Преданная. Невеста (СИ)

Глава 17

Юля

Я никогда не была сильна в подлости и подставах.

Не опущусь до них, что бы в моей жизни ни случилось. Но сохранить собственную гордость, а еще задеть хотя бы в половину так же сильно, как Слава задел меня, хочется.

Он думает, что контролирует глупышку?

Сюрпрайз-сюрпрайз, ваша честь.

Глупышка у вас с тайной начинкой. Не скажу, что приятной.

Ставлю чашку с крепким черным кофе на поднос рядом с блюдом, на котором выложено печенье.

Сердце колотится бешено. Мне страшно, гадко, отчаяно, но я обретаю смысл в новой роли.

Вы связались с сукой, господин судья. И чтобы дать вам это понять, я начну издалека.

Тяну вниз соблазнительную юбку-карандаш. Наряжаю губы в улыбку. Беру в руки поднос и подхожу к двери в его кабинет.

Стучусь. Слышу приглушенное из-за дерева:

— Да, — и жму ручку вниз.

Заглядываю. Улыбаюсь еще лучезарней. Сейчас это легко, потому что обида подталкивает к ответной жестокости. Ты играешь со мной? Отлично. Я тоже с тобой поиграю.

Хлопаю ресницами и вхожу в кабинет, провожаемая пристальным взглядом.

Я впервые за последние дни такая ласковая. Не баловала его ни улыбкой, ни хорошим настроением, ни… Сексом. От мысли, что и сексом нам тоже придется заняться, сейчас меня подташнивает. Но я смогу.

Я утащу его на такое же дно, на которое должна была упасть сама.

Я знаю, что его триггерит.

— Ты обед пропустил. Я купила печенья и…

Ставлю поднос за судейский ноутбук. Все так же — под внимательным взглядом, без спросу размещаю предметы по не пустующему столу.

Когда Слава работает — вокруг часто хаос. Раньше я этому умилялась. Пыталась внести лепту системности в безрамочное творчество. Но сейчас и это кажется наивным, бессмысленным, глупым.

Все наши прошлые отношения заливает грязью новых смыслов.

Я и сейчас, наверное, смешу его и раздражаю самодеятельность. Но теперь я хотя бы к этому готова.

Заканчиваю с угощениями, поднимаю глаза и улыбаюсь, напрочь игнорируя тот факт, что он все такой же хмурый.

— Я не голодный. Но спасибо.

Перед глазами очень невовремя картина из нашего сладкого, обманчивого прошлого. В наш ненастоящий медовый месяц мы очень-очень-очень много занимались сексом. Напрочь игнорировали другие потребности. Однажды увлеклись так сильно, что опомнились с осознанием зверского голода и невозможности ждать любую из доставок. У Славы дома из еды нашлось только какое-то подарочное печенье. Мы топтали его прямо в кровати. Потом снова занимались сексом уже на крошках. Это было так вкусно…

Я даже сейчас не в состоянии поверить, что можно было так отыгрывать желание. Я ему, наверное, все же немного нравлюсь. Или нравилась.

Смаргиваю.

— А ты поела?

Псевдо-забота в очередной раз разбивает сердце. Выравниваюсь и киваю:

— Да, я поела. Ходила с аппаратом. Новое место. Немного денег твоих потратила, — кокетничаю, пытаясь играть себя же недельной давности. Легкую и в чем-то легкомысленную. Доверчиваю. Влюбленную.

Готовую встать с рабочего места по кивку, зайти следом за ним в кабинет и отдаться хоть на столе, хоть у стены.

Движусь вдоль рабочего места судьи, ведя пальцем по темному дереву. Смотрю на пустую стену со следом рамы.

Тарнавский стабильно выигрывает войнушки, в которые ввязывается. Петрович не смог спасти свой бесценный реликт. Уродская картина давно выброшена на мусорник.

А я впервые чувствую себя настолько с ней близкой. Придет мое время — тоже выбросит.

Судья звенит фарфором. Оглядываюсь — он берет в руки мою чашку и прижимает к губам.

Глотает — мои глаза слетают вниз и следят за движением кадыка.

Слишком бурное воображение снова рисует. Ночь. Тишина. Вокруг нас — влажный воздух. Мы сами — тоже влажные. Я сижу на его бедрах, упираюсь ладонями в грудь и покачиваюсь на раскаленном члене. Прижимаюсь к шее губами. Веду языком по горбинке. Ягодицы сжимают мужские пальцы. В висок врезается нетерпеливое: «Юлька, блять». Я ускоряюсь, он вдавливает в себя сильнее…

Между ног становится горячо.

