Преданная. Невеста (СИ)

Глава 18

Юля

Я механически исполняю свои функции в зале судебных заседаний. Сам процесс идет фоном. Я в очередной раз благодарю провидение за то, что мое участие в нем нельзя назвать активным.

Сам процесс, мне кажется, сегодня какой-то нервный. Или это мой судья нервный?

Скашиваю взгляд и смотрю украдкой на профиль Тарнавского. Да. Он сегодня не вау-спокойный.

Это же хорошо, Юля? Да? Это же то, чего ты хочешь? Расшатать у него под ногами землю так же, как он расшатал под твоими?

Отвожу глаза и упираюсь в монитор компьютера.

У моей будущей мести, за которую я держусь, как за путеводную звезду, есть ряд ограничений.

Я в жизни не поспособствую его подставе. И я в жизни не наврежу его работе.

Он задел мою гордость, как женщины. Я задену его, как мужчину.

Станет ли легче? Не знаю. Посмотрим…

Дергаюсь и смаргиваю, когда стучит молоточек.

Стороны начинают шуршать бумагами, собираться.

А мы с судьей уходим в совещательную комнату, предварительно анонсировал дату оглашения решения. Оно, кстати, уже написано. Моя работа с кучей судейских правок и пометкой «умница».

Но это — формально. Фактически нас ждет его кабинет. И я туда, честно говоря, идти совсем не хочу.

Ступаю следом по коридору, стараясь не смотреть в широкую, укрытую темной мантией, спину. Он тормозит перед дверью в приемную и открывает ее для меня.

Забота. Почти приятно.

Я юркаю внутрь и откладываю одну из папок к себе на стол.

Слышу щелчок. Разворачиваюсь и смотрю на уровень верхней пуговицы мантии. Тянусь к ней пальцами. Начинаю расстегивать.

Не потому, что делать это по-прежнему тянет разросшиеся до невероятных размеров искренние чувства к нему, а потому, что он не должен заподозрить, что те самые чувства преобразились.

Любить, зная, что тебя обманывают — больно и гадко.

Мне — очень.

Чувствую лицом пристальный взгляд. Исполняю и эту свою «работу» механически.

— На сколько тебе к Смолину?

Сглатываю.

Быстро стреляю глазами вверх.

— На семь.

Меня снова позвали на точку.

У меня уже готова информация, которой должна буду поделиться. Все по плану. Все на мази.

Но Тарнавский почему-то на нервах.

Неужели что-то чувствует? Черт. Я же так стараюсь…

Сдергиваю с его плеч мантию и, развернувшись, подхожу с ней к своему шкафу. Вешаю. Задерживаюсь у него, медленно-медленно закрывая дверцу.

Глаза в глаза не хочу.

Контакта не хочу.

Играть не так просто, как я себя убеждала. Кроет.

Чувствую затылком взгляд. Дальше слышу шаги. Пару секунд еще верю, что это он к себе в кабинет. Потом понимаю — нет. Ко мне идет.

Состою из одного сплошного протеста. Замкнутая внутри искренняя Юля орет закладывая уши: «не-е-е-ет», а взявшая бразды правления мстительная я засыпает вспыхнувшее пламя песком.

Почувствовав руки на собственном теле, оглядываюсь и даже улыбаюсь.

Губы Тарнавского прижимаются к моей щеке. Пальцы сминают ткань блузки. Раньше я подумала бы, что он боится меня отпускать. Теперь, что он невероятно имитирует. Просто невероятно.

Слегка давит, я улавливаю импульс. Внутренняя Юля продолжает верещать. Я — игнорировать.

Разворачиваюсь.

Кладу руки на плечи. Подаюсь ртом к его рту.

Чувствую натиск губ. Жар тела. Меня до костей сжирает его энергетика. Стыдно, что я возомнила себя ее властительницей.

Чтобы не тонуть в лживой имитации чувств, я придумала для себя технику инициатив на опережение. Всё делать первой и создавать видимость абсолютного контроля уже с моей стороны.

Поэтому веду кончиком языка по мужским губам. Он отзывается. Сплетаемся. Толкается.

Я пускаю вроде как потому, что сама так решила.

