Противостояние между «грекофилами» и «грекофобами» не ослабевало, поскольку перед Россией по-прежнему стояла проблема унификации богослужебной литературы. И поборники «неповрежденной старины» требовали выверять книги не по греческим образцам, а по древнеславянским рукописям. Хотя даже чисто технически это было невозможно, поскольку рукописи были не идентичными, различались между собой. Так что реальная унификация была возможна только в «греческом» варианте. Поэтому царь в вопросе об исправлении книг покровительствовал Ртищеву и киевским монахам. Но стоит отметить, что и это понималось отнюдь не в качестве новшества, а как «возврат к старине» — только «стариной» признавались греческие обряды и литература. Тем не менее в религиозных вопросах Алексей Михайлович был достаточно осторожен, полагаясь на патриарха.
А патриарх Иосиф тоже проявлял осторожность, не принимал сторону ни крайних консерваторов, ни радикальных реформаторов. Понимал, что они способны наломать дров, опасался нарушения сложившихся традиций и предоставлял процессам идти самим по себе, постепенно. Но в 1652 г. Иосиф умер. На пост патриарха прочили Вонифатьева, однако он сослался на преклонный возраст и отказался. И назвал другую кандидатуру — Никона. Несмотря на то, что в «кружке ревнителей благочестия» взгляды на церковную реформу диаметрально различались, все его члены единогласно поддержали Новгородского митрополита. Надеялись, что это будет способствовать и их возвышению, что Никон на новом посту станет опираться на прежних товарищей. Алексей Михайлович с радостью согласился на выдвижение своего «собинного друга».
И вот тут-то Никон впервые проявил крутой характер. Человеком он был волевым, умным и крайне честолюбивым. И в качестве образца, какими должны быть патриарх и его власть, видел Филарета Романова. Да и за рубежом в эту эпоху были примеры церковников-правителей — Ришелье, Мазарини. Когда освященный собор уже нарек Никона патриархом, он вдруг отказался принять посох и прочие регалии. И отказывался до тех пор, пока сам царь не опустился перед ним на колени и не взмолился слезно. Но и тогда Никон выдвинул ряд условий. Потребовал, чтобы царь слушался его «как начальника и пастыря и отца краснейшего». 23-летний Алексей согласился и предложил «собинному другу» принять титул «Великого государя», какой носил он сам.
В лице Никона царь действительно получил толкового советника и помощника. Зато члены «кружка ревнителей благочестия» вскоре поняли, что крепко ошиблись. Делить с ними доставшуюся власть Никон не собирался. Въехав в резиденцию патриарха, он сразу обозначил дистанцию с бывшими соратниками. Их не то что не привлекали к совету, а вообще теперь не допускали дальше прихожей. А за церковную реформу он взялся единолично и весьма энергично. В 1653 г. издал и разослал «Память» — особый циркуляр, где требовал привести церковную практику в соответствие с греческой: осуществить сверку и исправление книг, перейти на троеперстное крестное знамение, литургию служить на 5 просфорах, писать имя Иисус через два, а не через одно «и»…
«Ревнители благочестия» возмутились. Сперва даже не новшествами, а тем, что Никон внедряет их одним махом, без обсуждения, без учета других мнений. В оппозицию патриарху перешел даже его покровитель, «умеренный грекофил» Вонифатьев. А Неронов подал Алексею Михайловичу записку, обвиняя Никона в еретичестве и прочих грехах. Но царю, видимо, сами «ревнители» успели надоесть бесконечными дрязгами, а «собинному другу» он вполне доверял. И передал челобитную на его рассмотрение. Никон же опять проявил свой характер. Либеральничать с оппозицией не стал, а рубанул сплеча. Приказал сослать Неронова в Спасо-Каменский монастырь на Кубенском озере и постричь в монахи. В защиту пострадавшего подняли голос Аввакум и Даниил Костромской — что же это, мол, творится? И мгновенно тоже отправились в ссылки, Даниил в Астрахань, а Аввакум в Тобольск.
