отказался благословить казаков на войну. Благословил их митрополит Коринфский, ехавший в ту пору через Украину в Москву — греческое духовенство, крепко связанное с Россией (и Турцией), поддерживало борьбу с католицизмом куда решительнее, чем местные соглашатели.

К Богдану снова присоединился хан, и 200 тыс. казаков и татар в июне сошлись с врагом у г. Берестечко, в болотистой долине р. Стырь. Поляки успели занять более удобные позиции, укрепились на господствующих высотах. Казаки расположились в приречных низинах. Увы, наложилась еще и личная трагедия Богдана. Та самая красавица-полька, которую он отбил обратно у Чаплинского, вела весьма вольный образ жизни и в отсутствие гетмана активно наставляла ему рога. Сигналы об этом поступали не раз, но Хмельницкий страстно любил жену и доносам не верил. А сын Тимош, судя по всему, относился к молодой мачехе враждебно. А ну как родит не пойми от кого нового «наследника»? Обзавелся агентурой в доме отца. Когда гетман уехал, его сын задержался, собирая подкрепления. И получил известие, что к мачехе пожаловал хахаль. Нагрянул с отрядом в Субботов, захватив любовников с поличным, и не долго думая, учинил расправу. Обоих раздели догола, заставили обняться и изобразить любовное соитие, в таком положении связали вместе и повесили на воротах.

Хмельницкий узнал о случившемся перед самой битвой. И с горя запил. Казаки и татары начали атаки без гетманского руководства, под командой полковников и мурз. Понесли тяжелый урон. Надежды хана на легкую, как в прошлый раз, победу, улетучились — он потерял 6 тыс. всадников. К тому же, как мусульманин, он презирал пьянство, и орал на казачьих вождей: «Ну что? Проспался уже ваш Хмель? Он обманывал меня нелепыми баснями, будто польское войско слабо и неопытно. Ступайте к нему, пускай идет сперва сам выбирать мед у этих пчел, да пускай прогонит прочь такое множество жал!» А поляки, отразив натиск, перешли в контратаки, тесня противника к болотам Стыри и ее притока Пляшевки. 20 июня Вишневецкий стал готовить решающий удар. Казаки угадали направление атаки и организовали засаду, но поляки сумели ее обнаружить и разгромили. После чего вклинились в боевые порядки украинцев.

Они держались с трудом, в эпицентр сечи явился и Хмельницкий, едва очухавшийся от похмелья. И в этот момент вдруг пронеслась весть — татары уходят. Ислам-Гирей без предупреждения снял орду и повел прочь. Хмельницкий, передав командование полковнику Джеджалию, поскакал за ханом в надежде уговорить и вернуть. Вышло еще хуже. Татары захватили его и насильно увезли с собой. А чтобы окупить поход, рассыпались на загоны и принялись угонять в полон украинское население — боеспособные мужчины ушли на войну, села лежали беззащитные. Казаки, ошеломленные уходом союзника и оставшиеся без предводителя, дрогнули. Впрочем, довольно организованно отступили к р. Пляшевке, огородились таборами из телег и дальнейшие польские атаки обернулись лишь большими потерями. Но враг обложил лагерь с трех сторон, а с четвертой была речка и топкое болото. Над массой людей, стесненной на небольшом пространстве, нависла угроза голодной смерти. И поляки на рожон больше не лезли. Выжидали, когда сами сдадутся, выдвинув требования разоружиться, выдать начальников и пообещав амнистию рядовым. Хотя, по признанию современника-шляхтича, намеревались после сдачи перебить всех до единого.

И все же Богун, сменивший в руководстве Джеджалия, нашел выход. Приказал собрать все подручные материалы — седла, тулупы, жерди, разобрать на доски телеги. Из них стали тайно строить плотины и гати через болото. И в ночь на 30 июня начался выход из окружения. Полк Богуна выбрался нормально. Но значительная часть войска состояла из неопытных крестьян. Одни сочли, что начальство хочет их бросить, другие боялись не успеть. Беспорядочные толпы ринулись к гатям, разрушили их своей тяжестью, многие тонули. Поляки сперва не поняли, что происходит в лагере. А когда разобрались, устроили общую атаку, ворвались в табор и рубили всех попавшихся. Бойня шла целый день, пока не стемнело. 300 казаков засели на острове и отбивались. Король, восхищенный их мужеством, объдвил, что дарует им жизнь. Но они его милость отвергли и дрались, пока не полегли все. Спаслись лишь те, кого вывел Богун, и те, кому удалось пересидеть резню где-нибудь в зарослях и уйти под покровом ночи.