Целуемся под мой внутренний отсчет от десяти до одного. Дойдя до единицы, отрываюсь и подаюсь назад.

Не нужно, но смотрю в глаза. Валюсь на самое дно. Блять. Смаргиваю.

Слава фиксирует мое лицо. Большие пальцы давят на виски. Приходится снова смотреть.

А еще улыбаться, сбивая его серьезность.

— Сейчас Марк ворвется и вопрос нежелательных знакомств снова придется открыть, — я делаю вид, что его отказ представлять меня публично перед теми, перед кем вроде как нет смысла скрываться, пережила. В реальности это ни черта не правда. Но он должен думать, что да.

Улыбаюсь. Он в ответ нет.

Что ты смотришь так внимательно? Что ты ищешь? Преданность? Я больше не хочу быть тебе преданной. Но да, я для тебя доиграю. Уничтожай своих врагов. В крошку. Пыль. Плюй на могилы. Только и от меня потом отъебись.

Чувствую, как Слава массирует кожу головы. Расслабляет меня. Усыпляет бдительность. Придает сил внутренней Юле. Я сейчас и его, и ее ненавижу. Мудак и слабачка.

Он тянется обратно к губам, я слегка уворачиваюсь. Задевает уголок.

Целует ниже.

Прижимается к шее, я, не выдерживая того, что потолок начинает крутиться, давлю в плечи и выдыхаю:

— Слав.

Возвращается к лицу.

Хватит меня настраивать. Я и без этого до черта мотивированная. Не растрачивай себя.

— Скажи, что долго сегодня не можешь. Я пригласил тебя к себе. Ты не могла отказаться.

Улыбаюсь дергано и нервно.

Почему-то язык не поворачивается тут же выдать послушное «хорошо», смотря в требовательные глаза.

— Я думаю долго он меня и не задержит. Вряд ли со мной так уж интересно проводить вечера…

Ответом мне служит кривоватая усмешка. Даже не знаю, провоцирую на новую ложь или занимаюсь публичным самоистязанием.

Пора обойти его и спрятаться за рабочим столом. Я знаю. Знаю и смотрю в глаза. Он в мои. Слегка подается вперед. Я не смыкаю губы. Трогает их своими. Не напрягаю. Проезжается языком и раздвигает зубы. Пуска.

Ч-ч-черт.

Залпом пью горько-сладкий коктейль. Давлюсь. Захлебываюсь. Оторваться не могу.

Потом будет больно и противно, но отсчет от десяти до одного сломался.

Я на каждом из его псевдо-жадных толчков повторяю про себя семь-шесть. Семь-шесть. Семь. Шесть.

Ладони сжимают мои ягодицы. Снова слишком.

Беру себя в руки. Отталкиваю. Обхожу.

Веду тыльной стороной по губам, прекрасно осознавая, что отрава из организма не выводится. И каждая моя слабость — это новая смертельная доза.

Слава хватает меня за руку. Я торможу и оглядываюсь.

— Я тебя заберу, когда закончишь.

Не отвечаю ни да, ни нет. Он и не спрашивает.

Закрываю глаза. Кольцо из пальцев размыкается.

Никогда не спешила на точку, но сегодня мне куда важнее сбежать от судьи. Поэтому топчусь под высоткой дополнительных пятнадцать минут, чувствуя себя дурой. Рискую встретить Смолина прямо здесь, но, видимо, везет. Только увидев на часах семь, прижимаю магнитный ключ к панели. Тяну на себя прозрачные двери. Киваю консьержу.

Поднявшись на лифте, отмыкаю квартиру, и уже на пороге замираю, потому что на блюде лежит еще один комплект ключей.

Свои кладу практически беззвучно. Не разуваюсь. Сжимаю ручки сумки и прохожу по привычному маршруту.

В арке, ведущей в гостиную, торможу. Потому что…

Смолин ждет меня не на диване, как обычно, а посреди комнаты. За тем же круглым столом, который когда-то накрыл для меня старший брат.

И сегодня он тоже накрыт.

Я пробегаюсь по нему взглядом и успеваю заметить на нем фрукты, закуски. Роллы. Вино.