Так начался церковный раскол… Однако утверждения некоторых авторов о всенародной катастрофе истине не соответствуют. Массовый уход в старообрядчество случился гораздо позже и подругам причинам. Изначально «Память» Никона никакого серьезного резонанса не вызвала, а Неронов и Аввакум ни малейшей поддержки в народе не получили. Кого поддерживать-то? Тех, кого и раньше прихожане от себя гнали? Большинство людей на встряски в церковных верхах либо не обратило внимания, либо восприняло их спокойно — на Руси привыкли доверять царю и патриарху, им виднее. Да и в большинстве храмов, конечно же, продолжали служить по-прежнему. Кто проверит в глубинке и кому надо переучиваться, что-то менять? Да и где их взять, новые исправленные книги?
В этот момент все умы занимали совершенно другие события. Война надвинулась вплотную. До поры до времени Россия вела подготовку к ней очень скрытно. И поляки пришли к выводу, что Москва воевать не осмелится, а своими предупреждениями и демаршами только пугает. В марте 1653 г. 15-тысячное войско Чарнецкого вторглось на Брацлавщину. Захватило Коростышев, Самгородок, Прилуки. Причем был выдвинут лозунг — истребить «русских» (т. е. украинцев) до последнего человека. Резали всех без разбора, повстанцы или не повстанцы, мужчины или женщины, взрослые или дети. А в Бресте собрался очередной сейм, который официально принял постановление о геноциде (кстати, первое подобное постановление в европейской истории). Дескать, раз существование казаков представляет для Речи Посполитой угрозу вечных бунтов, то остается одно: просто уничтожить их. Русские дипломаты доносили: «А на сейме ж приговорили и в конституции напечатали, что казаков как мочно всех снести». Этот сейм ознаменовался победой «королевской партии» над «магнатской». Канцлером стал ставленник Яна Казимира Корыцыньский. Но украинцам от этого было не легче. Теперь мелкая шляхта, сплотившаяся вокруг короля, рассматривала Украину как поле для грабежа и приобретения земель — оставалось лишь «очистить» их от прежних владельцев.
Хмельницкий направил к царю Бурляя и Мужиловского, писал в грамоте: «Шире о всем словесно предреченные посланники наши твоему царскому величеству подлинно скажут». А «словесно» они везли просьбу о помощи «думою и своими государевыми ратными людьми» и о принятии Украины под покровительство. Но еще до того, как посольство добралось до Москвы, Алексей Михайлович начал мобилизационные мероприятия. В армии было уже 15 полков «нового строя». Благоприятствовала и внешнеполитическая ситуация — в Швеции вспыхнули крестьянские восстания, и за западную границу можно было не опасаться. 19 марта по уездам были разосланы грамоты с приказом всем стольникам, стряпчим, московским дворянам к 20 мая быть в столице на конях «со всей службой» — с поместными воинскими отрядами. 23 марта был издан указ воеводам переписать по городам «старых солдат» — в дополнение к существующим начиналось формирование новых полков.
Последовали очередные указы о наборе в них. Кроме всяких «племянников» и «захребетников» теперь призывали «даточных людей» — по 1 человеку со 100 крестьянских дворов из монастырских, церковных владений и из поместий, оставленных на прокормление престарелым дворянам, их вдовам и детям (т. е. тех, кто сам не нес службу). Родес доносил, что «полковнику Бухгофену было объявлено быть готовым со своим полком в поход, чтобы он мог, когда ему будет выдан приказ, тотчас выступить». А старому генералу Лесли, ветерану Смоленской войны, была поручена ревизия запасов пороха, и «теперь на всех пороховых мельницах усиленно работают». В Германию и Голландию поехал купец Виниус — закупить дополнительно порох и фитили для стрелкового оружия, «навербовать и принять хорошее число иностранных офицеров». Но уже вступили в строй и русские капитаны, поручики, прапорщики. Просьбы, переданные Бурляем и Мужиловским, в Москве выслушали благосклонно. И к Хмельницкому поехало посольство Матвеева и Фомина с положительным ответом.