Мне — гадко.

Я сбиваю видение, часто моргая.

— Вкусный кофе, спасибо.

Механически улыбаюсь. Отмахиваюсь.

— Это не мне спасибо, а твоей кофемашине.

Смотрю на закрытую дверь, чтобы перевести дух.

Вместе с решением играть с теми, кто играет со мной, мне не стало легче.

Хотя кто сказал, что должно было?

Чтобы решиться на дальнейшую реализацию своего плана, приходится практически толкать себя же в спину.

Снова качает. Тянет в искренность. Хочу сказать ему: со мной так нельзя!, но боюсь услышать в ответ, что ему всё можно.

Жмурюсь на секунду. Отталкиваюсь.

Подхожу к двери и с щелчком закрываю. Оборачиваюсь. Расплываюсь в лицемерной улыбке.

Улавливаю в судейском взгляде настороженность. Это то, что я должна победить. Усыпить его бдительность. Вернуть себе медаль послушной игрушки-любовницы. А потом…

Потом будет потом.

Внутри бурлит адреналин, когда обхожу стол и устраиваюсь ягодицами на уголке.

Смотрю вниз. Складываю руки на груди.

Тарнавский — на меня. Снизу вверх. Между его бровей — два залома. Меня разрывает между желанием разгладить их пальцами, а потом зацеловать губами, и с размаху залепить за свою безграничную обиду.

Ты даже не представляешь, какого ужасного человека из меня делаешь… Я и сама пока это не осознала.

— Ты какая-то странная, Юль.

Это совсем не тот эффект, ваша честь. Спасибо, что подсказали.

Театрально вздыхаю.

Давлю на ручку его кресла. Он слушается — откатывается.

Отставляет чашку. Я опускаюсь на его колени и обнимаю за шею. Широкая ладонь вжимается в мою поясницу.

Жжется.

Черт, как жжется!

Ноздри щекочет его запах. Горло сохнет. Кожу сжигает тепло. Дрожь грозит выйти наружу. Я трачу всю себя на то, чтобы сдержаться.

Чтобы не дать ему перехватить инициативу играю в инициативность сама. Подаюсь вперед и прижимаюсь губами к уголку его рта.

Подбородок колет щетина. Я обожала в нем всё. За что? Зачем?

Отрываюсь и лживо-покаянно смотрю в глаза.

— Я хочу извиниться.

Удивляю, конечно. Это хорошо. Но радоваться рано. Он должен мне верить.

— За что?

В его голосе я распознаю мельчайшие полутона. Они путают сильнее. Голос становится глуше и тише. Я раньше поверила бы, что так на нас влияет близость друг друга. Теперь думаю, что должна учиться у него актерству. Он мастер.

Костяшки пальцев перебирают мои позвонки. Он пропускает сквозь пальцы волосы.

Я… Таю.

Приказываю внутренней размазне собраться.

— Я была в последние дни очень вспыльчивой. Наговорила гадостей про твою семью. Обвинила тебя во… Всяком.

Не вижу на его лице очевидной реакции. Разве что складки становятся менее выраженными. Взгляд оглаживает мои черты. Я чувствую исходящие от него потоки. Это такая манящая нежность… Так хочется в нее окунуться.

— Извини.

— И ты меня. Еще раз.

Играю в облегчение. Улыбаюсь и тянусь к губам. Мажу по ним. Отрываюсь.

Кажется, позволю ему больше, чем то, на что настроилась, умру.

Но пока жива. Всё идем по моему сценарию.

— Ты не виноват. — Снимаю руку с плеча и веду от подбородка к скуле. Царапаюсь о щетину, а кажется, что душу стесываю наждачкой. — Это все мои тараканы.

— Какие?

Раньше каждый из крючков послушно заглатывала я. Теперь это делает он. Только мне не до триумфов.

Вздыхаю. Отмахиваюсь.

Смотрю в сторону.

Приказываю себе не наслаждаться прикосновениями. Не чувствовать поглаживания пальцев на бедре. Не вспоминать моменты из прошлого, которое состояло из бесконечной фикции.

— У тебя какие-то проблемы, Юль? Учеба? Работа? Подруга?

Не верить в его заботу.

Не верить ему.

Снова смаргиваю. Делаю вдох, преодолевая сопротивление схлопнувшихся легких.

Улыбаюсь куда натужней.

— Нет. Брат…

Слава опять хмурится. А я ненавижу себя за то, что использую имя Владика в своих грязных играх. Но Слава в это поверит. А я с этого начну.

