Преданная. Невеста (СИ)

Глава 8

Юля

— У тебя уютно, — Слава крутит головой и произносит без иронии, но я все равно волнуюсь. Не каждый день принимаю здесь таких важных, пусть и незваных, гостей.

Слежу из дверного проема, как оглядывает гостиную, и даже не знаю, что вызывает более сильные переживания: мои мысли до его прихода или тот факт, что пришел.

Поворачивает голову ко мне, смотрит внимательно. У меня в ответ сбивается дыхание и в сторону съезжает взгляд.

— Владик тоже сказал, что уютно. Это какое-то универсальное слово, когда важно не обидеть?

Совершаю попытку пошутить. Чтобы понять — оценил Тарнавский или нет, украдкой смотрю в лицо.

Кажется, нет. Серьезный. Вздыхаю.

— Присядешь? — Спрашиваю, указывая на кресло.

— Если хозяйка не против, — его низкий, приятный уху, тембр резонирует со струнами где-то в груди. Звук проникает под кожу и щекоткой расползается по телу. Приятно. Хочется слушать и слушать. Верить и верить.

И даже неважно, во что, Юль, правда? Даже если навешает тебе на уши отборных макарон…

Ладно. Всё. Стоп.

— Хозяйка не против, — произношу максимально гостеприимно, а дальше слежу, как Слава подтягивает ближе кресло, садится на него.

Вроде бы самое время начать свой допрос, но я ощущаю кожей очень-очень внимательный взгляд и подозреваю, что допрос сегодня проведу не я.

Почему, Слав? Потому что мы друг другу соврали и доверяем не на сто? Или это не наша мнительность, а есть реальные основания друг другу на сто не доверять?

— Я думал, ты сегодня у меня.

Разговор начинает Слава. Я в ответ недолго молчу.

Я думала, ты скажешь мне, что в той комнате — твоя бывшая, а не «неплохая Кристина».

— Устала на парах. Захотела отдохнуть.

— Почему не написала?

— Я написала.

— Что будешь учиться. У меня учиться нельзя?

Вопрос повисает в воздухе.

Мы смотрим друг на друга в открытую. Я переплетаю руки в защитном жесте в то время, как Тарнавский сидит максимально открыто.

Конечно же, инициатива в его руках. Кто-то сомневался?

— Я хотела побыть сегодня в одиночестве.

Это такая же полуправда, как та, которую скормил мне он. Но только я благополучно проглотила, а Слава нет.

Хмыкает. Изучает меня. Я переступаю с ноги на ногу.

— Мне уйти?

Прямой вопрос выстреливает в упор.

Сомнений в том, что после ответа «да» он встанет и уйдет, нет. Но именно эта провокация срабатывает на отлично.

Я выдыхаю, отталкиваюсь от дверного косяка и шагаю вглубь комнаты. Слава протягивает руку, хватаюсь за нее.

Он тянет к себе и вниз, ловлю смысл предложения, устраиваясь у него на коленях.

Мы не сокращаем дистанцию, а сжираем ее, не жуя.

Широкие ладони влитыми ложатся на мои бедра. С нажимом едут вверх, скатывая шорты выше. Сминают ягодицы.

Дыхание снова сбивается. Я сомневаюсь в нем и в то же время глажу плечи через ткань рубашки.

Злюсь и невероятно ценю его готовность идти навстречу.

Слава немного закидывает голову, изучает мое лицо, как впервые. А я ставлю себя на его место и испытываю стыд.

Я не из тех, кто держит интригу и маринует. Так зачем так поступила?

— Ты приехал домой и потом уже ко мне?

Слава смотрит мне в глаза. Они одновременно темные и абсолютно прозрачные. Это возможно?

А доверять ему всецело, если сердце просит, но вроде как есть доказательства, что зря?

— Я слежу за передвижением твоей техники, Юля. — Ожидаемо. Вздыхаю. — Не злоупотребляю.

— Сам факт — уже злоупотребление. — Корю его и в то же время глажу.

Слава хмыкает, я в ответ.

— На юрфаке учишься, да? — Тарнавский сводит брови, я улыбаюсь вяло, но чуть шире.

— Да. Мне обещают большое будущее. Говорят, талантливая. Хватаю всё налету… — Повторяю его же слова, которые каждый раз греют душу до жары. Вспоминаю, что вообще-то очень-очень его люблю.

— Так это про минеты было, Юль.

Слава провоцирует меня острой шуткой, я, конечно же, ловлюсь на крючок.

Он улыбается, я бью ладонью по плечу.

Хочу соскочить с колен, но он перехватывает.

Рывком притягивает ближе. Моя грудь упирается в его.

Второй рукой сжимает затылок и тянет к себе.

В губы требую:

— Пусти, — по инерции давлю в грудь, а сама ощущаю через контакт тел жар и твердость его возбуждения. Ерзаю.

— Шутка, Юль. Поучиться-то успела? — Слава не собирается пускать. Приручает, как норовистую кобылу, сочетая требовательность с нежностью. Добивается своего. Вместо напряжения и протеста — я снова поглаживаю. Покачиваюсь. Сама подаюсь вперед и мажу губами по губам.