А на Украине события развивались своим чередом. Чарнецкого встретило под Монастырищем войско Богуна, разбило и прогнало. Однако тут же обозначилась другая опасность. Альянс Хмельницкого с Молдавией обернулся для него не выигрышем, а крупной ошибкой. Потому что мелкие подунайские государства постоянно грызлись друг с другом, при дворах там беспрерывно зрели интриги. И польская дипломатия этим воспользовалась, активизируя врагов Лупула. Валашский воевода Бессараб и трансильванский князь Ракоци организовали в Молдавии заговор, который возглавил Георгица, один из приближенных господаря. Соседи послали ему войска, и он произвел переворот. Лупул бежал к Хмельницкому. И гетман вместо того, чтобы сосредоточить Все силы против Польши, вынужден был выручать родственника. В апреле отправил в Молдавию Тимоша с 20 тыс. казаков, а следом выступил сам с большим войском. Но Тимофей был хорошим воякой, без помощи отца разгромил Георгицу и восстановил тестя на престоле. А Богдан, постояв в Подолии, вернулся в Чигирин. Где его уже ждали Матвеев и Фомин с долгожданной вестью. Впервые, хотя пока лишь на словах, уведомили, что царь склонился принять Украину в подданство.
Тем не менее, Москва еще не отбросила путь мирного урегулирования. В Польшу прибыло посольство князя Репнина-Оболенского. Он начал с прежних претензий о пропусках в титуле царя, о «бесчестных» книгах, потребовал казнить шляхтича, который в Варшаве демонстративно высказывал оскорбления в адрес Алексея Михайловича. Но паны к подобным придиркам успели привыкнуть и отмахнулись от них. После чего Репнин вдруг ошарашил их ультиматумом: «Великий государь, его царское величество, для православной христианской веры и святых Божиих церквей сделает брату своему, королевскому величеству, такую поступку, что велит отдать вины людям, которые объявились в прописке с государевым именованием, если король и паны рады успокоят междоусобие с черкасами, возвратят православные церкви, которые были оборочены под унию, не будут впредь делать никакого притеснения православным и помирятся с ними по Зборовскому договору».
Но и ультиматум уже не подействовал. Поляки отказались даже рассматривать такие условия примирения. Напротив, Репнин узнал о решении вообще искоренить украинцев и православную веру. Тогда он прервал переговоры и объявил, что великий государь «будет стоять за свою честь, сколько подаст ему помощи милосердный Бог». Однако и эту, предельно откровенную угрозу, в Варшаве явно недооценили. Король выступил к Каменец-Подольску, где формировалось 60-тысячное наемное войско и собиралось шляхетское ополчение.
А Алексей Михайлович 28 июня провел смотр своим полкам на Девичьем поле и послал к Хмельницкому стольника Лодыженского, который повез уже официальную грамоту: «И мы, великий государь… изволим вас принять под нашу царского величества высокую руку… А ратные наши люди по нашему царского величества указу збираютца и ко ополчению строятца». На Украину прибыли отряды донских казаков Сергеева и Медведева. Донцы рейдировали и по степям, отбили у татар большую партию пленных украинцев. Им выделили охрану под командой Семена и Максима Федоровых, которая сопроводила освобожденных до Киева.
Ян Казимир планировал сокрушить Украину ударами с трех сторон. Литовский гетман Радзивилл получил приказ наступать вдоль Днепра на Киев. А с Валахией, Трансильванией и мятежником Георгицей был заключен договор — Польша послала им 8-тысячный отряд Кондрацкого, а они за это обещали тоже напасть на Хмельницкого. Но планы сразу нарушились. Радзивилл докладывал о сосредоточении русских войск на границе и выступить отказался. Король настаивал, не веря во вмешательство Москвы. Папа римский, отслеживавший все эти события, даже грозил Радзивиллу проклятием. Но литовские паны лучше знали обстановку и остались для защиты собственных владений. А польская шляхта, как обычно, собиралась медленно. И Яну Казимиру пришлось ждать, когда подойдут войска из Молдавии.
Там в сентябре Бессараб, Ракоци и Георгица вместе с поляками опять свергли Лупула. Он с немногими сторонниками отступил в крепость Сучава и снова воззвал к Хмельницкому. Гетману пришлось послать туда Тимоша. Его корпус прорвался в Сучаву, но был там окружен противниками Лупула. И уже Тимофей слал к отцу просьбы о подкреплениях. Богдан разрывался, куда идти — к сыну или на короля? И разделил армию надвое. Часть оставил защищать Украину, а с другой двинулся в Молдавию. Но опоздал. В боях за Сучаву Тимош был ранен и умер. Хотя и осаждающих казаки сильно потрепали и добились права свободно уйти из крепости. Богдан, спешивший на выручку, встретил по дороге гроб с телом сына. И сказал, что так и подобает умирать казаку — с саблей в руках. А венгры, валахи, молдаване и отряд Кондрацкого после падения Сучавы пошли на соединение с Яном Казимиром.