Но и поляки не использовали возможность добить Украину. Сразу после победы шляхта стала требовать роспуска посполитого рушенья. Мол устали, поиздержались, товарищей потеряли. Посол Богданов доносил: «Посполитого де рушенья люди и день в обозе не стояли, все разъехались и без королевского повеления по домам». А следом отправился Ян Казимир — посверкать на победных торжествах, пожать триумфальные лавры. В армии остались только отряды магнатов и коронные войска. Возглавили ее Вишневецкий и Потоцкий и двинулись в глубь Украины, разоряя все и истребляя всех на своем пути. Шляхтич Мясковский писал королю «Ни городов, ни деревень, одно поле и пепел. Не видать никого живого: ни людей, ни зверей, одних разве птиц в воздухе».

А с другого направления наступали литовцы Радзивилла. Противостоял ему Небаба, отряд которого разросся за счет множества крестьян. Но в бою они были нестойкими и неумелыми, Радзивил разгромил их под Репками, недалеко от Чернигова, и 26 июля занял Киев. От казней и насилий люди бежали куда глаза глядят. Другие, поняв, что пощады не будет, дрались насмерть. Полковники послали Потоцкому письмо: «Поляки! Заключим искренний и братский мир; вы можете победить нас выгодными условиями, но завоевать — никогда, знайте это! И если вы нас теперь одолеете, то казаки будут непреклоннее в своем мщении, чем в борьбе за свободу». Всюду возникали мелкие партизанские отряды, и Радзивилл, опасаясь оказаться в окружении, оставил Киев, пошел на соединение с Потоцким.

Хмельницкий еще из плена отправил в Москву Семена Савича и Лукьяна Мозырю с очередной просьбой о заступничестве. А потом генеральный писарь Выговский доставил татарам выкуп за гетмана, и его отпустили. Появившись на Украине, Богдан узнал о разгроме. Но на этот раз проявил завидное самообладание и энергию, снова призвал народ к оружию. И под его знамена потекли группы, одиночки… Армия быстро возрождалась. Поляки встречали все более сильное сопротивление. Им дали серьезный отпор в селении Трилисы, а в тылу у них повстанцы отбили Винницу, Паволичи, Фастов. Киевляне сами сожгли свой город, чтобы лишить врага удобной базы. В опустошенной стране трудно было достать продовольствие, трупы отравляли воздух и водоемы, в польской армии начались эпидемии, 10 августа умер самый непримиримый гонитель повстанцев — Вишневецкий. Среди других панов пошли разногласия. Подкреплений из Польши не было, шляхта и солдаты роптали, требуя роспуска по домам. И поляки согласились на переговоры, которые открылись в Белой Церкви.

Шли они долго и трудно. Польская делегация во главе с Киселем предъявила условия: сокращение реестра до 12 тыс., лишение Хмельницкого гетманства, разрыв союза с Крымом, из прежних трех воеводств с православной администрацией сохранялось одно, Киевское. Богдан же предлагал подтвердить Зборовский договор, о чем паны и слышать не желали. Но и казачья масса не желала принимать их требований, грозила расправой и переговорщикам и своему гетману, если он согласится на них. Киселя и его коллег ограбили, едва не убили. Им поневоле пришлось снять пункт об отставке Хмельницкого — единственного, с кем все же можно было вести переговоры. Пошли и на уступки в увеличении реестра. Но когда, казалось бы, договорились, к полякам явилась другая делегация казаков, не от гетмана, а от массы, снова требуя вернуться к Зборовскому трактату.

Переговоры прервались. Казаки окружили польскую армию и атаковали ее. Успеха не добились. Потрепав друг друга, обе стороны выдохлись и возобновили диалог. 18 сентября был подписан Белоцерковский договор. По нему реестр устанавливался в 20 тыс., особые права самоуправления сохранялись только за Киевским воеводством, гетман лишался прав сношения с другими государствами, на Украине располагались «на постой» королевские войска. И их командующий Калиновский принялся приводить к покорности Брацлавское и Черниговское воеводства, лишившиеся самоуправления. Вешал, четвертовал, сжигал «бунтовщиков». Солдаты грабили селян. А под их защитой начала возвращаться в поместья шляхта. Мстила за прошлое казнями и массовыми порками. Выколачивала обратно имущество, разграбленное крестьянами, заставляла внести подати за все годы смуты.

А Хмельницкий опять лавировал, старался выиграть время и изображал лояльность по отнбшению к полякам. Требовал выполнения Белоцерковского договора, карал ослушников, посылал казаков на усмирение волнений. Впрочем, после поражений против него возникла сильная оппозиция в казацкой верхушке, и под предлогом соблюдения условий мира гетман громил и казнил своих личных противников — корсунского полковника Мозырю, миргородского полковника Гладкого, Хмелецкого. К бедам добавилось моровое поветрие, косившее людей. И от всех этих кошмаров начался массовый исход в Россию. Беженцев охотно принимали. Черниговский полк Ивана Дзиноковского в полном составе ушел к русским и был взят на службу, для него на Белгородской черте была построена крепость Острогорск. Остальных селили на «Слободской Украине» — в районах Харькова, Оскола, Воронежа. «Слободской» — потому что села получали статус слобод, освобождаясь от налогов.

