Правда варварской Руси

Одолели!

Гетман Брюховецкий тоже оказался, мягко говоря, «не сахар». Организовал суд над своими соперниками, и Самко, Золотаренко с главными их сторонниками казнили — быстренько, одним махом, чтобы Москва вмешаться не успела. Русское правительство насторожилось, но восприняло случившееся относительно спокойно: суд на Украине был отдан на волю самих украинцев. И кто его знает, может, крутой Брюховецкий как раз тот, кто сможет там порядок навести? Тем более что он демонстрировал лояльность и начал готовить поход на правобережного гетмана Тетерю. А в Москву прибыл из Польши курьер Венславский, уверяя, что король готов начать переговоры о мире.

Но Ян Казимир хитрил. К осени 1663 г. ему удалось замирить конфедератов, на французские и папские деньги набрать наемников, призвать шляхту. План предусматривал, что литовские гетманы Сапега и Пац будут формировать вторую армию в Белоруссии, а король с главными силами ударит на Украину. К нему подошли войско Тетери, хан с ордой. И вместе вторглись за Днепр. Русские части были сосредоточены по крепостям. В Смоленске — корпус «большого воеводы» Черкасского, в Путивле — Куракина, в Белгороде — Ромодаловского. Брюховецкому приходилось очень туго. Он еле держался, отбиваясь от врагов, молил Ромодановского идти на помощь, слал в Москву жалобы, что воевода медлит. Но Ромодановский послал ему отряд ратников и несколько батарей под командованием Хлопова, а сам не двигался с места.

Углубляться в «бунташную» Украину, увязнуть в боях за городки и местечки значило распылить раньше времени ударные кулаки. И русские корпуса придерживались другого плана. Выжидали подходящего момента. Выжидали на своей территории, где имелись базы снабжения и коммуникации. 13 городов были взяты королем или сами открыли ему ворота. Но в Москве правильно рассчитали, что закрепиться на Украине Ян Казимир не сможет. В разоренной стране снабжать армию было трудно. И воевать там, осаждая города, можно было годами — а войскам требовалось платить. Ну а способ нейтрализации татар был уже отработан. Донские казаки атамана Яковлева, запорожцы под командованием Сирко, калмыки и драгуны полковника Косагова нанесли удар по Крымскому перешейку, захватили и сожгли г. Перекоп. Хан занервничал и увел свою конницу для защиты собственных улусов.

Без татар и Ян Казимир призадумался. Бесперспективность украинской кампании становилась очевидной, Левобережье покоряться не собиралось. И в январе 1664 г. король изменил планы, двинулся на север, на Россию. А навстречу ему выступили Сапега и Пац с войском литовской шляхты. И вот тут-то вступили в игру главные русские силы — свежие, нерастрепанные. К Брянску, наперерез противнику, выдвинулись из Путивля части Куракина, сюда же Черкасский направил свой авангард под командованием Юрия Барятинского и пошел сам с «большим полком». Наши войска таким образом вбили клин между королевской и литовской армиями. Сапегу и Паца остановили и отбросили. Для Яна Казимира возможность соединиться с ними исчезла, а в одиночку лезть на группировку у Брянска было рискованно. Но ему не хотелось завершать тяжелую кампанию хоть без какой-нибудь победы. Он снова попытался обманывать, отправил гонцов к русским, чтобы ждали в Брянске его послов. А сам повернул на восток, к Глухову.

В это время враг получил второй удар по глубоким тылам. Запорожцы Сирко, донцы, драгуны Косагова и калмыки Перекопом не удовлетворились. От Крыма они устремились на Днепр и взяли Чигирин. А дальше отправились в рейд на Правобережье, за Буг и Днестр. На их сторону стали переходить здешние казаки, не желая служить полякам. А другие, узнав о положении в тылах, забеспокоились и стали отъезжать из королевской армии домой. Тем более что Ян Казимир под Глуховом застрял. Русский гарнизон Авраамия Лопухина и казаки глуховской сотни стойко оборонялись, отбили несколько приступов. А на помощь им уже двигались из Белгорода войска Ромодановского, а с Украины — Брюховецкого. Король решил дать битву, выстроив в поле немецкую пехоту и шляхетскую конницу. Ромодановский, соединившись с гетманом, принял вызов. Сражение длилось целый день. С обеих сторон гремели пушки, польские гусары сходились в сече с рейтарами и казачьей кавалерией. Солдаты и стрельцы косили врага огнем мушкетов. Потери врага росли, атаки слабели. И наконец, Ян Казимир дал приказ отступать.