И в этот момент, 1 октября, в Москве открылся Земский Собор, на который царь вынес вопрос о принятии Украины в подданство и войне с Польшей. Делегаты от разных сословий, опрошенные «по чинам порознь», постановили единогласно «против польского короля войну весть» и «чтоб великий государь… изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями принять под свою государеву высокую руку». Было решено собирать «десятую деньгу» и исполчать рати. Уже 5 октября для мобилизации армий в Новгород поехал боярин Шереметев, во Псков — окольничий Стрешнев, в Вязьму — князь Хованский. А 9 октября на Украину отправилось представительное посольство — боярин Василий Бутурлин, окольничий Иван Алферьев, думный дьяк Лопухин, стольник Григорий Ромодановский, стрелецкий голова Матвеев с многочисленной свитой из дворян и 200 стрельцов. Наконец, 23 октября в Успенском соборе было всенародно и торжественно объявлено, что царь повелел и бояре приговорили «идти на недруга своего польского короля» за многие его «неправды».
У Хмельницкого же гибель сына не подорвала, а как будто разбудила внутренние силы. Он снова стал тем же полководцем и народным вождем, каким был под Пилявцами и Зборовом. Привел к нему орду и Ислам-Гирей. Вместе подступили к Жванцу, где встретили армию короля. Но единодушия не было ни в том, ни в другом войске. И сперва это сказалось у Яна Казимира. Казаки и татары несколькими атаками нанесли ему поражения, захватили даже казну, предназначенную для уплаты жалованья. Грамотными действиями рассекли неприятеля на части, отрезали польский лагерь от союзников, стеснили. Запахло полным разгромом. Запаниковали и ушли молдаване, венгры, валахи. А среди поляков пошли раздоры. Не получив жалованья, стали разбегаться солдаты. Кончалось продовольствие, и жолнежи принялись грабить обозы панов…
Но в это время король узнал о вступлении в войну России. Немедленно известил хана, и встревоженный Ислам-Гирей вступил в сепаратные переговоры. Согласился на мир за 100 тыс. злотых и разрешение пограбить Украину. Правда, он предпринял последнюю попытку удержать казаков от перехода к русским, настоял на подтверждении Зборовского трактата. Но дополнил его тайным пунктом, по которому следовало заставить украинцев идти с ханом на Москву. А если откажутся, поляки и татары окружат их и перебьют. Однако Хмельницкий в выработке и заключении Жванецкого договора не участвовал. А цену своим крымским «друзьям» он знал хорошо и удара в спину ждать не стал. Едва дошли сведения, что хан мирится с королем, гетман снял с фронта свои части и повел в глубь Украины.
Посольство Бутурлина, узнав, что Хмельницкий в походе, остановилось в приграничном Путивле, а Богдан с дороги разослал грамоты о созыве в Переяславле рады, на которую объявлялась «явка всему народу» — всем, кто сможет приехать. Гетман чувствовал себя куда более уверенно, чем прежде. Татары, возвращаясь в Крым, нахватали огромный полон, и если раньше Хмельницкому приходилось смотреть на их бесчинства сквозь пальцы, то теперь он отдал приказ ударить на «союзников». Богун с полком налетел на крымцев, совершенно не ожидавших подобного, разгромил и освободил тысячи соотечественников. Ислам-Гирей был настолько поражен, что стал… жаловаться на Богуна Хмельницкому. На что гетман отписал однозначно — отныне он разорять Украину не позволит.
Русское посольство ехало навстречу Богдану. При виде отрядов бравых дворян и стрельцов люди рыдали от счастья. 31 декабря Бутурлина и его свиту с чрезвычайной пышностью встретили в Переяславле полковники, горожане, священники. Нет, рада не была случайным сборищем людей, оказавшихся поблизости. Сюда съехались представители почти всех полков (а они, напомним, были и административными единицами), многих городов, гетман персонально пригласил всех знатных и старших казаков, 3 января свое решение прислала Запорожская Сечь, проголосовавшая на кругу за воссоединение: «Даемо нашу вийсковую вам пораду». А 6 января приехал Хмельницкий. Во время встречи послы передали ему от царя знаки власти — знамя, булаву, ферязь и шапку.
