Правда варварской Руси

Короли без Анжелик

Отразив французов, Вильгельм Оранский деятельно начал сколачивать коалицию против них. И успехам его дипломатии немало способствовали выходки Людовика XIV. Изгнанный из Голландии, он вдруг ни с того ни с сего направил часть войск в Германию, вообще не имевшую отношения к войне. Его солдаты вторглись в Пфальц — считавшийся союзником Франции по Рейнской лиге. Да мало того, что вторглись, а учинили там дичайшую бойню мирного населения. Селения сжигали, жителей резали всех подчистую. Соревновались в садизме, придумывая кары поизощреннее. В деревнях и городках оставались груды истерзанных трупов — мужских, женских, детских. Таким образом, хитрая политика Мазарини, перетягивавшего немцев под французское «покровительство», была перечеркнута напрочь, одним махом. И Оранский сумел вовлечь в союз Бранденбург, Ганновер, Данию, Испанию.

Ну а у союзника Людовика, британского короля, разбушевались собственные страсти. Его вступление в войну на стороне Франции стало неожиданным для парламента и вызвало возмущение. Собственно, главными конкурентами британских дельцов являлись голландцы. Но у олигархов превалировали их обычные опасения — а что, если Карл, сойдясь с абсолютистской Францией и пользуясь ее субсидиями, тоже захочет усилить власть? Добавилось недовольство поражениями английского флота. Ответственность за них возложили на лорда-адмирала Якова Йоркского, брата и наследника короля. А тут еще Яков женился на католичке Марии Моденской. И сам перешел в католицизм!

Чтобы нейтрализовать «беззаконие» брата, Карл издал «Декларацию веротерпимости», освобождающую «отдельных лиц» от действия законов против инаковерующих. Не тут-то было! Парламент в ответ принял «Акт о присяге»! Согласно коему присяга для всех государственных служащих принималась только по англиканскому образцу. Следовательно, человек другой конфессии не мог занимать никакой официальной должности. Якову пришлось сдать пост лорда-адмирала, но, несмотря на это, обстановка в стране продолжала накаляться. Тут-то и подсуетился Оранский. Он был в родстве со Стюартами, являлся племянником Карла и Якова, что облегчило контакты. И в 1674 г. под давлением оппозиции Карл II заключил с Голландией сепаратный мир. Расчеты Людовика на союз со Швецией тоже провалились, на нее навалились Дания и Бранденбург.

И Франции пришлось в одиночку отбиваться от нескольких врагов. Ее армию, действующую на восточном фронте, обложили со всех сторон. Тюренн едва сумел спасти ее, хитрыми маневрами выведя из-под ударов. Но сам надорвал силы и вскоре умер на поле боя. Военное напряжение и налоги, как всегда, привели к мятежам. В1674 г. опять взбунтовался Лангедок, в 1675 г. восстания прокатились по Бордо, Гиени, Пуату, Бретани, Нормандии, Бурбонне, Дофине, Беарну. Теперь Людовик постоянно держал возле Парижа 20-тысячную армию специально для карательных операций. Подавляли по-разному. В Бордо правительство пошло на уступки, отменило ряд налогов. А когда народ утихомирился, арестовало и казнило вожаков, а налоги восстановило. Бретань усмиряли с «примерной» жестокостью, вдоль дорог стояли сотни виселиц с трупами. Король наказал эту провинцию постоем войск и дал им право вести себя, как в завоеванной чужой стране.

Туго пришлось и Швеции. Датский король Кристиан V решил вернуть утраченный юг Скандинавии, занял провинцию Сконе. И местное население оказало ему восторженный прием. Но армия у шведов была все же лучше, и в декабре 1676 г. при Лунде датчане были разбиты. Тем временем в колониях шли свои войны. Против французов восстал Мадагаскар. Мальгаши захватили и уничтожили Форт-Дофинне. Колонисты, которым удалось эвакуироваться, расселились неподалеку, на островах Реюньон и Маврикия.