Но Ромодановский перестроил свои части и двинул их в преследование. И планомерного отхода у поляков не получилось. Они откатывались все более поспешно и беспорядочно. Русские настигли их на берегу Десны, прижали к ней и начал громить. Королевские войска, бросая имущество и вооружение, стали переправляться по хрупкому мартовскому льду. По которому ударила наша артиллерия, взламывала полыньи, всадники проваливались и тонули. Это было уже не поражение, а разгром. Поляки бросили все обозы, пушки. К Ромодановскому шли части Барятинского и Куракина от Брянска. Успей они к месту битвы, неприятельская армия была бы вообще уничтожена. Не успели. Но все равно от частей Яна Казимира уцелели жалкие остатки — они бежали не останавливаясь, многие замерзали после купели в Десне, отставших ловили и истребляли казаки.

Ромодановский за эту победу был пожалован в бояре. Тетеря, оставшись без поддержки, был быстро разбит. И последний раз мелькнул на исторической арене Выговский. Видать, жизнь изгоя была нелегкой или уже не мог он обходиться без заговоров и интриг. Теперь он обратился к русским — с просьбой поддержать его, обещая за это привести под власть Москвы Правобережье. Но поляки быстро узнали об этих контактах, схватили его и казнили. А правобережная старшина избрала гетманом Петра Дорошенко. Который вдруг внес новый поворот в украинские дела. Подданство царю его не устраивало, но и Варшава показала, что не в состоянии поддержать своих стороников. И Дорошенко обратился с просьбой о подданстве… к турецкому султану. В надежде сохранить самостийное гетманство в составе Порты — наподобие Крыма. Мехмет Кепрюлю к этому времени умер, но великим визирем стал его сын Фазыл Ахмет, продолживший курс отца на твердую власть и военную экспансию. Поэтому Дорошенко получил милостивое согласие султана принять его в число «невольников Блистательной Порты». Разумеется, вместе с Украиной. Чего ж отказываться, если сами отдаются? Другой вопрос, что поддержать Дорошенко своими армиями Турция пока не могла. Она не закончила войну с Венецией и развязала еще одну — с Австрией.

Ну а в Польше неудачи опять усилили недовольство королем, поднялся мятеж шляхты. И из Варшавы дали знать, что готовы к переговорам. В Дуровичах под Смоленском делегация во главе с Одоевским, Долгоруковым и Ординым-Нащокиным съехалась с польской. В Москве существовало несколько точек зрения на условия перемирия. Учитывая поражения Яна Казимира и разлад в его государстве, многие бояре предлагали потребовать Украину до Буга, часть Белоруссии. Но царь учитывал и другие факторы: усталость страны от долгой войны, смуту на Правобережье, растущую угрозу вмешательства Турции. Вариант Ордина-Нащокина, мир и союз с Польшей ценой уступки Украины, Алексей Михайлович тоже отверг. И был выработан очень умеренный компромисс — замириться на тех рубежах, которые стороны занимали к началу переговоров.

Однако польские делегаты по-прежнему высокомерно потребовали восстановления границ по Поляновскому договору и упрямо отказывались от любых уступок, 10 июля переговоры прервались. Ордин-Нащокин поехал с докладом в Москву, и царь решил подтолкнуть поляков к большей сговорчивости. Послал Долгорукову приказ сменить дипломатическое поприще на военное и принять командование войсками: «И ты бы над польскими и литовскими людьми промысел чинил бы в которых местах пристойно по-тамошнему». Русские полки двинулись вперед, осадили Шклов, переправились через Днепр. Дальше не пошли — это была лишь демонстрация. И Варшава сразу согласилась возобновить диалог. Тем не менее он снова зашли в тупик, и Москва согласилась с предложением Польши отложить переговоры до 1665 г.