8 (18) января 1654 г. рада открылась. Перед ее началом гетман сказал пленным полякам: «Теперь мне кажется, что мы уже навек разлучимся… Не наша вина, а ваша, а потому жалуйтесь на самих себя». Перед собравшимся на городской площади народом и делегациями он произнес речь, перечислив выбор, с кем может идти Украина: с Польшей, Турцией, Крымом или Россией. «Царьтурецкий — басурманин… Крымский хан — тоже басурманин… Об утеснениях от польских панов не надобно вам и сказывать… А православный царь одного с нами греческого благочестия… Кроме его царской руки мы не найдем благоспокойнейшего пристанища». После чего «весь народ возопил: вол им под царя восточного, православного». Полковники, обходя ряды, «на все стороны спрашивали: все ли тако соизволяете?». Народ отвечал «Все, единодушно», и рада постановила, «чтоб есми во веки всем едино быть». Послы огласили царский указ о принятии Украины и текст присяги, что «быти им з землями и з городами под государевой высокою рукою навеки неотступно». Простонародье присягало на площади, старшина — в церкви Успения Богородицы. При этом «было в церкви всенародное множество мужского и женского полу и от многия радости плакали».
Украина получила все, на что она могла только надеяться. Жалованной грамотой Алексея Михайловича за казачьим войском (т. е. Украиной) сохранялись все прежние права и вольности, в дела его не имели права вмешиваться ни воеводы, ни бояре. Судиться украинцы должны были своим судом — «где три человека казаков, тогда два третьего должны судить». Утверждались выборность гетмана и старшины, реестр в 60 тыс. — а если без жалованья, то можно и больше. Гетману предоставлялось право сношений с другими государствами, кроме Польши и Турции, но о переговорах с чужеземцами он должен был извещать государя, а послов, «пришедших с противным государю делом», задерживать. Сбор податей отдавался местным властям, из этих доходов содержалось казачье войско. Представители России осуществляли только надзор за правильным сбором налогов и должны были принимать то, что останется для царской казны. Города, землевладельцы, крестьяне сохраняли все имеющиеся гражданские права, землю, торговлю, имущество.
После Переяславской рады Бутурлин разослал сопровождавших его дворян принимать присягу по всем городам. «Летопись самовидца» сообщает: «Присягу учинили гетман, старшина и чернь в Переяславле и во всех городах охотно с надеждою тихомирия и всякого добра». 17 января присягнул царю Киев. Воссоединение приветствовали и жители православных областей, оставшихся под властью поляков и венгров. Монах А. Суханов, проезжая через Буковину, писал, как там «гораздо рады все, что казаки подклонились под царскую руку». И все же абсолютного единогласия в вопросе о воссоединении не было. Отказалось присягать киевское духовенство во главе с Косовым (и еще 50 лет существовало независимо, не подчиняясь Московской патриархии — и никто его, собственно, не принуждал, не давил). Отказалась присягать часть старшины — полковники Сирко, Богун.
И Ян Казимир попытался привлечь недовольных на свою сторону, издав универсал: «Дошло до нас, что злобный изменник Хмельницкий запродал вас на вечные мучения царю московскому под нестерпимое ярмо, противное вашим свободам, и принуждает вас присягать помимо воли этому мучителю». Но когда вслед за этими воззваниями король сам вступил на Украину, он встретил ожесточенный отпор со стороны тех же Богуна, Сирко и жителей Побужья, которых они возглавили — поскольку даже ярые самостийники, отвергавшие подчинение царю, еще меньше были склонны терпеть кошмары панских «свобод»… Вот так произошло воссоединение России и Украины. Но учебники истории почему-то заканчивают описание этих событий Переяславской радой. На самом же деле радой ничего не завершилось, наоборот, главное только началось. И отнюдь не напрасно Москва так долго взвешивала этот шаг, так тщательно готовилась в нему. Потому что принятие Украины втянуло Россию в полосу жестоких войн, которым суждено было продлиться аж 27 лет…