Мы целуемся молча и чувственно. Я даю выход смешанным эмоциям, судья впитывает их громоотводом. Ерошу волосы. Льну ближе. Пытаюсь избавиться от лишней шелухи мыслей.

— Ты голодный? — На первый план выходят другие. Желание быть для него идеальной. Лучшей. Заботливой. Держаться и не отпускать.

Я же не отдам его ей так просто. Он мой. Мой… Мой…

Жду ответа, искренне и нежно целуя в губы, их уголок, подбородок, скулу.

— Нет, я поужинал. А ты?

— Бутерброды делала, — простота беседы совсем не сочетается со ставшим более откровенным трением тел.

Нахожу его взгляд, Слава своим спускается к полуоткрытым губам, хочет их.

И я хочу.

Спуститься на пол и расстегнуть мужские брюки. Но когда пытаюсь — Тарнавский придерживает за талию.

Сомнений в том, что хочет секса, нет. Но выяснить, видимо, важнее.

А мне уже как-то страшно.

Но чтобы не заставлять его задавать лишние вопросы, обмякаю и произношу сама:

— Я узнала больше о Кристине.

Его реакция — это ненадолго закрытые глаза и выдох.

Три. Два. Раз.

Я ныряю во вновь открывшиеся карие глаза. Окутывает обманчивое спокойствие, только меня так легко не провести. Все рецепторы настроены на него. А мужское тело стало более напряженным, атмосфера вокруг тоже.

Я не считываю во взгляде и мимике вины или раскаяния, скорее Слава сдерживает раздражение и обвинение. Подозреваю, меня. Только в чем?

— И что узнала? — Тарнавский спрашивает, уводя взгляд в сторону и изучая свою соскользнувшую с моего бедра руку.

— Ты шутишь?

— Ни грамма, Юля.

— Значит, дурой считаешь. — Выдыхаю и пытаюсь его оттолкнуться.

Но получаю резкое:

— Юль, — и сильное нажатие ладонями на бедра. Это усмиряет жестко.

Я больше не дергаюсь, но все равно царапаю его взглядом. Кровожадно надеюсь, что ощутимо.

— Мне ты сказал, что она "неплохая", а гугл куда более красноречив. — Развожу руками, но Слава за жестами не следит. — Как «неплохой» может быть предательница?

Ответом мне служит тишина и прямой взгляд. Какие именно слова за ним прячутся — не могу считать. Он явно злится. Явно недоволен. Явно не хочет вот сейчас и об этом. И из-за этого я-то хочу еще сильнее.

Всем своим видом даю понять, что жду внятного ответа. И, кажется, побеждаю его нежелание говорить.

Тарнавские сжимает челюсти. Я давно уже этого не боюсь, только влюбляюсь сильнее. И сейчас тоже, пусть в недовольного.

— Кристина — дочь человека, с которым я плотно сотрудничаю, Юля. И с ней я общаюсь как с одним из его представителей. Я не выбираю персоналии. Я и сам предпочел бы общаться с Власовым напрямую, но это зависит не от меня, а работать как-то надо.

Его слова звучат очень рационально. Цепляться за отдельные и выворачивать их не поднимается рука. Или..?

А если в грудной клетке дико печет? Сейчас — еще сильнее, чем все время до его прихода. Я слишком хорошо понимаю, что могу потерять. И чувствую. Черт, я чувствую, что она до сих пор на него претендует!

— Она замужем?

Слава вздыхает.

— Юль…

— Нет, ты ответь…

— В душе не ебу.

Тарнавский снимает руки с моих бедер и разводит их. Я несдержано фыркаю. Сужаю глаза и практически шиплю:

— Все ты ебешь.

Видимо, уже мой взгляд горит так, что продолжать игнорировать сложно. Но еще, к собственному стыду, я замечаю в карих глазах смешинки.

— А гугл не помог? — Игнорирую иронию Тарнавского, плотно сжимая губы. Он долго и не ждет ответа. Вздыхает и снова сдается: — Я не знаю, есть ли у нее сейчас кто-то.

— Ты ей неравнодушен. — Выпаливаю, даже не дослушав.

— Юля, — Тарнавский забрасывает голову назад. Смотрит в мой потолок. А я тем временем — на него, еще сильнее подкипая. — Я иногда забываю, что тебе двадцать.

Его задумчивое наблюдение сбивает с толку. Назревавшая тирада рассыпается хаотичными обрывками слов. Щеки становятся пунцовыми.

Слава отталкивается затылком от спинки и возвращается взглядом ко мне. Улыбается. Но снисхождения я не хочу. Как и быть в его глазах дурной малолеткой.

— Если бы мне было тридцать и к моему… Мужчине искала подходы его бывшая, я задавала бы те же вопросы. И так же. Не надо выставлять меня дурой.