А на Украине развернулись страшные бои. Теперь там сторонники Дорошенко рубились со сторонниками Брюховецкого. Одному помогали татары, другому — русские. Но ход военных действий куда в большей степени определялся изменами. Полковники лукавили, перекидывались то туда, то сюда. Естественно, со своими полками и городами, и отнюдь не спрашивая мнения горожан и селян. А потом на этих горожан и селян обрушивались противники их полковника, и волей-неволей приходилось защищаться.

Бои шли и в Сибири, где продолжались нападения калмыков и «кучумовичей». Один из них, князь Девлет, разграбил и сжег Далматов монастырь на р. Исети. А в Москве новый сюрприз преподнес Никон. Он вдруг приехал в столицу и как ни в чем не бывало начал вести службу в Успенском соборе. При этом сослался, что во сне увидел прежних патриархов, которые и призвали его вернуться на свой престол, спасать Россию и веру. Потом выяснилось, что «видение» вряд ли имело место, поскольку операцию по возвращению Никона заранее организовал его сторонник боярин Зюзин. Царь такого положения, когда патриарх по своему желанию оставляет и занимает престол, терпеть не стал. Приезд вполне мог спровоцировать волнения в народе, и Никон получил приказ вернуться в Новый Иерусалим. Опять был скандал с «отрясанием праха с ног», сыпались проклятия на Артамона Матвеева, выдворявшего его из Москвы.

Вдобавок Никон увез святыню, посох св. митрополита Петра и не хотел отдавать. Возвращали тоже со скандалами, переговорами и проклятиями. Когда начали разбирательство, патриарх заложил Зюзина, его сослали в Казань. Последовала и еще одна попытка «бегства» Никона — он намеревался в простой одежде ходить и скандалить по Руси. На службах в Новом Иерусалиме он теперь доходил до того, что себя сравнивал с самим Христом, а своих противников величал Пилатом, Иродом, Каиафой, Анной и прочими гонителями Спасителя. По распоряжению царя публицист и проповедник Симеон Полоцкий составил очередное обращение к вселенским патриархам, и грек Мелетий поехал уговаривать их приехать в Россию, помочь разрешить кризис.

Лишние проблемы принес и Ордин-Нащокин, получивший чин окольничего и назначенный воеводой в Псков. Со свойственной ему кипучей энергией он ударился в реформы по собственному разумению. Ограничил торговые права иностранцев в пользу русских компаний, вместо принятой на Руси системы монопольных государевых кабаков ввел свободную продажу вина. На что посыпались жалобы духовенства, купцов, воевод других городов. А торговыми ограничениями возмутились шведы — это было нарушением Кардисского и Плюсского договоров. И царю пришлось вмешаться, отменить «псковские уставы», указав, что в одном городе реформы вводить нельзя, поскольку «будет от того смута большая». Впрочем, он прощал такие промашки Ордину-Нащокину, его инициативность и способности нравились государю, и он все больше приближал Афанасия Лаврентьевича.

Переговоры в 1665 г. так и не возобновились. Поляки тянули время, несколько раз переносили сроки. Но на фронтах наступило затишье. И, пользуясь этим, русское правительство установило регулярные почтовые сообщения с Европой. Прежде ямская служба ограничивалась пределами страны, теперь же стали собирать служебную и частную корреспонденцию для отправки в другие государства и раз в неделю отсылать ее на Запад. Мирная обстановка, похоже, действовала разлагающе на некоторых воинов, и произошел бунт в одной из донских частей. Долгоруков его подавил, повесив зачинщика Ивана Разина, старшего брата Стеньки. В некоторых источниках указывается, что имел место всего лишь самовольный уход на Дон, но это вряд ли. Царь и Боярская Дума такой приговор не утвердили бы, поскольку по закону за дезертирство полагался кнут, а за вторичное дезертирство — кнут и убавка жалованья. Очевидно, Разин был осужден за более серьезное преступление: или за то, что возглавил вооруженный мятеж, или мародерничал по пути следования отряда.