«Летопись самовидца» отмечала: «И из того времени начали седать слободские места аж до Дону козацким народом». Царь и правительство отнеслись к украинцам очень внимательно. Им выделялась земля, пособия, от воевод требовалось оказывать им помощь. Так, инструкция яблоновскому воеводе Репнину гласила, что государь «тех черкас з женами з детями от гонения поляков велел принимать… и велел с ними до тех мест посылать провожатых людей добрых, чтоб их допроводить со всеми их животы бережно. А ково с ними провожатых учнешь посылать, и ты б им приказал накрепко, чтоб они от тех черкас не корыстовались и животов их, едучи дорогою, не розтеряли». Тем, кто обидит беженцев, грозили сурово: «И буде кто чем покорыстуетца, и мы на тех людей за алтын велим доправить по рублю, да сверх тово велим тем людем учинить наказанье безо всякой пощады».

Поляки протестовали, послы в Москве Пенцлавский и Униховский жаловались, что беглые «хлопы» встречают на Руси теплый прием. Но их протесты оставляли без внимания. Помощь переселенцам продолжалась, под Ливны и Воронеж стольник Леонтьев повез от царя 2 тысячи рублей, которые требовалось раздать беженцам «всем налицо… сполна без вычету» — на обзаведение хозяйством. А местным начальникам предписывалось «держати ласку и привет добрый и ничем черкас не оскорбити и ничего у них из государева жалования и из животов не имати», а, напротив, обеспечить их всем необходимым «для их иноземчества и для их бедности, чтоб на вечное житье строились и государю служили».

Разумеется, Россия жила не только украинскими событиями. Царь по-прежнему много внимания уделял религиозным вопросам. Как раз в это время на Дону казаки решили строить первую церковь — до этого довольствовались часовнями. Алексей Михайлович, узнав об их инициативе, одобрил ее и послал 50 руб. Но донцы не без юмора отписали ему: «Пятьюдесятью рублями церковь не построишь». Государь устыдился и послал еще 100 руб., а также священников, богослужебные книги и утварь. И в Черкасске возник храм Воскресения Христова. В 1651 г. по России прошли торжества по поводу обретения мощей Св. Филиппа и перенесения их с Соловков в Москву — за ними ездил на Север митрополит Никон.

Русская дипломатия предприняла вторую попытку завязать отношения с Индией, туда отправилось посольство Родиона Пушкина и Ивана Деревянного. Но, как и предшественникам, им удалось доехать только до Ирана, дальше шах не пустил. Москву посетило посольство Кульпипера от английского короля в изгнании Карла II. В 1651 г. прибыли послы и из Грузии — имеретинский царь Александр просил, чтобы и ему, как Хмельницкому, предоставили помощь против Турции и Ирана. Но на такую авантюру правительство не пошло, ограничившись материальной и дипломатической поддержкой грузин.

И, тем не менее, на Кавказе чуть было не началась война. Разбив индусов, Аббас II возгордился, явно переоценив свою мощь. А может быть, получил сведения об отвлечении царских войск на Запад. И счел, что сможет реализовать свои планы на Северном Кавказе. Направил туда армию Хосров-хана Шемахинского, поставив задачу выбить русских с Терека и построить в Дагестане 2 крепости с гарнизонами по 6 тыс. воинов. Хосров без объявления войны вторгся на российскую территорию и напал на Сунженский острог. Но внезапности не достиг — сторожевая служба на Тереке работала четко. И взять острог персы не сумели. Залпы пушек, стрелецких и казачьих пищалей быстро охладили пыл атакующих. После этого наступать на Терский городок Хосров-хан даже не пытался — он был куда более сильной крепостью. Его войско угнало у терских казаков 3 тыс. лошадей, 10 тыс. коров, 15 тыс. овец, 500 верблюдов и ушло прочь.

Россия крепко рассердилась, царь потребовал объяснений. Иранцы, получив отпор, как военный, так и дипломатический, заюлили. Стали заверять, что их рейд был направлен только против кабардинских князей, а «русским людям ни единому человеку и носа не окровавили». На что получили ответ, что и кабардинцы — государевы подданные, и соваться к ним Москва очень даже не рекомендует. Аббас все еще не терял надежды зацепиться в Дагестане, построив крепости. Потребовал от азербайджанских ханов, чтобы они занялись этим, собрали воинов. Но ханам не хотелось нести лишние расходы и потери, они тянули резину, выражали сомнения. Противились и дагестанские князья, не давали согласия на строительство, отказывались выделять людей и жаловались в Москву. И Аббасу пришлось похоронить проект. Это была последняя силовая попытка персов утвердиться на Северном Кавказе.