Дальше взгляд соскальзывает на мужской затылок. Он запрокидывает голову. Смотрит на меня. Улыбается.

Не дружелюбно. Не по-отечески. А как-то… Ощутимо опасно. Я сжимаю ручку сильней.

— Добро пожаловать, Юлия Александровна…

Сглатываю.

— Добрый вечер.

Осматриваю комнату еще раз.

На столе-острове стоят местами разорванные пакеты знакомой доставки.

— Вы кого-то ждете? — Спрашиваю, не зная, куда себя деть.

— Нет. Просто раньше закончил с делами. Проголодался. Заказал. Вкусно, кстати. Присоединяйся…

Смолин ведет рукой над столом. Я проглатываю ироничный комментарий о том, что для себя я бы лично не накрывала.

Но и придумывать, что значу что-то большее, чем полезная игрушка, не стану.

Один раз уже обожглась.

— Голодная? — Под взглядом отца Лизы прохожу по комнате к пустующему стулу. Внимательней смотрю на стол и понимаю, что во рту собираются слюнки.

Я порчусь на глазах. Раньше перспектива отужинать со Смолиным казалась мне самой мерзкой из возможных. А теперь… Почему нет?

Оставляю сумку по пути на диване.

Не жду от условного работодателя галантности. Сама отодвигаю для себя стул и сажусь. Мужчина все это время следит за моими действиями, устроившись на своем стуле более чем вальяжно.

Но стоит мне опуститься — садится ровнее и берет в руки открытую бутылку вина.

Его бокал уже полупустой. По стенкам стекают маслянистые потеки.

В горле застревает просьба мне не наливать.

Пусть.

— У вас какой-то праздник? — Спрашиваю, не благодаря за «ухаживание». Встречаюсь глазами с такими же напротив. Ножом в сердце входит осознание, что на него смотреть даже легче.

Руслан улыбается и клонит голову к плечу.

— Нет. Я же сказал — проголодался, пока тебя ждал.

— Я не опоздала.

Улыбается шире.

— Я и не говорил, что ты опоздала. Просто подумал… Мы уже так давно сотрудничаем, а я тебе ни корпоратива ни одного не устроил, ни…

Мужчина поднимает свой бокал и вытягивает вперед. С ним я волнуюсь куда меньше. Тоже беру. При встрече бокалов элегантно звенит стекло.

Подношу к губам и делаю глоток. Зрительный контакт не рву. Он тоже.

— Вы мне щедро платите, за что я очень вам благодарна. Ни о чем дополнительном просить желания нет.

Ставлю бокал, окидываю взглядом стол.

Вспоминаю напускную тревогу в глазах Тарнавского. Беру в руки вилку и тянусь за кусочком любимого сыра.

Жую, продолжая чувствовать, как меня изучают. Если так подумать — ситуация более чем неприятная, но я совсем не переживаю. Жизнь старательно расширяет для меня рамки нормы.

— Интересно, конечно, как ты быстро и сильно поменялась…

Выстреливаю быстрым взглядом в мужское лицо. Контроля хватает на то, чтобы испуг не вылился краской на щеки.

Никто из вас не представляет, насколько я поменялась на самом деле.

— Вы хотели сказать раскрылась?

Смолин улыбается.

Снова берет бокал и пригубляет.

— Или так. Раскрылась, да. Честно говоря, я боялся, что из тебя ни черта не получится.

Пожимаю плечами. Лучше бы, чтобы не получилось.

— Я не была готова к вашему предложению.

— Можно на ты, Ю-ля.

Замираю ненадолго.

С прошлой Юлей нельзя. С этой… Да давайте.

— К твоему.

Радую Руслана Викторовича. Или отчество уже тоже неуместно?

— Но видишь, как хорошо все получилось. Сработались.

Он предлагает выпить за это. Я не протестую.

Вкусное, пряное вино снова обволакивает язык.

— Роллы любишь?

— Да. Это хорошая доставка. Тарнавский тоже ею пользуется.

Сомнительная похвала веселит Смолина. Он следит, как я ловко беру палочками красивый рол.