Брюховецкому кое-как удалось разгромить врагов, установить контроль над всем Левобережьем, и в сентябре он, первым из гетманов, нанес визит в Москву. Прибыл со свитой из 300 человек и был обласкан царем. Его пожаловали в бояре, подправили и гетманский титул — он стал зваться уже не гетманом Запорожского Войска, а гетманом Русским. Приехавшие с ним делегаты от казачьей старшины Филиппов, Цесарский, Забелло, Гречанин, Шикеев, Федяненко, Константинов, Романенко, Винтовка, Гамалея и Дворецкий стали думными дворянами. Но чувствовал себя гетман во главе Украины явно неуверенно. Поэтому решил подольститься к Алексею Михайловичу. И делегация привезла «московские статьи», где представители старшины сами же просили несколько ограничить свою автономию.

В них, правда, подтверждались «стародавние казацкие права и вольности», но предлагалось ставить Киевскими митрополитами святителей из Москвы, а, кроме того, «чтоб великий государь пожаловал их, велел малороссийские города со всеми принадлежащими к ним местами принять и с них денежные и всякие доходы собирать в свою государеву казну, и послать в города своих воевод и ратных людей». Вспомним, что по Переяславскому договору налоги собирали сами украинцы, и они шли на содержание казачьего войска. Теперь же Брюховецкий готов был поступиться частью гетманских прав и доходов (которых на самом-то деле разоренная Украина не давала), чтобы его подкрепили военной силой. Но и себя он не забыл. Просил в вечное владение Шепатковскую сотню в Стародубском уезде и бил челом, чтобы государь женил его на представительнице какого-нибудь знатного рода. Конечно, и с хорошим приданым — чтобы пожаловал для жены вотчину около Новгорода-Северского.

Что ж, раз украинцы предложили такие статьи, их приняли. И насчет женитьбы царь не отказал. Брюховецкому сосватали дочь окольничего Дмитрия Долгорукова — племянницу русского главнокомандующего. Выходец из семьи бедного шляхтича получал возможность породниться с Рюриковичами! Хотя и невеста поставила условие — что выйдет замуж лишь при установлении мира и порядка в Малороссии. Покатились пиры и праздники, не обошлось и без казусов. В гостях у Юрия Долгорукова один из новых думных дворян, войсковой писарь Шикеев, крупно перебрал и затеял драку. И вслед за милостями царя испытал на себе его гнев — отправился в ссылку. Сватовство на Руси было делом долгим, так ведь и Брюховецкий не торопился: просил, чтоб его «не отпускали не женя». Поторопила его Украина. На Левобережье вторгся Дорошенко, опять началась смута, и гетману пришлось уехать. Свадьба отложилась на неопределенное время.

В 1666 г. поляки наконец-то согласились прислать делегацию на переговоры. У них положение совсем ухудшилось. Коронные войска рубились с мятежной шляхтой, ее предводитель Любомирский обратился к царю, прося денег и предлагая союз против Яна Казимира. Вмешалась и Франция, решив под шумок посадить на польский трон принца Конде, и часть конфедератов переориентировалась на нее. Но это не понравилось другим державам, для борьбы с французским кандидатом возникла коалиция из Австрии, Швеции и Бранденбурга. Посольский приказ склонялся заключить соглашение с Любомирским, но Ордин-Нащокин убедил царя не делать этого, утверждая, что главное — мир, а подобный альянс затруднит его подписание. В апреле посольство во главе с Ординым-Нащокиным и польская делегация Глебовича съехались в деревне Андрусово на Смоленщине. Русские еще больше сбавили претензии, соглашаясь вернуть Витебск и Полоцк, выплатить 3 млн. руб. компенсации шляхте, теряющей поместья. Однако поляки, как и раньше, толковали о довоенных границах и компенсации в 10 млн. И все же Ордину-Нащокину удалось сдвинуть диалог с мертвой точки — начался размен пленных и было подписано соглашение прекратить боевые действия на время переговоров. А переговоры вести, пока не получится достичь перемирия.