А англичанам пришлось вести трехлетнюю войну с американскими индейцами, возмущенными беспардонным захватом своих земель. Возглавил их Метакома, вождь племени вампаноа. Британцы прозвали его Королем Филиппом по имени испанского Филиппа II — «за свирепость». (Хотя и настоящий Филипп И, и Метакома вряд ли могли поспорить в свирепости с самими англичанами.) Был создан союз племен, выставивший 10 тыс. воинов. Вампаноа напали на Массачусетс, могавки опустошали селения на севере и западе Новой Англии. «Бледнолицым» нанесли ряд серьезных поражений, взяли г. Мидлфис, в Массачусетсе десятая часть мужчин рассталась со скальпами. Индейцы наступали на Бостон и находились уже в 30 км от него. Но между племенами возникли разногласия, войска разных вождей действовали вразнобой, и англичане одолели. А отряд самого Метакомы капитан род-айлендской милиции Черч обманом завел в болото близ г. Кингстона и уничтожил, погиб и вождь.

Едва отбились от индейцев, как в Вирджинии поднял восстание свой же, «бледнолицый» плантатор Бэкон. Он не желал подчиняться власти губернатора Беркли и поссорился с ним по поводу цен на табак. По тем же причинам мятеж поддержали другие плантаторы, но вовлекли и безземельную бедноту — ее недовольство своим положением богачи перевели на губернатора. Сперва одержали верх, создали «ассамблею», принявшую «закон о реформах», но Бэкон вскоре помер от лихорадки, без лидера начался разброд, и мятеж подавили.

А война в Европе длилась 6 лет. Оранский полностью подчинил себя борьбе против Франции. Он был гомосексуалистом и женщины его не интересовали, но вступил в брак со своей кузиной Марией Английской — в надежде вовлечь в союз Британию. Был протестантом, но заключил союзы с папой и императором. Однако в сложившейся коалиции не было ни единства, ни согласованности действий. Что и позволило французам выкрутиться. Они навалились на самого слабого из противников, Испанию. Заняли ряд городов, высадились в Сицилии. А когда Карлос II и мадридское правительство пали духом, Людовик предложил переговоры. Ощипанными оказались только испанцы, поэтому их союзники согласились на мир, который был подписан в Нимвегене в 1678 г. Франция по его условиям смогла присоединить на востоке Франш-Конте и 4 города на севере: Ипр, Валансьен, Камбрэ и Мобеж.

Но политическая ситуация в Европе сложилась непростая. В Англии противостояние короля и парламента так и не сгладилось. Оппозиция сама себя накручивала слухами о «реставрации католицизма», и священник Титус Оутс раздул дело о «папистском заговоре» — якобы католики готовятся перебить протестантов, сжечь Лондон, прикончить короля и посадить на престол Якова. Титусу с готовностью поверили, и парламент одним махом постановил лишить Якова права на престол. По делу о заговоре осудили 80 человек, некоторых казнили, других посадили. Правда, быстро выяснилось, что Титус все это… придумал. Его судили за лжесвидетельство. Но приговорили крайне мягко, к краткосрочному заключению.

А постановление насчет Якова не отменили. И буза, высосанная из пальца, продолжалась. В ее ходе образовались первые постоянные политические партии, виги и тори. Между прочим, оба слова считались ругательными. «Виггаморы» — это было оскорбительное прозвище шотландских пресвитериан. Противники стали так называть оппозиционеров. А «тори» (по-ирландски «воры») — было прозвищем ирландских повстанцев-католиков. Теперь оппозиция прилепила эту кликуху сторонникам короля. Спорили, грызлись. Подогревали сами себя страхами, что их начнут сажать, и в 1679 г. парламент принял «Habeas corpus act» — закон, запрещающий аресты без предъявления обвинений и судебного постановления. Хотя на должников эти ограничения не распространялись. (В России, кстати, закон о неприкосновенности личности действовал еще с 1550 г.). И в результате разгоревшейся свары «кавалерский парламент», просуществовавший 18 лет, королю все-таки пришлось разогнать.

Швеции в 1679 г. тоже удалось заключить мир со своими противниками. Датчане после поражения опасались возобновлять наступление. А Бранденбург без союзников и субсидий воевать не хотел. И мирный договор подтвердил прежние границы. Но, несмотря на то что шведы сумели отбиться, напряжение войны оказалось для них слишком велико. Королю пришлось снова повышать налоги и пойти на сокращение армии. А особенно тяжело война ударила по Голландии. Французское нашествие, разрушение многих городов и деревень, расходы на армию и на субсидии союзникам сказались на хозяйстве катастрофически. И с этого времени Нидерланды утратили положение одного из мировых лидеров. Начали скатываться на роль второстепенного государства.