— Ну если даже Тарнавский пользуется… — Сочится иронией, которая меня совершенно не задевает.

Вы все одинаковые. А мне не принципиально, кто кого из вас в итоге прихлопнет. Я даже смирилась, что мне в любом случае будет ужасно.

— У вас с ним всё хорошо?

Киваю.

— Отлично.

— Пока не надоела, — я и сама не знаю, зачем комментирую развернутей. Чему улыбаюсь. Только улыбка гаснет, когда слышу ответное:

— Ты долго не надоешь, поверь.

Придуманный мною комфорт осыпается с шелестом. Направленный в мое лицо прямой взгляд не дает усомниться в том, что я все правильно понимаю.

Из глубин памяти на поверхность выныривает будоражащее:

«Но может быть потом».

Откладываю приборы и берусь за ножку бокала. Ничего не отвечаю. Пью и веду взглядом по комнате.

Здесь ничего не меняется. Только я, мое отношение к жизни и людям.

— Я вам говорила, что Тарнавский сейчас занимается легализацией денег через фиктивные сделки? — приступаю к откатке обязательной программы. А еще ловлю себя на том, что не хочу отсюда уходить. Впервые.

Хочу, чтобы ушел Смолин. Хочу, чтобы не трогал Тарнавский.

— Говорила. И что там?

— Я узнала, откуда деньги.

— Откуда?

— Власов оплачивает важное решение. Тарнавский, как всегда. Часть на сестер. Часть на себя…

— На любовниц никогда, видишь?

Вижу, блять. Все я вижу. Можно больше не тыкать меня носом в собственное наивное дерьмо.

— Так может я не единственная? — Демонстрирую свое ненастоящее безразличие. По взгляду Смолина вижу, что прохожу маленький тест.

— А хотелось бы быть?

Пожимаю плечами.

Сейчас мне хочется, чтобы внутри не болело.

— Он тебя не подозревает?

Веду головой из стороны в сторону, смотря чуть ниже мужского подбородка.

Это настолько ожидаемые и миллион раз обсужденные со Славой вопросы, что они не способны меня расшатать.

— Нет. Он совсем со мной расслабился.

— Это отлично, Юля. Просто отлично.

Продолжаю смотреть на подбородок, когда Смолин выравнивается, пружинит и встает со стула. Сердце чуть ускоряется.

Еще — когда осознаю, что идет ко мне, а не куда-то в сторону.

Поддевает подбородок, я запрокидываю голову.

Такая близость мне не нравится. А ему, видимо, да. Смотрит долго. О чем думает — не хочу знать.

Своим молчанием побуждает меня задать вопрос, который задавать нет смысла. Да и нельзя.

— Скажи честно. Что со мной будет, когда все закончится?

Мужские брови приподнимаются. Пальцы все так же держат подбородок.

— Не веришь, что помогу устроить жизнь?

— Не верю, потому что рано или поздно все узнают, что я крыса. Кому нужна крыса?

— А если мне?

Молчу. И он молчит.

Указательный палец проезжается по шее. Задерживается на ямке. Смолин одергивает руку и прячет в карман. Я несколько секунд смотрю на вздыбившуюся ширинку чуть ниже уровня глаз.

Он отступает.

— Отвезти тебя куда-то?

Мотаю головой.

Сердце колотится в горле. Смотрю на стол.

— Можешь не заморачиваться. Придет клининг — уберет. Если вкусно — приятного.

— Спасибо.

Произношу глухо. Только когда он поворачивается ко мне спиной — слежу за движениями. Мягкими и гибкими.

Смолин оглядывается от арки. Я не отвожу взгляд. Он просто все четче и четче дает мне понять, что они с Тарнавским выбирают не только одну доставку суши.

— Лиза не простила бы тебе связь с ее подругой.

Говорю лишнего. В ответ получаю улыбку. Смолин достает из кармана телефон. Смотрит сначала в него, потом на меня.

Ему кто-то звонит. Логично было бы оставить меня наедине со своими детскими замечаниями и уйти без ответа. Но он с улыбкой интересуется:

— Кому не похуй, Юль?

Прижимает мобильный к уху и уходит с точки, защелкнув замки снаружи.