Сдвинулось с мертвой точки и дело Никона. Посланцы царя смогли договориться о приезде патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского, а патриархи Константинопольский и Иерусалимский дали им письменные полномочия представлять и их тоже. Но на Украине и Дону шла война, и Паисию с Макарием пришлось ехать кружным путем, через Кавказ и Астрахань. А пока суд да дело, религиозный кризис в России углублялся. Никон додумался до того, что тайно послал жалобу патриарху Константинопольскому. Свалил в кучу все. Писал, как его «притесняли», вынудив оставить престол. Охаивал Монастырский приказ, российских иерархов церкви, а Соборное Уложение называл «проклятой книгой». А уж царю досталось! Указывалось, что он конфисковал часть патриарших имений, что в церковных владениях «берут людей на службу; хлеб, деньги берут немилостиво; весь род христианский отягчили данями сугубо, трегубо и больше». Никон вдобавок еще и подсказывал, что назначением в Киев Мефодия Россия ущемила права Константинопольской патриархии.

Курьера, к счастью, перехватили на Украине, а когда послание прочли в Москве, за головы схватились. Попади подобные жалобы в Стамбул, последствия могли быть непредсказуемыми. В условиях ухудшающихся отношений с турками Константинопольский патриарх, подконтрольный Порте, получал статус судьи не только в церковных вопросах, но и во внутренней политике России! И уж международный скандал в любом случае гарантировался.

Но обозначилась нешуточная опасность и с другой стороны. Еще в 1663 г. царь амнистировал тех, кого сослал Никон — Неронова, Аввакума, Даниила, Досифея, Федора, Лазаря и Епифания. Надеялся, что они окажут поддержку против своего гонителя. Что оказалось грубой ошибкой. До столицы они добирались по-разному, кто год, кто несколько лет, все получили приличные должности — Аввакум стал настоятелем Казанского собора в Москве, Досифей игуменом монастыря Св. Спиридона Покровского и т. д. Но они тут же принялись мутить воду. Умеренные старообрядцы во главе с Нероновым требовали осудить Никона как «еретика» и отменить его новшества. А Аввакум в Сибири много претерпел, в даурской экспедиции потерял двоих сыновей и вернулся озлобленным. Требовал даже перекрещивать «никониан».

Они вербовали сторонников — и возникли первые кружки старообрядцев, куда вошли и представители знати — боярыня Морозова, ее сестра княгиня Урусова, Хованский. Царь пробовал повлиять на раскольников по-хорошему. Посылал для переговоров Родиона Стрешнева, Алмаза Иванова. Предлагал Аввакуму место своего духовника, если признает нововведения. Тот все отвергал, заявлял: «Умру за единый аз» («а» в «Символе веры» — в старой редакции звучало «Рожденна а несотворенна»). Государь и с этим готов был смириться — дескать, мы знаем, что ваши убеждения искренние, что вы ведете подвижническую жизнь, ну и служите себе как привыкли. Но прекратите сеять смуту в народе! Аввакум отвечал, что проповедовать слово Божье ему никто запретить не может. Наконец, расколоучители собрали свой «собор», где постановили «никоновского» крещения не признавать, не признавать и церкви, икон, богослужения, отрицать всех святителей, поставленных во время Никона, и само священство на Руси объявить прекратившимся.

Тут уж вся Москва возмутилась, даже многие из тех, кто сперва склонился на сторону старообрядцев. Получалось, всех их в нехристи произвели и из церкви извергли! Правительство тоже забило тревогу. Ждать приезда патриархов обстановка не позволяла, и в мае 1666 г. был созван церковный собор. Староверов представляли вятский епископ Александр, архимандрит Антоний, игумены Феоктист, Досифей и Сергий и делегация монахов и иереев. Но вопросы на собор были вынесены грамотно. Признать ли греческих патриархов православными? Признать ли православными греческие книги, употребляемые этими патриархами? В такой редакции собор ответил утвердительно. А отсюда вытекал и ответ на третий вопрос: признать ли правильными решения собора 1654 г., принявшего эти книги и греческие нововведения? Подавляющее большинство сказало «да». И собор постановил, что новшества Никона вовсе не «еретичество», а как раз и есть восстановление «древлего благочестия». После принятия такого решения основная часть лидеров старообрядчества — епископ Александр, Неронов, Серапион, Никита, Салтыков, Потемкин, все игумены, раскаялись и признали реформы. Все они были прощены, остались при своих должностях. Отказались признать решения лишь четверо — Аввакум, Федор, Лазарь и Епифаний. Их предали проклятию, расстригли и отправили в монастырь Св. Николая на Угреше.