А вот престиж Франции неизмеримо вырос. Хотя, кажется, с чего бы? Она месилась с соседями 6 лет и ценой колоссальных потерь и затрат приобрела крохотные прирезки территории, которые не на всякой карте и разглядишь… Но такова уж сила пропаганды. А пропаганда во Франции со времен Ришелье была на высоте. И вокруг достигнутых успехов раздули неимоверную шумиху. Людовика чествовали как триумфатора, пелись дифирамбы «непобедимой» армии. И соседи попадали под впечатление этих информационных потоков. Но росту престижа Франции способствовали не только и не столько победы, а в большей степени те стереотипы «красивой жизни», которые внедрил Людовик! Европа завидовала. И заглядывалась на его двор, как плебеи подсматривают за разгульными развлечениями «высшего света».

Французский культ роскоши раскручивался все в большей степени. Потребности повышались. И в Париже было отнюдь не просто держаться «на уровне», удовлетворять зажравшихся и удивлять привычных к швырянию денег. А чтобы заметили и оценили, требовалось не просто вкусно угостить, удобно ездить, красиво одеваться, а именно удивить. Максимально изменить естественное. Превратить весну в осень, зиму — в лето. Чтоб в январе подавали свежую клубнику, а в июле устроить бал с настоящим льдом. Поразить всех «балетом» неважно какого качества, но с фантастическими костюмами и диковинными машинами, созданными для единственной постановки. И Людовик часто сам участвовал в подобных «балетах» — ему, как «королю-солнце», традиционно отводилась роль Аполлона. Как раз тогда развилось французское кулинарное искусство, изобретавшее соусы и салаты из десятков и сотен компонентов (желательно редких и дорогих).

В архитектуре возник стиль помпезной пышности — барокко. Строились вычурные дворцы, разбивались сады и парки. Но опять так, чтобы максимально изменить природу. Придать деревьям и кустам искусственные формы, пригорки срыть до ровных лужаек, расчерченных дорожками, а на ровных местах насыпать пригорки с искусственными гротами. Вершиной такого стиля стал Версаль. По замыслу короля, ему предстояло стать самым большим дворцом в мире. И самым дорогим. В болотистом лесу велись масштабные работы. Десятки тысяч людей копошились на месте будущих зданий и парков. Жили рабочие в наскоро сбитых бараках, их косила болотная лихорадка. Каждую ночь специальные фуры вывозили мертвецов. На одной лишь постройке водопровода для фонтанов в течение 3 лет было занято 22 тыс. солдат и 9 тыс. рабочих, и обошелся водопровод в 9 млн. ливров и 10 тыс. человеческих жизней. Всего же строительство Версаля продолжалось 14 лет и стоило 500 млн. А сколько народу угробили, история умалчивает.

Язва показной роскоши перекинулась и на провинции. Все старались пустить пыль в глаза, шикануть. Что требовало денег. И развилось повальное воровство. Воровали в армии, администрации, судах, министерствах, при дворе. Ну а верхом мечтаний дворян или мещан стало пристроить сына в свиту, а дочь — в наложницы того или иного вельможи. И матушки внушали дочерям: «Если им уж суждено пасть, то пусть падут, но не иначе как на кровать из розового дерева». Целью жизни стало — продаться подороже. Ведь главными мотивами придворной жизни оставались сексуальные. Современник писал: «Те, кто избежал порока, выглядели чудаками или дикарями, отставшими от века». Семья считалась глупым анахронизмом, чистой формальностью. Однако и в этой сфере произошли изменения. Если раньше кавалер тащил даму в укромный угол, задирал юбку, и оба по быстрому удовлетворяли свои потребности, то теперь высший свет пресытился обычным развратом. И придумал игру в «куртуазность», когда заинтересованные стороны, разжигая и подогревая свои желания, должны были пройти долгий ритуал предварительных ухаживаний, намеков, условностей, преодолеть многочисленные препятствия (мнимые или выстроенные нарочно), и лишь после этого попадали в постель. Появилась богатая символика жестов и слов для этих игр.