— Что с ним?

— Ничего, — улыбаюсь. — С уголовками он завязал. — На ужасную шутку Тарнавский не реагирует. А мне даже не обидно, что выставляю себя перед ним такой дурой. Поздно думать о производимом на него впечатлении. — Просто… Помнишь, я рассказывала тебе, что он познакомился с богатой девушкой.

— Помню.

Конечно, ты все помнишь. Потому что пока это имеет значение для тебя.

— Они снова договорились встретиться. Слишком быстро. Влад не успел собрать денег…

Замолкаю и хлопаю глазами.

Тарнавский тоже молчит. Потом я слышу:

— Он может начать подводить ее к правде…

Предложение вызывает первую за весь разговор искреннюю улыбку. Грустную. Безнадежную.

Ты тоже мог бы.

— Он верит, что у него получится подняться. Она вернется с учебы и…

— Все понимают, что не получится, Юль.

— Ну Сла-а-а-ав… — Я игриво бью его по плечу, а у самой внутри обвал конструкций. Заткнись и слушай. Не лезь в мою семью. Не унижай моих родных. Меня не унижай. — Я верю, что у него…

Вздыхает.

Ну вздыхай. Только тебе нельзя со мной слишком уж спорить. Ты от меня тоже зависим.

— Я хотела попросить у тебя… — Мнусь, имитируя неловкость. Играю ту, сравнение с которой меня очень оскорбило.

Мужские пальцы продолжают в том же темпе поглаживать бедро. Он подбадривает меня вполне логичным:

— Что?

Три. Два. Раз, Юль.

В кювет.

Выстреливаю взглядом в глаза и словами:

— Денег. Для брата.

Выражение лица Славы снова не меняется. Только и бумажник доставать он не торопится. Смотрит на меня. Размышляет. Возможно, оценивает.

Ядом по венам разносится собственная наглая, вульгарная даже, ложь. Мой план предельно прост: дать ему то, что он заслуживает. Соску, которая будет доить его. И неважно, что мне лично не нужны от него ни деньги, ни услуги, ни унижения.

Мне нужен был он. И все.

— Сколько?

Даже не верю сходу, что не ослышалась. Радоваться нечему, но чувствую эйфорию.

— Много.

— Сумму назови.

— Я не знаю сумму. Снять квартиру, машину, сводить в ресторан из тех, в которые ты водишь меня…

Слава снова смотрит мне в глаза. Я все сильнее убеждаюсь, что оценивает. Дальше — легонько подталкивает.

Я встаю и отступаю.

Он подходит к сейфу. Открывает его и достает оттуда пачку налички. Отсчитывает. Протягивает.

— Не фантики? Не меченые? — Шучу так, как мы с ним шутили, когда я думала, что наши отношения — партнерство. Не знаю, зачем делаю это сейчас.

Поднимаю глаза. Уголки губ Тарнавского поднимаются.

Не такая уж я дура, правда? Юмор иногда даже залетает.

— Нет. Реальная взятка.

На его шутку в "нашем" духе тоже реагирую. Улыбка вспыхивает и гаснет. Смотрю вниз — на купюры. Сжимаю их пальцами и тяну на себя.

Облизываю пересохшие губы.

Это было так просто…

— Юль, — поднимаю взгляд. — Ты неправа.

Слава отпускает купюры, я складываю их вдвое и прячу пухлую стопку за спиной.

Ты даже не представляешь, насколько я неправа.

Хлопаю ресницами и улыбаюсь, как пластмассовая кукла.

— Но у меня есть ты. И ты прав всегда, — поднимаюсь на носочки. Чмокаю Тарнавского в губы. Он придерживает меня за талию. Немного тянет, но ближе я не ступаю. Падаю на каблуки. Подмигиваю. — Нельзя. Вечером. Спасибо, котик. — Никогда так его не называла. Настоящую Юлю от такого тошнит. Потребительство. Лесть. Денежные отношения. Но я хочу дать ему именно это. И забрать хочу тоже много.

Не денег. Нет.

— Ты у меня самый лучший, — обхожу его и быстрым шагом к двери, отщелкиваю замок. Оглядываюсь и посылаю воздушный поцелуй.

Сердце выскакивает.

Захлопываю дверь — захлебываюсь гадливостью.

Я… Такая же тварь.

Смотрю на деньги в руках и ощущаю их, как комок грязи.

Они мне не нужны. И Владу они не нужны.

Нам не нужно ничего от этих людей.

Но я буду брать, чтобы цена его подлости в итоге показалась слишком высокой.