Осложнил обстановку в стране и мятеж казака Василия Уса. Хотя взбунтовался-то он не против царя, а против донских атаманский властей. Самовольно набрал удальцов и пошел в Москву наниматься на службу. Они остановились у Тулы и послали царю челобитную. Правительству дополнительные военные силы не требовались, и казакам ответили, чтобы они возвращались на Дон. Но Ус остался на месте, «самоснабжаясь» за счет населения, в лагере шли гулянки, и атаман объявлял, что принимает в свое «войско» всех желающих. К нему стекались бродяги, вольница, помещичьи крестьяне. А с Дона, узнав о веселом житье-бытье под Тулой, подтягивались другие добровольцы. Ширились грабежи. Правительство более решительно потребовало от казаков выдать беглых и идти по домам. Ус опять проигнорировал. Тогда из Москвы выступил отряд Юрия Барятинского. Драться против своих донцы не были настроены — они же «в службу» стремились. И ушли обратно. Но и беглых с собой увели.

А переговоры с поляками затягивались. Паны ерепенились и вели себя так, будто не Россия разбила их в пух и прах, а могучая Речь Посполитая угрожала Москве. Мало того, нарушив соглашение, отряд полковника Чернавского совершил нападение на Витебск. Россия отреагировала. Полки под командованием Черкасского, Прозоровского и Воротынского опять двинулись на запад. Единым духом взяли Шклов и Копысь, подступили к Могилеву. С Украины части Брюховецкого и стародубского воеводы Волконского выступили на Пропойск и Гомель. А царь потребовал прервать переговоры и перенести их в Москву. Ордин-Нащокин возмущался, жаловался Алексею Михайловичу, что ему всю дипломатию срывают.

Но демонстрация помогла, поляки сбавили тон. Впрочем, ненадолго — получалось так, что позиция послов напрямую зависит от общей политической ситуации. Королю же в это время удалось помириться с мятежником Любомирским, а на Левобережье вновь напали Дорошенко и хан. И польская делегация опять задрала носы, ставила ультиматумы, угрожая уехать из Андрусова и продолжить войну. Правда, старых границ паны больше не упоминали, но хотели получить Киев, Динабург, Запорожье и все города Левобережья, захваченные Дорошенко. А король стал перебрасывать войска в Белоруссию, его отряды совершали рейды к Витебску, Полоцку, вторглись на русскую территорию, двинувшись к Великим Лукам и Пскову. Но татар и Дорошенко на Украине разбили. Драгуны Косагова и казаки Брюховецкого в ответ совершили успешный поход на Правобережье. Разгромили и литовцев на Псковщине и в великолукской земле. И переговоры покатились по следующему кругу…

Осенью приехали в Москву и восточные патриархи. Макарий Антиохийский, хотя и был раньше рьяным соратником Никона, теперь быстро смекнул, откуда светит максимальная выгода, — и поддержал царя. Его сторону принял и Паисий Александрийский. И в декабре открылся собор, на который съехалось русское духовенство и ряд греческих митрополитов, епископов, архимандритов. Никон вел себя вызывающе. Сперва вообще колебался, являться ему на суд, отказывался ехать в Москву. Потом все же прибыл. Но полномочий прежнего «друга» Макария (возлагавшего на него патриаршью митру!) и Паисия не признавал, обзывал их «бродягами турецкими». Грамоты патриархов Константинопольского и Иерусалимского тоже не признавал — он, дескать, их «руки не знает», так, может, и подложные? Снова катил бочки на государя и своих недругов, утверждал, что его престол выше царского.