Менялась и мода. Наряды становились все сложнее и причудливее. Чтобы привлечь внимание, дамы сооружали чудовищные прически в виде садов, замков, лугов со стадами, морей с флотами. Но прежде телесные соблазны максимально выставлялись напоказ, а сейчас требовалось лишь «намекать» на них, маскировать. В рамках «куртуазных» игр туалеты должны были создавать дополнительные «преграды» на пути любовников. И именно в это время появились многочисленные дополнительные предметы одежды и белья с массами завязочек, пуговок, застежек. Поскольку раздевание тоже превращалось в долгий процесс «достижения заветной цели» и должно было сопровождаться элегантными разговорами и сюсюканиями. И даже в объятиях партнеры теперь вместо наготы демонстрировали друг дружке элегантность интимных нарядов и изысканность манер — считалось, что так соблазнительнее.

Словом, и здесь возобладал тот же принцип: чем дальше от естества, тем лучше. В рамках этих требований менялись и стереотипы «соблазнительности». И вместо «рубенсовской» полноты стали цениться тонкие талии. Нет, еще не худощавые стройняшки — просто шнуровка корсета очень сильно затягивалась, сужая поясницу в немыслимой степени. Правда, при этом деформировались ребра, внутренние органы, нарушался обмен веществ, но это был эталон красоты! Чтобы придать себе еще более «товарный» вид, дамы пользовались бесчисленными притираниями, помадами, запах пота глушили очень крепкими духами, угри на грязной коже маскировали толстым слоем пудры. А волосы на… ну, скажем, в нижней части корпуса, сбривали. Но не из сексуальных соображений, а из гигиенических. Поскольку туалетной бумаги не знали, да и вшей чтобы было поменьше.

Знатная дама обычно наутро отсыпалась после вчерашних развлечений, половину дня проводила в уборной в обществе куаферов, цирюльников, горничных, портных. А остаток дня и ночь тратила на новые развлекательные мероприятия. Конечно, при таком времяпрепровождении о каком-либо умственном развитии говорить не приходилось. Но внешняя «окультуренность» теперь входила в правила «куртуазности» и повышала цену «товара». И ее приобретали через специальных наставников. Существовали и места, наподобие салона отставной куртизанки де Ланкло, увлекавшейся философией эпикурейцев и принимавшей у себя литераторов, поэтов, мыслителей. И аристократки могли здесь почерпнуть сведения о новинках искусства, верхушечные оценки, сплетни — этого хватало. Возникла и «прециозная» литература. То бишь «драгоценная», «жеманная», для избранных, где главным считалась нарочитая вычурность языка. Наш с вами современник вряд ли сможет ее читать, уж больно нудно. Но в тогдашнем мире эти романы были учебниками «изысканности».

И все-таки жизнь верхушки французского общества не была легкой и безоблачной. При дворе всегда кипела жесточайшая грызня. Конкурировали и пакостили друг другу мужчины и женщины, желающие выдвинуться. Те, кому это удалось, защищали свои позиции и дрались за возможность улучшить их. Главные «партии» образовывались при королевских фаворитках и кандидатках на эту роль. И подробности их борьбы занимали двор куда больше, чем военные победы и поражения. Дамы разоряли казну, лезли в политику — и вовсе не из государственных соображений, а просто из соперничества. Если «партия» одной фаворитки поддерживала какое-то решение, то «партия» другой силилась сорвать его. Интриги были далеко не безобидными. Проигрыш, просчет, ошибка стоили карьеры, а то и свободы или жизни.

Несмотря на раздутые штаты судов и парламентов, никаким подобием законности во Франции и не пахло. Печально известны «Lettres de cachet» — тайные приказы об аресте, по которым человек отправлялся в ссылку или за решетку без всяких обвинений. Для них существовали «бланки», заранее подписанные Людовиком, с пропуском для имени. Впиши — и человек исчезнет в тюрьме. Надолго, если не на всю жизнь — разве что его друзья и родные хлопотать начнут. И злоупотребления царили страшные. Такими «бланками» широко пользовались фаворитки, избавляясь от потенциальных соперниц или людей, чем-то не угодивших им. Да и вообще, имея протекцию в ближайшем окружении короля, «бланков» можно было достать хоть десяток. И использовать против собственных врагов. Были случаи, когда два человека одновременно отправляли в тюрьму друг друга. Полиции-то что? Она получила два приказа короля и должна выполнить оба.