— Я не о том, Юль. Ты не дура. Просто… — Он встряхивает головой, борется с улыбкой. Не прямо побеждает, но очень старается. — Я имею право сказать? Или с гуглом не поспоришь?

Я трачу всю себя на то, чтобы просто смолчать. Слава выдерживает паузу в несколько секунд, а потом кивает и произносит:

— Я коммуницирую с ее отцом, Юля. По возможности — напрямую. Если нет — у него есть доверенные люди. Почему именно Кристину он посадил у ту комнату — не знаю. Не всегда жизнь учитывает наши интересы. Иногда приходится переступать через себя и взаимодействовать с людьми, которые не вызывают нежных чувств.

По мере пояснения взгляд Славы снова становится серьезным. Теперь молчу уже я.

Он выжидает и спрашивает:

— Тебе кто-то в уши льет? — Вопрос звучит неожиданно. Мой взгляд спускается на мужскую грудную клетку.

Мне? Кто?

Против воли вспоминаю Лизу и ее едкие слова. Прокашливаюсь.

— Мне в уши недоливают, — смотрю из-под ресниц. Сердце ускоряется. Не хочу о Лизе. Ни о ком не хочу. — Ты.

Слава снова улыбается. Уже мягче. И я так же в ответ.

— Если бы ты сказал сразу, или даже заранее — я себя не накручивала бы.

— Спорно… — Тарнавский парирует, склонив голову к уху. Смотрит на меня внимательно. Смущает, конечно же. — Ты ревнивая.

Желание возразить почти выплескивается из меня опрометчивыми оправданиями, но я вовремя торможу. Прислушиваюсь к себе и признаю его правоту. Очень. Жутко. Смертельно.

— Разве это плохо?

Слава улыбается в открытую. Тянется к моему лицу и гладит кожу. Щекочет подушечками. Скользит от уголка губ вниз.

— Это приятно, но есть нюансы.

Вернувшийся к моим глазам взгляд мужчины уже не настолько острый. Он и сам туманится и меня туманит. Нужно сопротивляться или..?

— В ком ты не уверена, Юля? Во мне или себе? — Слава спрашивает, сведя брови, и в то же время поглаживает кожу под подбородком.

— Наверное, все слишком хорошо. Отсюда неуверенность.

Мое признание вызывает ухмылку, за которую я уже не обижаюсь.

Заданные, но оставленные без на сто процентов удовлетворительных ответов, вопросы повисают в воздухе пущенными нитями, а Слава снова рывком тянет меня ближе к себе.

— Ты ж юрист, малая, — меняет тон и лексикон. Дразнит губы жаром дыхания. Задевает своими ресницами мои. — Что насчет приоритетного изучения первоисточников?

Даю трогать мои губы своими. Сначала коротко и нежно. Потом настойчивее.

— У первоисточника дрянной характер. Он на прямые вопросы отвечает через раз, — колю, но уже без злости и напора.

Мы целуемся, трогаем друг друга. Слава ловит кураж, я — его настроение. Сразу хочется и про встречу спросить. И про планы. И про знакомство с мамой пошутить.

Но больше всего — близости. Бабочки в животе сложили копья. Наводят марафет и вспархивают. Сомнения делают шаг назад. Вперед — дистилированные чувства.

— У меня с Кристиной ничего нет. Я гарантирую, — отбросив в сторону раздражение и нежелание оправдываться, Слава успокаивает меня словами и взглядом.

Я впускаю их в себя. Экспресс-тест на доверие показывает жирный зеленый плюс. Верю.

Тянусь за новым поцелуем. Проезжаюсь пальцами по щекам и торможу на висках. Жмусь грудью к груди. Он горячий и притягательный. Мне иногда кажется — внутри него существует какой-то не изученный наукой источник энергии. И я хочу ею питаться.

Мужской язык проезжается по моим верхним зубам, я тут же впускаю его глубже. Голова кружится, но не от голода.

Я его никому не отдам. Он мой.

Обнимаю крепче. Плотнее жмусь.

Отрываюсь, чтобы поднять руки и дать стащить с себя майку. Самооценку вылизывает жгущий голую грудь взгляд. Он поднимается вверх, когда выпаливаю:

— Но она красивая. Очень-очень красивая. И цвет волос такой… — Хвалить бывшую мужчины, член которого упирается через плотную ткань брюк в твою промежность — не самый мудрый поступок. Но я ерзаю на нем и смотрю в глаза. В них плещется желание. Я в восторге от осознания, что оно адресовано мне.

— Не заметил…

— Врешь, — шиплю и берусь за пряжку, чувствуя губы на шее.

Слава до боли сжимает ладонями полушария груди, кружит языком по нежной коже на шее и за ухом. Прихватывает мочку губами, пробегается пальцами по моему животу, оттягивает резинку шорт и спускается по лобку вниз. Ведет по влажным нижним губам. Наверняка слышит, что мое дыхание ускорилось. Тянет мочку зубами до боли, а потом отпускает и нежно целует за ухом, вводя в меня сразу два пальца.

— Поменялись вкусы, Юль. Я теперь рыжих люблю.