Алексей Михайлович, напротив, проявил чрезвычайную корректность. Никону как подсудимому требовалось стоять, он этим возмутился — тогда и царь тоже встал и простоял все долгое заседание. Разбирались с обвинениями, которые Никон излил в письме в Константинополь, с незаконным заточением им коломенского епископа Павла, с «анафемами» за любую мелочь, с патриаршими поборами, когда он был у власти. Никон грубо огрызался. Митрополиту Питириму отрезал: «Чтоб тебе обезуметь», бояр величал «еретиками». А когда стали вычитывать его вины и наказания, которые следуют за них по правилам Вселенских Соборов, он взял на вооружение обычный довод старообрядцев: «Греческие правила не прямые — печатали их еретики». Собор обвинил его в том, что Никон возвысил церковь над государством, произносил хулы на царя, самовольно оставил престол, допускал жестокость, вмешивался не в свои дела. По некоторым пунктам, особенно о хуле на царя, приговор мог быть очень суровым. Но Алексей Михайлович этого не желал. Ограничились тем, что лишили Никона сана патриарха и сослали в Ферапонтов монастырь на Кубенском озере.

Собор внес ясность в спор о приоритете светской и духовной власти, указав, что в ведении патриарха должны находиться только церковные вопросы. Был упразднен институт светских архиерейских чиновников. А новым патриархом избрали митрополита Тверского Иоасафа. Но чтобы низложение Никона не было воспринято превратно, собор одновременно утвердил церковные реформы. Из монастыря привезли Аввакума, Лазаря, Епифания и Федора, еще раз предложили покаяться. Не тут-то было! Когда их ввели на собор, они архиереям и иконам не поклонились, патриархов заклеймили «еретиками-латынянами». И всю церковь объявили «еретической», храмы называли «храминами», иконы — «идолами», священнослужителей — «жрецами». Их отлучили от церкви, они в ответ провозгласили архиереям анафему. За оскорбление церкви и собора их направили в Земскую избу для предания светскому суду. Присудили к отсечению правой руки и лишению языка. Но царь смягчил наказание. Рук не рубили, а языки только чуть надрезали и сослали в Пустозерскую обитель на Печору. Что дало возможность расколоучителям демонстрировать «чудо»: как у них руки и языки «отросли».

В то время как в Москве разрешился церковный конфликт, в Андрусово продолжался дипломатический. Ордин-Нащокин проявлял вершины изворотливости, устраивал «тайные» встречи с поляками, силясь разобщить их. Все было тщетно. И он откровенно запаниковал. По своим полонофильским симпатиям он вообще очень уважительно относился к панам и попал под влияние исходившей от них информации. Воспринимал за чистую монету их угрозы продолжить войну, впечатлялся сведениями о подготовке нового похода Дорошенко и хана. А силы и возможности России недооценивал. И писал царю, что надо соглашаться на все требования, поскольку «польские и литовские войска безстрашны войну весть и мир становить как им надобен, в силе». Государю пришлось одернуть Ордина-Нащокина, временно запретить ему встречи с поляками, в Москву для доклада вызвали его помощника Богданова. Обсудив с ним ситуацию, государь и бояре решили кроме Полоцка и Витебска сделать еще одну уступку — отдать Динабург. Но чуть-чуть поспешили…

Потому что Дорошенко и татары, битые на Левобережье, туда не пошли. А напали вдруг на Польшу. Разгромили войско полковника Маховского, пограбили. В Варшаве это вызвало жуткий переполох. Хан, союз с которым поляки мнили своим главным козырем, превратился из «друга» во врага! И сенат направил послам инструкцию срочно заключать перемирие, уступив на время Киев и Динабург. После чего договор удалось быстро согласовать. 30 января 1667 г. было подписано Андрусовское перемирие на 13 с половиной лет. Россия закрепила возвращение своих западных районов — Смоленска, Себежа, Велижа, Дорогобужа, Белой, Невеля, Красного, воссоединение с Левобережной Украиной. Киев с прилегающим районом Правобережья отходил к русским на 2 года, а Запорожье объявлялось совместным владением России и Речи Посполитой, которое они будут использовать «на общую их службу от наступающих басурманских сил».