Из-за придворной борьбы, стремления добиться милостей, попасть в постель влиятельного лица люди обращались к «приворотным зельям», магии, колдовству. И в конце 1670-х дошло до того, что при дворе образовалась… секта сатанистов (как раз эта история отразилась в сюжете романа и фильма «Анжелика и король»). Был оборудован большой подвал в частном доме, украшен перевернутыми распятиями, каббалистическими росписями. И высокопоставленные дамы и господа в монашеских рясах на голое тело собирались здесь на черную мессу. Призывали нечистого, жрец читал тексты обычной мессы, но наоборот. Алтарем служил живот обнаженной женщины, лежавшей на возвышении, а вместо бескровной жертвы приносили кровавую — резали младенца. Детей в Париже всегда можно было достать, бедные матери рады были продать их и избавиться от «обузы». Ну а в заключение все участники предавались групповой оргии.

Секта пользовалась успехом, легко вербуя новых членов. Ведь при той системе взглядов, которая внедрилась во французском «обществе», при погоне за богатствами, благами и чувственными удовольствиями любой ценой, надежда на помощь дьявола выглядела вполне логично. Пресытившейся знати секта давала новые острые ощущения. А молодым юношам и девушкам обещала протекцию. Да и вдруг получится сойтись в групповушке с вельможей или знатной дамой, которые тебя заметят и оценят? Но среди специалистов по колдовству нашлись и специалисты по ядам. И сатанисты резво принялись сводить счеты со своими недругами. Так резво, что среди придворных покатилась целая «эпидемия» подозрительных смертей. А следствие по «делу об отравлениях» неизменно стопорилось и не давало результатов.

Но ситуация, когда люди рядом с ним так легко переселяются в мир иной, совершенно не устраивала Людовика. И он решительно вмешался, взял дело под личный контроль. Пошли аресты. Король распорядился независимо от ранга подозреваемых применять пытки. А их ассортимент был во Франции не меньше, чем у инквизиции. Начинали обычно с дыбы, потом дополняли ее поркой, подвешиванием груза к ногам. Потом шло в ход раскаленное железо, тиски для сдавливания рук и ног, клинья в суставы, накачивание в рот и задний проход горячей воды или масла… В Европе это было делом обычным, и профессиональные преступники даже умели переносить мучения. Инструкции того времени предупреждали, что у людей, ранее побывавших на дыбе, болевой эффект снижается, и подтягивание может не дать результата. Но изнеженные кавалеры и дамы такой стойкостью не обладали. Когда палачи безо всякой «куртуазности» срывали с них одежду, когда совсем не утонченно хрустели суставы, а страшные орудия грозили изувечить главное в жизни — телесные прелести, они кололись сразу. А для взятых в оборот слуг и служанок не было никакого резона покрывать господ.

Тем не менее их продолжали пытать, вытягивая все новые имена. Людовик был в шоке — и от открывшихся фактов, и от того, какие лица были в этом замешаны. Как выяснилось, одну из главных ролей играла… его фаворитка Монтеспан! Это она служила «алтарем» на черных мессах, и на ее животе резали детей. И именно ее всемогущество несколько раз пресекало следствие. Всего было арестовано свыше 200 человек. По пыточным показаниям схватили и десятки невиновных. Тоже истязали, а когда убедились в их невиновности — ну что ж, извинились и выпустили. Во Франции обижаться на королей было не принято. Монтеспан Людовик все же пощадил. Только удалил от двора, а фавориткой стала ее бывшая горничная Ментенон. Вероятно, выгородили еще кого-то из высших сановников. 36 участников и участниц секты были сожжены, а 81 осуждены на пожизненное заточение в подземелье. И пожизненное молчание. Король повелел тюремщикам постоянно держать их в цепях и немилосердно сечь, если только попробуют заговорить. Чтобы колоссальный скандал не выплыл наружу.